Нигде в мире, кроме Палеха, не употребляются на лаке иконописные, яичные краски, ни у федоскинцев, ни в Европе, ни в Персии, ни в Китае, ни в Японии, краски, единственные в мире на лаке, делающие единственным в мире палехский лак. Сами по себе эти краски не новы; древняя живопись пользовалась ими в совершенстве; они утрачены были для современной живописи; Палех их возрождает так, как никто в мире.
Лак – краска – золото. Как лак, так наново найдено палешанами золото. Древняя икона употребляла «иконопись на ассисте»; ассист – это клей, варенный на чесночном соку; ассистом писался орнамент; растиралось сухое золото; разминался мякиш черного хлеба; мякишем бралось тертое золото; золото прилипало к ассисту; ассист высыхал; так возникали золотые орнаменты. Начав иконопись на ассисте, палешане отказались от этого способа, ибо он был груб для миниатюры, где золото надо иной раз класть так, чтоб оно видно было только сквозь лупу. Они золото (и серебро) творят, как краску, на ассисте, на клею, – и они небывало возродили коровий, а того еще лучше собачий иль волчий зуб.
Палех умел и умеет трудиться. Палеху приходилось очень много искать. Он очень много сделал, этот изумленный народ. Каждое пятнадцатое и тридцатое число собирается комиссия. За столом в правленской комнате товарищества садятся старейшие, председательствует Зубков, секретарствует Буторин, очень торжественно. Из ящика Александр Иванович вынимает миниатюру за миниатюрой по очереди, артельную продукцию за две недели. Члены комиссии просматривают вещь, вздыхают и молчат.
– Ну, как же, товарищи, осудите? – спрашивает Зубков.
– Какие писать замечания? – спрашивает Буторин.
– Ножка у ей сделана, вы поглядите, – говорит Ватагин, вздыхает и клонит голову набок. – Если по стилю, можно отступить от анатомии, а стилю-то маловато, да…
– Да, не реально, – говорит справедливейший Баканов, – реальности мало… и золотце небрежно положено… я за первый сорт.
Сортов, кроме индивидуальных расценок, шесть, – а, б, в, первый, второй и третий; сорта расцениваются по сантиметрам – сорт о – десять рублей сантиметр, третий – два рубля тридцать копеек.
– Не мастеровато, значит? – спрашивает Зубков. – Золотовато?..
– Какие писать замечания? – спрашивает Буторин.
– Пиши, – нету реальности стиля, торопится парень, – говорит Чикурин, – торопится, а мастер мастероватый.
– И про ножку вставь, да, – говорит Ватагин. Они очень строги, старейшины, и протоколы, написанные Буториным, гласят следующее:
«…Корила О. М. 3-й сорт. 4 коня – копыта велики».
«…Белоусов Л. И, 2-й сорт. Закрыть каретой руку с пистолетом».
«..Душин Ф. М. Возвратить на переделку, комиссия предлагает не халтурить».
«…Паликан' В. М. 3-й сорт. Исправить голову у сына царя. Комиссия предлагает не сдавать темпы».
«…Корованин Е. А. Первый план увеличить против заднего. Рожь не хороша, переделать. Орнаменты на всех шкатулках одинаковые, нужно разнообразные».
«…Котухин В. В. „В“. У Кощея убавить ногу».
«…Баканов А. Г. 1-й сорт. Удлинить красную корову, у зеленой показать ноги».
«…Еремин В. Допущена ошибка – парень сидит в лодке, свесив ногу в воду».
«…Хохлов А. На лак попал сор. Можете писать вещи качественно лучшие».
«…Лызников И. К. Тематику с убийством не пишите».
«…Малахов М. Возвратить в переделку – креслу пристроить ножку и правильно написать подлокотышку кресла».
«..Лершин И. А. Женщина далеко отодвинута, почему жест объятия приобретает неестественный характер».
«…Хохлов Н. М. „В“. Чувствуется улучшение в композиции и тщательности».
«…Гулянка, хоровод, пляска. Виртуозность во время пляски парня или девки… Пьяная компания, сам в ней»…
Ив. Голиков.
Шестого июля, в субботу, в Дягилеве была престольная Владимирская. Седьмого в Красном был престольный Креститель. Созрели уже земляника с черникой.
Отцвели уже – рожь, пшеница, овес, лен. Цвели ромашки, васильки и клевер. Восхищенный народ готовился уже к сенокосу. А пятого приехали с Кавказа, из Армении, куда ездили в гости к армянскому Союзу писателей, старейшие и почтеннейшие, заслуженные друзья Котухин, Маркичев и Вакуров. Побывав на озере Севане (которое в скором времени исчезнет, превратившись в семь новых озер, оросив Закавказье), побывав в Эривани, на строительстве и в колхозах, заслуженные по две недели сидели в Эчмиадзине, в эчмиадзинской библиотеке, роясь в рукописях одиннадцатого, двенадцатого и тринадцатого армянских веков. Они копировали концовки, заставки и иллюстрации этих рукописей. Они привезли за-ме-чательные вещи, поразительные, о которых никто не знал, не знали даже армянские художники, – замечательные рисунки, цвет и краску, необыкновеннейшие, смелейшие композиции. В пятницу пятого заслуженные парились в банях. В субботу с трех часов товарищество двинулось в Дягилеве, к друзьям: философу Зиновьеву и любителю красот сельской жизни Чикурину.
И – если из ночи столетий до Семнадцатого года палешане сумели вынести к солнцу новые лак, краску и золото своих миниатюр – оттуда же изумленный народ принес новое веселье, консервативное так же, как голиковские стихи. Если каждый день за четырьмя часами была серебряная чара, то это была чара изумления. Должно быть, так пили фламандцы в свои лучшие дни. Так пьют грузины. У палешан не бывает пьяных и пьяных скандалов. Самое большее палешане бывают – в чихире. Палехская чара, дополненная песнью и работой, из злой водки выродилась так же, как левкасы икон выродились в лак сказки.
К Чикурину и к Зиновьеву на праздник приехали с российских весей дети. Пили и пели. Ходили всем товариществом купаться на Люлех. На улице завился хоровод – театральное действо само собою подразумевается. В хороводе ходили актеры и актрисы, играя в песню и в жизнь, как песня. Начала хоровод молодежь, та, которая не удивлена, – военный сын Чикурина с ромбом на лацкане, учительница – дочь Зиновьева, учителя, инженеры-дорожники и технологи, врачи, агрономы, дошкольницы, плановички и великое множество студентов – в первую очередь палехского живописного техникума. Военный сын Чикурина «играл» в жениха. Этот, уже не удивленный, народ, девушки и юноши, нарядные и по молодости очень степенные, пели по-хороводному алые и лазоревые, – пели:
…Хожу я, гуляю вдоль по хороводу…
Заинька беленький!..
Ищу, выбираю богатого тестя…
Заинька беленький!..
Нашел я, выбрал богатого тестя…
Заинька беленький!..
…Пойду погуляю вдоль по хороводу…
Заинька беленький!..
Ищу, выбираю богатую тещу…
Заинька беленький!..
Нашел я, выбрал богатую тещу…
«Теща» и «тесть», довольные и смущенные, вышли на круг, принятые улыбками, пошли по кругу павами, актеры. Затем на круг вышли, так же вызванные песней и так же довольные и смущенные актеры «шурин» и «свояченица», пошли павами, заиграли. Затем вышла и «невеста», заведующая палехскими яслями.
Нашел я, выбрал богатую невесту!..
Невесту, заинька!..
Будь ты мне невеста, а я тебе муж!..
Буду, заинька!..
Затем началась расплата:
Я, пропивши пиво, свово тестя в рыло.
Я, проевши пироги, свою тещу в кулаки.
Я, изъездивши коня, свово шурина с двора.
Заинька беленький!..
Молодой своячнице – дорогой подарочек.
Дорогой подарочек – шелковую плетку.
Заинька беленький!..
Весел я, весел, что один остался,
Что один остался со своей младою милой.
Доктор Чикурин, «жених», шел гордо и независимо, приплясывая, и рядом с ним шла «невеста», заведующая палехскими яслями, и довольная и степенная от смущения. Артисты играли во все свои таланты, не жалея сил и смеха. А наряды на девушках, а сам хоровод много раз были написаны и Бакановым, и Ватагиным, и Зиновьевым, и Чикуриным, и Голиковым. Пьяных не было. Хоровод вырос человек до двухсот, до мистерии, – киновари, баканы, лазури, золота, сионские земли, охры. Ликовали тальянки, песнь и актерство. Сердце председателя Александра Ивановича не выдержало – он пошел по кругу в присядку. И говорил речи, любитель поораторствовать.
– Товарищи, – говорил он изумленно, – что делается!.. – какие у нас праздники, вы понимаете?! Во-первых, сегодня праздник Конституции у нас, а также праздник кооперации…
– …а в-третьих – Владимирской! – иронически вставлял Буторин.
Зубков отмахивался и не слышал.
– Во-первых, Конституция, товарищи, во-вторых, кооперация, а в-третьих, товарищи, вы смотрите, что делается, вы понимаете? на праздник в Дягилеве.
