— Ну, — сказала Клава Ивановна Дегтярю и другим, кто был в этот момент рядом, — что теперь нам ответит Лапидис!
Лапидис теперь ничего не мог ответить, потому что три дня назад он сам вернулся из города Дрогобыча, куда его командировали на нефтепромыслы как опытного плановика. Мадам Малая специально заходила к нему, чтобы узнать, как там живут люди, в ответ он засмеялся своим обычным дурацким смехом и показал два таких гуцульских ковра, которые купил там у крестьян, что она прямо сказала, пусть не делает из нее дуру, такие ковры могли иметь только буржуи.
События международной жизни отодвинули Чеперуху на задний план, многие даже совсем забыли, но Дегтярь сказал, что нет оснований откладывать дальше, и пусть Малая даст объявление про товарищеский суд. У Клавы Ивановны по этому вопросу была неуверенность: может, в честь такого праздника и таких успехов воздержаться?
— Малая, — нахмурился Иона Овсеич, — я отвечу на твой вопрос словами товарища Сталина: у людей, мало искушенных в политике, обстановка успехов порождает настроения беспечности и толкает их на то, чтобы почить на лаврах. Не благодушие нам нужно, а бдительность, настоящая большевистская революционная бдительность!
Суд проводили в форпосте и пригласили жильцов из соседних дворов. Дегтярь, Клава Ивановна и доктор Ланда сидели рядом, а немножечко в стороне — Иона Чеперуха. Чтобы всем присутствующим было ясно, товарищ Дегтярь вкратце изложил дело, после этого слово предоставили гражданину Чеперухе.
— Дорогие соседи, — сказал Иона, — в этом доме я живу с того дня, когда мой папа Аврум Чеперуха и моя мама Ривка Чеперуха, в девичестве Коган, родили меня на свет. Вся моя жизнь прошла перед вами, как на ладонях. Все сознательные годы я занимался физическим трудом и никогда не брезговал тяжелой работой. Наоборот, если инженер должен крутить мозгами, а для токаря возле станка самое главное — руки, так для тачечника главное и мозги, чтобы найти, где заработать копейку, и руки, и вдобавок хорошие ноги. Инженер может сидеть на стуле и думать, токарь тоже может сидеть на стуле возле своего станка, потому что там есть мотор, а где вы видели тачечника без ног? Тачечник без ног — это все равно, что аэроплан без крыльев и паровоз без колес: один не полетит, другой не поедет.
Граник, доктор Ланда и многие другие захлопали, но Иона велел прекратить аплодисменты и попросил, от имени всех присутствующих, чтобы гражданин Чеперуха приступил к делу по существу, а не начинал с Адама и Евы. На эти слова Чеперуха ответил, что он не начинал с Адама и Евы, потому что они жили в раю, а он родился при царском режиме, и николаевская Россия была тюрьма для народов, особенно евреев и нацменов. Образование и медицинскую помощь имели право получать только богатые, а бедняк радовался, если мог принести домой кусок хлеба своим голодным детям и жене. А жена не знала, что раньше: дать цицку самому маленькому или дать корку хлеба самому голодному.
— Гражданин Чеперуха, — прервал Дегтярь, — во-первых, по-русски говорят титьку, а не цицку, а во-вторых, как председатель, я опять повторяю вам: переходите к делу по существу и не читайте нам мораль.
Иона возразил, что не читает мораль, а рассказывает про свою жизнь, когда он был еще мальчик и семья, где отец был нищий тачечник, постоянно голодала. Потом он немного подрос и стал подрабатывать на Староконном базаре: одному посторожит мешки, другому лошадей напоит, третьему — еще что-нибудь. И так от зари до зари. Рабочие люди, у которых была не жизнь, а каторга, зарабатывая копейку, сразу пропивали ее: пока в голове держался пьяный угар, они все забывали. Возле этих людей он тоже научился понемножку пить — вино, самогон, монопольку, словом, что попало. Плохая привычка, как тифозная вошь: ты ее придавил ногтем, а она уже успела пустить тебе в кровь свой гнусный яд. Конечно, теперь жизнь совсем другая и нет оснований пить, но с тех пор яд держится у него в организме, и медицина на сегодня еще бессильна справиться.
— Товарищи, — поднялся Иона Овсеич, — я думаю, там, где еще бессильна медицина, имеет достаточную силу наша общественность. Гражданин Чеперуха, вместо того, чтобы открыто и честно признать свое преступное поведение, рассказал нам историю, начиная с Адама и Евы, а на занятиях по краткому курсу, сколько ни говорили, сколько ни предупреждали, вы не найдете его днем с огнем. Пьяница, дебошир, смутьян — вот лицо человека, который с топором в руках бросился на своего родного сына, свою жену и соседей!
— Овсеич, — Иона протянул вперед руки, на лице заиграла жалкая улыбка, — я же был выпимши, я не помнил, что со мной делается. Честное благородное слово…
— Чеперуха, — повысил голос товарищ Дегтярь, — вы нарушаете порядок: вам никто не давал слова. Суд хочет заслушать свидетелей. Дворничка Середа, Анастасия Архиповна.
Тетя Настя сказала, что у нее нема чего говорить, кроме того, что Иона выскочил с топором и стал посередке двора, где вода сбегает в канализацию. От страха она закрыла окно и видела, как Степа с Ефимом покатили на него тачку, а он рубанул топором воздух и закричал, что всех порубает на мелкие куски.
Иона Овсеич одобрил показания Анастасии Середы и спросил, а раньше, до этого случая, она не замечала чего-нибудь такого со стороны Чеперухи: например, приходил домой пьяный, кидался на жену, сына, говорил вслух нецензурные слова.
Тетя Настя ответила, что замечала.
— Товарищ Середа, — обратился Иона Овсеич, — а не можете ли вы вспомнить, что именно говорил Чеперуха?
Да, сказала тетя Настя, могу: один раз, дело было в августе месяце, Иона пришел пьяный, аж воздух синий изо рта вылетал, и кричал, что на шее у советской власти сидят дармоеды, языками тренькают, начальников в сраку целуют, аж облизываются, а работать нема кому.
Иона Овсеич сказал, нет необходимости повторять все дословно, и хотел задать следующий вопрос, но Лапидис в это время заявил с места, что товарищеский суд не компетентен вести в такой плоскости разбирательство и он категорически возражает.
— Лапидис, — Иона Овсеич ударил карандашом по крышке графина, — довожу до вашего сведения: то, что происходит во дворе и касается всех жильцов, — компетенция товарищеского суда. А если вас не устраивает, можете оставить заседание.
— Оставить заседание или присутствовать, — крикнул Лапидис, — это мое личное дело!
— Ваше личное дело — выпить или не выпить стакан воды, — ответил Иона Овсеич, — а поведение в общественном месте — это касается всех и советую не бравировать.
Люди захлопали, но Лапидис опять выскочил со своим мнением, причем обратился уже не к председателю, а к присутствующим: пусть не забывают, что товарищеский суд не для одного Ионы Чеперухи, надо будет — сыщутся еще подсудимые.
Это уже было похоже на открытую угрозу, людям не понравилось, и Котляр, который сидел почти рядом, поднялся и потребовал от председателя, чтобы навел порядок, вплоть до удаления из зала.
— Ставлю на голосование, — объявил Иона Овсеич. Все голосовали «за», Лапидис тоже. Доктор Ланда весело подмигнул и толкнул Клаву Ивановну локтем в бок, кивая на Лапидиса, который имел вид, как ворона после хорошего дождя.
Следующее слово предоставили свидетелю Хомицкому. Иона Овсеич спросил, с какого года свидетель живет в данном доме. Степа ответил, все знают, с двадцатого, когда он пришел с бригадой Котовского, и прямо начал говорить про Чеперуху. Всю жизнь, сколько он его помнит, Иона выпивал, но в последнее время немножко больше. А может, не больше: просто годы делают свое, и теперь от полстакана его разбирает, как раньше от пол-литра. А насчет топора он лично думает, что Иона просто хотел напугать и никакой опасности не было.
— Пошутил, значит, — уточнил Иона Овсеич.
Тося, Степина жена, крикнула с места: чем иметь мужа с такими шутками, лучше передачи носить или цветы через дорогу. Люди засмеялись, потому что на Люстдорфской дороге, как раз по соседству с тюрьмой, два главных кладбища Одессы — второе христианское и второе еврейское.
После Хомицкого выступил Ефим Граник. В отличие от предыдущего свидетеля, он полагал, что опасность, когда Чеперуха выскочил с топором, была, но первоначально Иона действительно хотел просто напугать, и здесь он целиком согласен с Хомицким. А если взять с другой стороны, то недаром говорят: конец — делу венец, и все хорошо, что хорошо кончается.
— Свидетель Граник, — перебил его Дегтярь, — нам не интересно слушать ваши рассуждения: суд хочет знать только факты. Только голые факты.
Граник ответил, что голый факт — это голый факт, а кроме того, у каждого есть своя голова и, запрещай не запрещай, а она все равно будет думать. Например, лежишь ночью, гонишь от себя разные мысли, а они лезут, потому что голова так хочет.
Доктор Ланда засмеялся, привел какое-то медицинское название, председатель, наоборот, заявил, что ничего смешного здесь нет, и строго указал:
