— Чего вы ждете, товарищи вегетарианцы? — спросил Ниточкин. — Начинайте погрузку.
Люди на берегу послушно, разом, повернулись и пошли к груде вещей под скалами.
— И чтобы никто из них ног не промочил, — сказал старпом. — Ясно?
— Интересно, как она все-таки выглядит? — без особого энтузиазма спросил Ниточкин. — Самая левая, да?
— Самый маленький справа стоял, — сказал доктор. — Только сразу черта с два отличишь: все в штанах и замерзшие.
Моторист засопел и полез через борт катера в ледяное месиво. Оно сомкнулось у него на поясе. Старпом ударами каблука разбил смерзшуюся от брызг бухту троса на носу катера и подал конец мотористу. Моторист выбрался на берег. Трос, разгибаясь, похрустывал, сползал кольцо за кольцом.
— Вперед, бабники! — приказал старпом. — Времени нет.
— Тут не допрыгнешь, пожалуй, — сказал доктор.
— Давай, давай! — сказал старпом, начиная злиться.
Сперва доктор, потом Ниточкин прыгнули с обросшего льдом носа на береговые скалы. Оба поскользнулись и черпнули воды в обувь.
Старпом закурил. «Авось никто не простудится, — подумал он. — Доктор разве, но у него на судне наверняка есть спирт припрятанный. А якутам такое купание только на пользу бывает…» Неделю назад на острове Большой Ляховский он видел на ледяном припае двух голых шестилетних якутенков, совершенно синих. Девчонка сосала голову розовой куклы, а мальчишка молчал и хмурился, как взрослый мужчина. Вокруг бегали собаки и от холода поджимали лапы…
Старпом дождался, пока моторист закрепил на берегу трос, и тогда прыгнул сам. Он прыгнул удачно, и от этого у него улучшилось настроение.
Люди из экспедиции шли обратно к катеру, согнувшись под тюками грузов, их лиц не было видно.
— Где начальник? — спросил старпом.
— Снимает палатки.
Старпом неторопливо пошел к кострам. Было приятно ощущать через толстые подошвы унт неколебимость простывшей земли. Костры вытаяли себе в снегу и льду глубокие ямы, опустились в них. Тяжелые бревна плавника лежали крестами, дымились, за ними булькала от жара вода. Старпом повернулся к кострам спиной, долго стоял и смотрел в черный провал ночного моря, искал огни судна, но не нашел их.
— А должны были прожектор включить, — сказал он вслух.
— Где? На судне? — спросили его.
Старпом обернулся и увидел человека, обвешанного винтовками. В руках человек держал покореженную, прогорелую, старую печку-буржуйку.
— С собой возьмете? — спросил старпом. Не первый раз он снимал с полярных островов экспедиции и каждый раз удивлялся. Люди тащили с собой на Большую землю даже пустые консервные банки. Почему? Или люди привыкали ценить здесь, на краю света, каждую вещь, потому что нечем было заменить ее. Или им приходилось думать о реестрах, по которым придется сдавать инвентарь, и о вычетах из зарплаты.
Человек тяжело вздохнул и вдруг кинул печку в огонь. Искры густым столбом поднялись над костром.
— Вам мамонтовых бивней не надо? — спросил человек, и старпом понял, что это женщина. — Там и не очень потрескавшиеся есть.
— А что с ними делать? — спросил старпом. — Вы, что ли, начальник?
— Да.
— Мачту рубить будете?.. Давайте винтовки.
— Нет. Она самодельная. Винтовки я донесу, а вы каркас палатки возьмите.
Старпом вдруг рассмеялся — женщине было под пятьдесят лет. Он представил себе лица Ниточкина и доктора.
— И что вас сюда носит? — спросил старпом. — Столько сил, средств… И зачем все это? Чтобы здесь когда-нибудь люди стали жить? А зачем здесь жить людям, если на земле есть еще места, где и солнце, и тепло. А тут… тут вон даже мамонты и те подохли.
Женщина не ответила и внимательно посмотрела на старпома. Лицо у нее было измученное, закопченное. Старпому стало немножко стыдно.
— Мамонты рыжие были? — спросил он.
— Рыжие, — ответила женщина, и они пошли вниз, к катеру.
Погрузка заканчивалась. Последний огромный ящик нес моторист. Когда моторист ступил в ледяную кашу между катером и скалами, Ниточкин окликнул его. Моторист медленно повернулся к берегу. Ящик давил и сгибал его могучую спину, ватник распахнулся, рубаха задралась. Ниточкин кончиком лыжной палки провел по голому животу моториста, и тот опять заржал, сотрясаясь и скаля зубы.
— Вот так, — с удовлетворением сказал Ниточкин. — Жизнь бьет ключом, и все по голове!
Ящик на спине моториста заколебался, какой-то человек прыгнул в воду, поддержал ящик, заорал:
— Секли вас мало в детстве!
— Не бойсь, — сказал моторист. — И без тебя выдюжим, во!
— Доиграешься ты, Тряпкин, — сказал доктор.
Человек вылез обратно на камни, и старпом услышал, как он шепнул своим людям: «Следите за вещами… Случайный народ, по всему видно… Прошлый раз без песцовых чучел остались…»
— Вы слышали, что он болтает? — спросил Ниточкин.
— Нет, — соврал старпом.
— Он однорукий…
— Мария, где печка? — спросил однорукий.
— Возьми винтовку у меня, — сказала женщина. — И проверь: кажется, заряжена.
Однорукий ловко подхватил левой рукой винтовку, вскинул ее над головой и выстрелил. Эхо стремительно вернулось от скал, завертелось во тьме. И все молчали, пока оно не стихло.
— Пантюхин, перенеси людей на катер, — сказал старпом. — Давайте! — приказал он женщине.
— Иди вперед! — приказала она однорукому.
— Мария, где печка? — спросил он опять.
— Кончайте разговоры! Время не ждет! — сказал старпом. — Ну!
Однорукий спустился в воду и пошел к катеру, минуя Пантюхина. И опять все молчали, пока он, цепляясь одной своей рукой, перевалился через борт. Звякнула о палубу винтовка.
— Следующий, — сказал старпом. — И нечего зря ноги мочить.
Трое людей из экспедиции переехали на катер в руках Пантюхина. Женщина помедлила, оглядываясь вокруг, прощаясь с промерзшими скалами в притоке реки Гендершторма на острове Новая Сибирь. Старпом не торопил ее.
— Тьфу ты, — сказал Ниточкин. — Опять я прошлогоднюю повариху вспомнил! Портят мне настроение эти места.
— Не ври, Катушкин, — пробурчал доктор. — Настроение у тебя совсем по другому поводу испортилось…
В чернильной мгле ярко горели костры, их огонь не мерцал, светил теперь ровно-оранжево. Костры остались одни на промерзших скалах: тяжелые туши плавниковых коряг в кострах оседали, подточенные огнем, оседали медленно и плавно, не вздымая искр. Пар от тающего льда и снега мешался с дымом. Наверное, поэтому костры и светили таким ровно-оранжевым светом.
Старпом вел катер, то и дело оглядываясь на костры, стараясь держать их точно по корме. И почему-то думал о них: о том, как тьма все плотнее смыкается вокруг огня, брошенного людьми на произвол судьбы, на одинокое затухание. Старпому было жалко костры. Он знал, как шипят сейчас угли, откатываясь в снег, как быстро окоченеют головешки, как тоскливо будут дымить торцы бревен, торчащие из костров, как выкипит влага, пузырясь и паря. Торцы бревен так и не сгорят, потому что некому будет подтолкнуть их дальше в огонь…
Кубрик катера был полон людьми, они спали там вповалку.
Только женщина стояла в углу рубки, прижавшись лбом к стеклу окна.
Минут через тридцать старпом перестал оглядываться на костры, потому что один из них пропал, а другой казался тлеющей во мраке отсыревшей спичкой. Старпом теперь шарил биноклем впереди по курсу — искал отблеск судового прожектора. Мотор катера работал ровно, уверенно. Катер возвращался домой, как и положено всякой порядочной лошади, резвее и веселее. Но судно не выказывало себя, и это было неприятно. И еще неприятнее было, что люди из экспедиции, спящие в кубрике, были чужие и замкнутые.
— Сколько вы здесь бродили? — наконец спросил старпом женщину.
— Забросили вертолетом в мае, — ответила она вдруг каким-то очень молодым и очень женским голосом. Голос совсем не вязался с ее обшарпанным и старым видом.
— Сколько вам лет? — спросил старпом.
— Сорок восемь, — не сразу ответила женщина.
— А дом-то у вас есть? — грубо спросил старпом. — Муж, дети?
— Я здесь с мужем, а детей нет.
— Это однорукий — муж? — догадался старпом.
— Его зовут Валерий Иванович. И у него еще фамилия есть, и звание кандидата наук. И должность.
— Простите, — сказал старпом. Он все не видел прожектора, хотя, судя по ветру и волне, они уже вышли из-за мыса. Тучи поредели. И несколько звезд замерцали среди них. Старпом прикинул в уме созвездия, время и широту места и нашел Арктур. Он, пожалуй, мог бы найти его и без созвездий, потому что любил Арктур за лучистость и ясность.
— Альфа Боутис, — пробормотал старпом.
— Где, вон эта? — спросила женщина с оживлением.
