— Ой, папка, на тебе лица нет! — закричала Стеша, увидев его. — Ты ранен?
— Есть немного, — улыбнулся отец.
К Василию Боронину подбежали девушки из «Третьего Интернационала», стали неумело перевязывать.
— Легче, спокойней, не волнуйтесь! — говорил им Василий. — А ведь заколол я его, — обернулся он к Стеше. — Офицера того… Угадал он меня по своей метке. — И отец указал на свой шрам.
— Вам надо бы в госпиталь! — перевязав раненого, сказала одна из девушек.
— Пустяки, царапина… Как там наши?
— Пошли вперед.
— Здорово их Морозов прижал пулеметами. Пулеметное гнездо было ликвидировано артиллерией. На колокольне Морозов, спасся.
Василий Боронин подозвал Стешу и наказал ей:
— Беги, дочка, домой. Скажи маме — пусть не волнуется, я жив-здоров. Наша берет. Вскорости управимся, и я к вам насовсем вернусь!
И Стеша, раздав газеты, помчалась в Замоскворечье.
Зная все переулки-закоулки, добраться окольными путями до дома Стеше не стоило труда. Бежала Стеша по родному Замоскворечью вприпрыжку, тихо напевая: «Наша берет, скоро папа придет. Наша берет, скоро папа придет!» Бежала и вдруг заметила, что невдалеке от нее топают начищенные до блеска ботиночки. Взглянула и удивилась: бегут какие-то мальчишки-оборванцы. Одеты в отрепье, а щеки румяные. И ботинки новенькие. Чудно! Пригляделась Стеша и узнала среди ряженых нескольких гимназистов, не раз покупавших у нее газеты.
— Чего это вы так вырядились? Ну прямо огородные чучела! рассмеялась Стеша.
— Вот как дам в нос за «огородные чучела»! — оскорбился какой-то гимназист.
Не дожидаясь исполнения угрозы, Стеша первая дала ему хорошего тумака. Гимназисты в драку. И тут Стеша закричала на всю улицу пронзительным голосом продавщицы газет:
— Наших бьют!
Вспоминая, как ловко замоскворецкие мальчишки переловили гимназистов-шпионов, какой у них был глупый и растерянный вид, когда вел их в штаб, срамя на все лады, Гриша Чайник, Стеша, посмеиваясь, спешила домой, где ее с нетерпением ждала мать.
— Мамочка, мамочка, послушай хорошие новости, родненькая моя! затормошила она мать, лежавшую в постели.
Но не протянулись к ней слабые мамины руки, не приоткрылись ее глаза.
Прикоснувшись губами к материнским щекам холоднее льда, Стеша вскрикнула и потеряла сознание.
По возвращении делегации духовенства Руднев передал полковнику Рябцеву ультиматум большевиков: они прекратят боевые действия, если противная сторона сложит оружие.
— Предложите им перемирие, — сказал Рябцев.
— Вы хотите дать им передышку? Красные же совсем выдохлись! удивился Руднев.
— Зачем лишнее кровопролитие? Все решат полевые войска, которые на подходе.
— Тогда не лучше ли полная непреклонность? Ведь мы одолеваем!
«Мы околеваем!» — чуть не вырвалось у Рябцева, который получил сведения о больших потерях юнкеров, не сумевших пробиться по Остоженке и Пречистенке к вокзалам, о ликвидации восстания Пятой школы прапорщиков, об успешных действиях красных на Пресне. Словом, обстановка складывалась угрожающая. Кроме того, на помощь московским красногвардейцам спешили отряды из подмосковных городов. Между тем фронтовые войска, верные Временному правительству, задерживались. Нужна была передышка. Все его расчеты летели в тартарары. Сдержав себя, полковник Рябцев сказал как можно мягче:
— Будем человечны прежде всего. Надо пожалеть раненых, которые валяются без медицинской помощи. Надо прибрать тела павших. Учесть страдания мирного населения от затянувшихся боев. Скажите это большевикам. Призовите их во имя человеколюбия придержать боевой пыл. Мне как руководителю военных действий неудобно проявлять мирную инициативу. Вам ясно?!
— Хорошо. Мы попытаемся убедить большевиков от имени думского комитета и духовенства, — проговорил несколько обескураженный Руднев.
Лукаша слушал этот разговор, набивая для полковника папиросы душистым табаком, и усмехался про себя. Он знал, для чего нужно было полковнику перемирие. Знал и помалкивал.
…Весть о перемирии возмутила замоскворецких красногвардейцев.
— Опять обманут нас беляки! Когда они нас били, перемирия не просили! Когда наша берет, давай погоди, дай мне с силой собраться! — негодовал Иван Васильевич Кучков.
— Враги сыграли на нашем человеколюбии, — пояснил профессор Штернберг командирам Красной гвардии Замоскворечья. — Этот гуманизм нам может дорого обойтись. Но перемирие объявлено, и надо его соблюдать.
— В нашем штабе мало информированы о положении дел. Поскольку центр окружен, лишен телефонной связи с районами и сообщается только через курьеров, товарищам кажется, будто перемирие нам на пользу, — говорила Люся, принесшая из Московского Совета весть о перемирии.
— Вот давайте и организуем глубинную разведку, — предложил Штернберг. — Посмотрим, куда противник стягивает силы, как готовится использовать перемирие.
— Могут сгодиться хлебные повозки, — сказал Кучков. — Развезем людям хлебца и посмотрим, что и где.
— Это нужно сделать обязательно и независимо от разведки, — ответил Штернберг. — Женщины, старики, дети по вине взбунтовавшихся юнкеров действительно терпят бедствие. Но пока мы мобилизуем повозки, да пока они поедут, да пока вернутся. А белые в это время…
— У меня есть предложение, — сказал Апаков, командир красногвардейцев трамвайного парка. — Пошлем в разведку бронированный трамвай.
— Ну зачем же бронированный? — улыбнулся Штернберг. — Хлеб от пули не загораживают.
Все согласились. Задумались. В распахнутую форточку влился бой часов на Спасской башне.
— Хотел бы я знать, что придумывает теперь там, в Кремле, этот кровавый полковник Рябцев? — высказал вслух свои мысли Штернберг.
Между тем полковник Рябцев, поднявшись на Никольскую башню, смотрел на ночную Москву.
— Полюбуйтесь, как забавно. Большевики включили в своих районах электричество, и теперь нам прекрасно видно, где мы, где они, — говорил Рябцеву поручик Ровный.
Полковник долго и хмуро смотрел на освещенные районы, занятые красными. Кремль и прилегающие к нему площади и улицы казались темным островом среди светлого моря белокаменной Москвы. На этот темный островок с карканьем слеталось потревоженное светом воронье.
У Лукаши голова разболелась от зловещего крика горластых черных птиц.
— Вы не утеряли связи с заводскими родственниками? — неожиданно спросил Лукашу полковник Рябцев и, не дожидаясь ответа, сказал: Необходимо разведать Замоскворечье. Надо точно узнать, какие резервы у большевиков. Откуда они черпают силы? На что еще способны? Отправляйтесь, и немедленно!
— Слушаюсь, — сказал Лукаша, поежившись.
Полковник направился вниз вслед за вестовым.
— Что нового у противника? — спросил он поручика Ровного, войдя в кабинет.
— На Ярославский вокзал прибыли красногвардейцы из Иванова под командованием Фрунзе. На Казанский — рабочие отряды из Голутвина и Коломны. По слухам, Ленин выслал в помощь москвичам эшелон матросов. Бои на Пресне умолкли. Большевики соблюдают перемирие. Из Замоскворечья через Крымский мост прошел трамвай с хлебом для булочных.
— Узнать, проследить, не разведка ли? А где же фронтовые войска? Казаки?
— Фронтовики прибывают! — радостно доложил Ровный. — Рота пулеметчиков выгружается на вокзале беспрепятственно, не считая наскоков большевистских агитаторов.
— Отсечь от всякой агитации! Немедленно офицерский отряд Рында-Бельского туда!
— А если ему придется с боем? Нарушим перемирие.
— К черту перемирие, если фронтовики уже здесь! — топнул ногой Рябцев.
…Когда отряд Рында-Бельского, сняв погоны, кокарды и нацепив для маскировки красные ленточки на штыки, беглым шагом, прижимаясь к домам, направился в район вокзала, на пути его встретился трамвай. Рында-Бельский так удивился, что даже приостановил движение отряда.
Давно уже не видели трамваев господа офицеры. А тут едет себе, вагоновожатый позванивает, трамвайщики поврежденные пути восстанавливают, оборванные провода исправляют, рабочие вносят в булочную корзины с хлебом.
Как всегда, к трамваю на «колбасе» прицепились уличные мальчишки, соскучившиеся по бесплатному катанью. Распоряжается хлебным снабжением какой-то интеллигент благотворительного вида, в очках.
Офицеры поклянчили у него свежего хлебца и, получив по мягкой французской булочке, вонзили в них зубы.
— Пошли, пошли, господа! — поторопил офицеров Рында-Бельский. Ему показался подозрителен интеллигентный благотворитель с записной книжечкой в руках. И он задержался, решив выяснить, что интендант в нее записывает.
— Вам тоже булочку? — спросил «благотворитель» и словно нарочно подставил Рында-Бельскому лист с графой, где были отметки о выдаче продуктов с названием булочных.
