Николай Смирнов - Джек Восьмеркин американец

Тогда почему же он лежит связанный на полу, когда надо пахать? Почему за него не заступается государство, дело которого он делает?

Джек начал перебирать в своем уме все свои промахи, все невыполненные обещания. И вдруг повернулся на полу. Ему показалось, что он нашел то, чего искал. Он вспомнил московского редактора газеты, к которому пришел год назад голодный и разбитый. Тогда редактор помог ему справиться с бедой, помог отыскать семью, дал даже денег на дорогу. Но, давая ему деньги, он сказал:

«Даю тебе деньги при одном условии: как приедешь в деревню, осмотрись и пришли мне статейку. Мы ее напечатаем. Это тебе может пригодиться…»

Написал ли он эту статейку? Нет, не написал.

Черт подери! Но ведь именно здесь и зарыта собака!

Конечно, надо было бы давным-давно написать десять статей, оповестить весь Союз о том, что в Починках образовалась коммуна. Ведь в советских газетах пишут решительно обо всем: где завели крестьяне породистых кур, где осушили болото, где кулаки подожгли сено в колхозе. Конечно, и для коммуны «Новая Америка» нашлось бы местечко в газете. Дело «Новой Америки» было бы связано со строительством всего государства. И уж наверное, он не лежал бы сейчас связанный на полу. А если бы его осмелился скрутить Петр Скороходов, то по всему Союзу прошла бы волна протестов. Рабочие Ленинграда, Москвы, Харькова выносили бы резолюции: отпустить Джека Восьмеркина, наказать Петра Скороходова… Да нет, что там! Петр Скороходов просто не посмел бы к нему пальцем прикоснуться.

Почему эта мысль пришла ему в голову так поздно, именно теперь, когда руки его связаны?

Заметку в газету! Заметку слов на двести!

Немедленно… Сейчас же… Написать хоть зубами!

Его руки связаны, но ведь рот его может открываться. Чертовщина! В кабинете Кацаурова был телефон наверх, в комнату Татьяны.

Извиваясь всем телом, как червяк, Джек начал двигаться по комнате по направлению к адмиральской кровати. Она стояла на прежнем месте: в комнате после смерти старика никто не жил. Проклятые вожжи были очень туго завязаны, и каждое неосторожное движение причиняло боль рукам. Но Джек теперь не обращал внимания на боль. Он подполз к кровати и ударился затылком о ножку. Слабо охнул и сел рядом с кроватью. Теперь надо взобраться на пружинный матрац, и половина дела сделана.

Сначала Джек положил на матрац голову. Потом, опираясь на голову, — плечи. Наконец грохнулся весь. Пружины слабо зазвенели в глубине матраца. У изголовья кровати торчал жестяной рупор, и от него вверх шла широкая белая труба. Значит, телефон сохранился в целости.

— Алло! — сказал Джек в трубу тихо.

Ответа не последовало.

— Алло!

Громче уже кричать невозможно. Надо свистеть. И Джек, сложив губы в трубку, начал высвистывать любимую песенку адмирала:

Он остановился на мгновение и прислушался. Из рупора донесся тихий вздох и какой-то шепот.

— Громче! — сказал Джек.

— Вы здесь? — раздался голос Татьяны. — Я много раз шептала вам в телефон, но вы не отвечали. Ночью вас собираются перевезти в Чижи и там продержать две недели, до конца пахоты.

— Ну, это мы еще посмотрим. Кто у вас в комнате?

— Дуня и Катя, ваша сестра.

— А лист бумаги найдется? И карандаш?

— Сейчас возьму.

— Пишите крупно и разборчиво.

И Джек, обдумывая каждое слово, продиктовал Татьяне заметку о том, как образовалась в Починках коммуна «Новая Америка», как получила она трактор и как, наконец, произошла ссора коммуны с членом сельсовета Скороходовым.

Заметка кончалась так:

Настоящее время председатель коммуны лежит связанный на полу в Кацауровке точка Таком положении Скороходов предполагает продержать его до конца посевной кампании точка Необходимо немедленное вмешательство властей и общественности точка

— Что делать с этим письмом? — спросила Татьяна.

— Передайте его сейчас же Катьке. Пусть она бежит домой, возьмет у матери тридцать рублей и скачет на станцию. Пусть передаст телеграфом статью в адрес редактора газеты, которую мы получали в прошлом году. Поняли?

— Да. Но телеграмма обойдется слишком дорого, Джек.

— Не имеет значения. Надо, чтобы через два часа она была на станции.

— Больше ничего?

Джек задумался.

— Припишите на телеграмме покрупнее: копия губернскому прокурору. Теперь все.

— Нет, не все, — вдруг зашептала Татьяна в телефон. — Джек, не сердитесь на меня. Джек, я хочу вам сказать, что тогда за столом я держала себя так странно и молчала все время потому, что обиделась на вас. Почему вы обратились к отцу с вашим предложением, а не прямо ко мне? У нас в СССР так не делается. Я понимаю, что вы американец и не знаете наших обычаев. Но все-таки это обидело меня. Джек, конечно, с моей стороны глупо говорить о таких вещах сейчас, по телефону; кроме того, вы связаны. Но раньше у меня не хватило храбрости.

Джек поднялся на кровати.

— Вы говорите все это серьезно?

Но Татьяна уже отбежала от трубки, смущенная своим признанием.

А Пелагею ждала в этот день еще одна беда. Вскоре после обеда Катька прибежала в избу вся забрызганная грязью. Обедать не стала, а забрала у матери тридцать рублей денег, отыскала старую газету и вышла из избы. Пелагея увидела в окно, что она вывела мерина на двор и забралась на него.

Старуха хотела сказать ей что-то. Но когда открыла дверь, то ни Катьки, ни мерина на дворе уже не было.

Зато статья Джека, которую больше года ждал от него редактор, пошла по проводам в Москву через три часа после ее написания.

Телеграфисту на станции не приходилось передавать такой большой телеграммы, да еще в два адреса.

Татьяна, отправивши Катьку с телеграммой на станцию, не могла успокоиться.

Она была убеждена, что телеграмма придет не скоро или пропадет. А если и дойдет по назначению, то не будет иметь результатов. Надо было предпринять для спасения Джека что-то более решительное. Иными словами, Татьяне казалось, что необходимо подготовить побег Джека.

Самым удобным временем для этого она считала сумерки, когда можно было незаметно выйти на двор и уехать из усадьбы. Ведь Скороходов собирался отправить Джека в Чижи не раньше ночи.

Татьяна не хотела спускаться вниз; она отсиживалась в своей комнате, как в крепости, даже обедала там. После ареста Джека она возненавидела Петра Скороходова, и встреча с ним ей казалась несчастьем. Теперь, однако, она решилась идти на все.

Прежде всего необходимо развязать веревки, которыми связан Джек. Оказавшись свободным, он легко может выйти в соседнюю комнату, дверь в которую завешена картой мира. А оттуда — один шаг до заднего крыльца. И Татьяна задумалась над тем, как освободить руки Джека от веревок.

Случайно на глаз ей попался небольшой ящичек с безопасной бритвой адмирала. Приход Катьки помешал уложить его в чемодан, и он остался на комоде. Татьяна вынула из ящичка два ножа, тоненьких и очень острых. Конечно, ими можно совершенно свободно перерезать любые веревки. Джек такой ловкий! Неужели он не сумеет сделать этого? Он зажмет ножик своими золотыми зубами, изогнется — и веревкам конец. Но как передать ему ножик? Очень просто. Через тот же самый телефон!

Действительно, рупор телефона широко открыл свой рот, и труба могла пропустить тонкий ножичек. Татьяна просунула стальную пластинку в трубочку. Ножик пролезал прекрасно. Вот и хорошо! Ножи полетят вниз и упадут у самой головы Джека.

— Джек! — сказала Татьяна в трубку, прежде чем бросить ножички. — Я вам сейчас спущу по трубке безопасную бритву. Постарайтесь перерезать веревки до сумерек. Затем выходите в дверь, которая завешена картой. Дверь не заперта. Вы выйдете в комнату брата, оттуда в коридор. За конюшней мы будем ждать вас с лошадью. Поняли? Вам необходимо спастись. Вы слышите, Джек?

Из трубки долетел какой-то неясный возглас, похожий на «ол райт». Татьяна приняла его за знак согласия и сейчас же бросила ножичек в рупор. Слышно было, как он провалился с легким звоном. Татьяна бросила второй.

Потом, прислушиваясь к звукам, доносившимся снизу, Татьяна и Дуня осторожно спустились по лестнице. В столовой все еще шли разговоры, но более тихие. Очевидно, часть крестьян уехала в Чижи. Женщины вышли на заднее крыльцо. Все было тихо и на дворе. Только вода капала в бочку с крыш. Они оседлали Байрона, отвели его за конюшню и начали ждать Джека.

Так они простояли больше часа.

Было холодновато, да и лихорадка трепала от волнения. Вечерние тени по-весеннему мягко укладывались между домами. Молодой месяц, весь иссеченный ветками дубов, делался все ярче и ярче, как бы наливался светом. Капля падала с крыши тысячу раз, а Джек все еще не приходил. Оставалось предположить, что он не сумел перерезать веревки обоюдоострым ножичком.