— Сбегай за хлебом. Митю не дождемся.
Выбежав на улицу, Оля поняла, как быстро распространяются сплетни. У керосиновой лавки навстречу вышла из очереди соседка, бестолковая и добрая женщина, которую все в доме звали Аннушкой. Ее сын был в зимнем лагере, знакомство пошло оттуда. Он ходил в детскую спортивную школу, боксировал, и все бы неплохо, да плохо то, что получил переэкзаменовку по русскому языку. Аннушке сладу с ним нет.
— Ах, только бокс, одно — бокс и бокс! Ужасно, Оленька!
— Бьют?
— К рукам бы его прибрать, — говорила Аннушка, быстро сжимая и разжимая свои маленькие кулачки. — Ох, прибрать бы к рукам!
Она растерянно оглядывалась, не зная, способна ли Оля Кежун помочь ей, когда будет вожатой в лагере, и боясь пропустить очередь, где оставила бидон.
— Это не так просто, Аннушка, — ответила Оля, надкусывая краюшку теплого хлеба.
Аннушка побежала к дверям керосиновой лавки. Вдруг обернулась, крикнула Оле:
— А Митя Бородин? Тоже, выходит, любитель до кулачков? Молодец!
— При чем тут Митя?
— А как он дрался вчера на выпускном! Будто не знаешь…
— Ничего не знаю! И вы тоже.
Когда Оля вернулась с хлебом домой, Марья Сергеевна встретила ее коротким замечанием:
— Приходила из школы сторожихина дочка. Антонида Ивановна вызывает тебя к шести часам.
— Зачем?
— Не знаю.
В голосе Марьи Сергеевны было что-то новое, как будто ее огорчила дочка школьной сторожихи. И Оля стала прибирать комнату и двигать стульями, чтобы разбудить Митю.
Странно — знойный день, каникулы, лето, сейчас побегут на речную пристань покупать билет для тети Маши, а завтра в горком за путевками в лагерь, но что-то пришло непрошеное, примешалось, как вчера на выпускном, и всему придало новый, тревожный оттенок. Ощущение опасности, которую хочется заговорить словами, заглушить шутками, возникло, в сущности, ни из чего: слушок, пущенный завзятой сплетницей Ириной, удивительная осведомленность Аннушки, непонятный вызов в школу.
В тот день Митя и Оля переделали много дел, связанных с предстоящим отъездом в лагерь: купили английских булавок, две походные аптечки, консервный нож, высмотрели в универмаге удобные сандалии для Оли, забежали в городскую детскую библиотеку к знакомой Асеньке насчет «передвижки». Митя не успел оглянуться, как Оля сделала еще одну покупку — бритвенный прибор. Несколько раз пришлось на Асфальте, встречая выспавшихся Митиных товарищей, распаковывать коробочку и выслушивать остроумные замечания.
К двум часам побежали на пристань за билетом для тети. О чем только они по пути не говорили! А все же нет-нет и вспоминали о вызове в школу. Что он означал? И Оля загадала, что ответ будет в первой подслушанной фразе.
— Ну, если б ты со мной была утром в переговорной! Вот где можно загадать! — сказал Митя.
Он не мог бы повторить ни одной фразы, услышанной утром, — осталось только впечатление удивительной бодрости этих людей, вставших чуть свет, чтобы разговаривать со своими колхозами. Здесь, вблизи речного вокзала, такого не услышать. Вот двое мужчин в белых костюмах идут навстречу. Один говорит, другой молча прикладывает платок к затылку. Видно, они хлопотали насчет пароходной экскурсии.
— Всех разместим отлично! Разве ж это мало — двадцать три лежачих места? — донесся обрывок их разговора.
Оля прошла несколько шагов и фыркнула со смеху.
— Двадцать три лежачих места! Вот и понимай!
Речная пристань обрадовала безлюдьем, недавно вымытыми полами и огорчила запертыми окнами касс. Два носильщика разговаривали у деревянных перил, где пахло водой и нагретой смолой и не было ни одной души на скамьях, залитых солнцем.
Пароход ушел час назад, и кассы откроются после пяти. Они пошли на пляж.
Потом захотелось есть. Им было все равно: дожидаться билета на пристани, купаться, есть — лишь бы не расставаться. Они побежали по тропинке, ведущей с пляжа в городской сад. В летнем кафе, куда заглянули, все столы и стулья были сложены: шла уборка. Они обошли веранду. С тыльной стороны кафе, где земля была влажная и темная от поливки, было также пустынно. Только пегий длинноногий кот, медленно оглядываясь, шел осторожно из края в край узкого дворика.
— Посмотри, — шепнула Оля.
Две ласточки носились в воздухе над котом. Кот отряхивался и с независимым видом подавался в тень, под веранду. Только раз он обернулся и, взметнув тощим телом, шлепнулся лапками в лужицу — не смог поймать. Сконфузился. А ласточка вернулась, снова прошла бреющим полетом и со злым, хотя и мелодичным щебетом взлетела к деревьям.
— Он украл птенца.
— Никогда не думала, что ласточки такие храбрые.
— Смотри, он струсил! Определенно струсил!
Кот скрылся под верандой.
Вся эта сцена заняла не более минуты в жизни Мити и Оли. Они не успели выбраться из сада, подбежали к освободившейся скамье (Оля вытряхнула песок из туфель) и испытали удивительное состояние, которое посещает человека не каждый день: бегут, шумят толпы, на пляже не пройти, в городском саду все скамьи заняты, ты знаешь — мир огромен и тесен вокруг тебя, а ты в самом центре мира. И ты не один — вас двое. И это никогда не должно кончиться. Никогда!
Два морщинистых старика, из тех, что отдыхают в любом городском саду, вели беседу; они рассказывали друг другу, как кто из них выспался. Митя локтем толкнул Олю, сказал:
— Удивительно! Мне сейчас пришло в голову, что они родились еще в прошлом столетии. Правда, Оля? Они могли идти по улице и повстречать Льва Толстого.
— Во всяком случае они маленькие были.
— Ну что ж… Катили колесо по мостовой и набежали на Льва Толстого.
— Послушайте, вы Льва Толстого не встречали? — едва шевеля губами, спросила Оля.
Митя взглянул на электрические часы. Стрелки показывали половину четвертого.
— А будет когда-нибудь двухтысячный год? — спросил Митя.
— Конечно, будет.
— И старики придут в сад поболтать? Да?
— Это мы с тобой?
— Мы с тобой. И неужели мы тоже будем вспоминать о том, кто из нас выспался знатно?
— Ты расскажешь мне, как ты спал после выпускного вечера.
— Нет, Оленька, я расскажу тебе о другом.
И Митя рассказал Оле, какие мысли пришли ему в голову утром на телефонной станции.
Они вышли из сада. Разговор их, начавшийся со знатно поспавших стариков, касался и девушки, крошившей кисельный порошок, и института прикладного искусства, куда бы Оля могла пойти после школы, и знаменитой тимирязевской мысли о подлости компромиссов, высказанной им в глубокой старости. Оля вычитала эту мысль в журнале «Природа» и запомнила наизусть.
Так, разговаривая, наткнулись они у подъезда ресторана Дома инженера на толстяка Любезного, который в белом кителе, не жалея себя, стоял на самом солнцепеке.
— Так вот где можно поесть!
Оля смутилась: это уж слишком смело.
— Ну, зайдем же, зайдем, — твердил Митя. — Мы же здесь только что, ночью, пировали.
Любезный открыл перед ними стеклянную дверь.
— Давай клюквенного киселя попросим! — вспомнил Митя и подтолкнул Олю в дверь.
Они устали от купанья и прогулки. Настроение немного погасло. В пустынном, прохладном зале ресторана они погрузились в состояние, похожее на сон. Это, конечно, была не та комната с желтой обивкой, в которой ночью они пировали с учителями и родителями. Сейчас они сидели в полной тишине за ресторанным столом, накрытым накрахмаленной скатертью. Умолкнув, поглядывали друг на друга, точно издалека. Они не знали, что заказать. Любезный, как в сказке, оправдывал свою фамилию: мгновенно принес простоквашу, миндальное печенье, открыл бутылку нарзана и, все сделав, что надо, с минуту обмахивал салфеткой чистую скатерть. Он поглядел поверх очков — юноша просил принести два стакана киселя. «Денег нет, вот и жмутся», — по-своему истолковал он этот заказ и, вдруг наклонившись к Оле, сказал ей, показывая пальцем на стеклянную перегородку, отделявшую часть зала:
— Здесь ваш родственник. В случае чего можете одолжиться.
РАКИ
Как можно было забыть, что Фома Фомич свой человек в этом ресторане и что прийти сюда — все равно что к нему в гости! Оля в ужасе откинулась на спинку стула, чтобы ее не заметил Пантюхов. Он сидел почти рядом, только за стеклом.
Было то время дня, когда ресторан Дома инженера безлюден, и официант услужливо накрыл отдельный столик для Пантюхова за стеклянной перегородкой. Вдруг Оля устыдилась, что она такая трусиха, поставила локти на стол и стала работать ложечкой, больше не оглядываясь.
— Ты заметила, мы встречаем его всегда, когда неприятности, — сказал Митя, подождав, пока уйдет официант.
— Какие же у нас неприятности?
Митя не ответил.
