Германия не пострадает от того, что вы не скажете, куда и зачем летели. А жизнь человеку дается одна. Взвесьте все.
Немец говорил настолько чисто по-русски, что Зайцев подумал — не русский ли он? А немец перешел на свой язык и отдал какое-то распоряжение.
— Вас будут допрашивать завтра, — снова по-русски сказал майор. — Я, видимо, уеду. Учтите, спасать будет некому.
Не знал Михаил: то, что с ним произошло, была так называемая психологическая обработка по рецептуре майора Отто Грюнке. Так звали офицера из разведки — спасителя Зайцева.
Михаила поместили в отдельную камеру. Под вечер к нему вошел плотный лет тридцати мужчина в черном костюме. Он оказался доктором. Назвался Николаем Михайловичем Ткаченко.
— Ишь, как изуродовали, варвары! — вырвалось у него. Николай Михайлович сделал Зайцеву свинцовые примочки и внимательно осмотрел распухшую ногу. Успокоил, что подлечит.
Разговорились. Оказалось, что Ткаченко до войны работал терапевтом. Когда в Полтаву вошли немцы, хотел скрыть свою профессию, но кто-то из соседей его выдал. Вначале боялся, что попадет либо от своих, либо от чужих, но немцы к нему относятся снисходительно. Свои тоже не трогают.
От майора Грюнке доктор был в восторге. Это высококультурный и очень умный офицер. Ткаченко порекомендовал слушаться советов Грюнке. Грюнке — прекрасный человек.
Укутав Михаилу ногу одеялом и сняв компресс с переносицы, Ткаченко на прощанье сказал:
— Не упорствуйте. Немцы на все способны. Если вам понадобится медицинская помощь, попросите охранника позвать Спасителя. Так меня здесь окрестили.
Утром Михаила повели на допрос. Их посадили с Бородачом друг против друга. Первым пытали Ивана Ефимовича. Когда у него стали щипцами вырывать волосы из бороды, Зайцев едва не потерял сознание. Волосы вырывали с кожей. Кровь текла по шее, облепила сгустками бороду. Иван Ефимович скрипел зубами, кричал от боли, но упрямо повторял: «За хлебом шли...»
Вчерашний садист неистовствовал. В кипящем растворе соли он разогрел цыганские иглы и, вмонтировав их в специальный шприц, стал загонять Бородачу под ногти.
Полумертвого выволокли Ивана Ефимовича из комнаты.
Заячьими округлыми глазами смотрел Михаил, как садист кипятит иглы для него. Становилось жутко. Как в угаре услышал:
— Ну, а что будет сказать второй десантер? Тоже упрямство?
К Зайцеву надвигался палач со шприцем. Красный, словно напился крови. Нервное напряжение у Михаила было так велико, что едва игла коснулась ногтя, он потерял сознание.
Отлитый водой, пришел в себя. Сердце едва билось.
А садист снова схватил его руку. Укол под ноготь, и Зайцев по сумасшедшему взвыл. В этот момент вошел Грюнке.
— Отставить! — крикнул он по-русски. У Зайцева зазвенело в ушах.
— Я... я все скажу, все, — лепетал Михаил, глядя на немца тупым взором умалишенного.
Через час они пили с Грюнке кофе с коньяком. Немец — холеный, розовый, как молодой поросенок, Зайцев — худой, заросший щетиной, с ввалившимися глазами.
И Михаил рассказал все. Указал время передачи донесений и приема указаний из Центра. Волну, шифр, где запрятана рация. Узнав, что Михаил радист, Грюнке улыбнулся:
— Нам крупно повезло, — налил в фужеры коньяку и поднял тост «за умницу русского радиста Зайцева».
Давить Грюнке не спешил. Как паук, затягивал Зайцева в свою паутину подкупающей улыбкой. Когда Михаил захмелел, похлопал его по плечу.
— Мы не будем мешать вам, радист Зайцев! Мы вернем вас в лес выполнять свое задание.
— Но я его не знаю. У меня был командир. Он знал цель.
— Мы вам поможем попасть к партизанам без командира.
Лицо Зайцева отразило откровенный испуг:
— Они меня повесят.
Криво улыбаясь, Грюнке налил в фужер искрящегося фруктового напитка и маленькими глотками выпил до дна.
— Не повесят. От виселицы вас спасет ваш бородатый друг.
— Как?.. Он тоже?.. — вырвалось у Зайцева.
Грюнке ухмыльнулся:
— Тоже. Только на другой волне, как говорят русские радисты.
Зайцев ничего не понял. А Грюнке стал выкладывать план.
Сегодня же вечером их повезут на то место, где они приземлились. Ночью Зайцев должен будет пробраться в известный ему хутор и попросить укрытия в пятой от края хате. Грюнке заверил, что в этой хате живут «сугубо красные». Нужно им рассказать, как позавчера ночью подбили их самолет, как неудачно приземлился, подвернув ногу, как потом почти двое суток мерз в лесу, прячась от немцев. Рассказать о тайнике. Рано или поздно его сведут к партизанам.
— А Иван Ефимович? — не сдержался от вопроса Зайцев.
— Повторяю: он вам поможет, — загадочно подтвердил Грюнке.
Разработали детали операции. Хмель прошел, и Зайцева забила дрожь. Попасть теперь к партизанам было страшнее, чем остаться у немцев. Как спасение, в уме теплилась лишь одна искорка-надежда. Но Грюнке и ее разгадал. Неожиданно сказал:
— Теперь составьте шифровку. Вам же надо донести Центру, что попали к партизанам и получить разрешение на работу?
Михаил составил примерный текст и зашифровал его.
— Так, — произнес Грюнке. — А где условная подпись?
Зайцев глядел на него широко раскрытыми глазами.
— Кто передал? Астра? Салют? Как вас назвала Москва?
— Зайцем.
— Вот и подпишитесь.
Михаил подписался: «Заец».
Грюнке резко вскочил со стула, нервно прошелся по комнате.
— Вы не джентльмен, радист Зайцев! Вас снова следует отдать на воспитание в лапы Карла Шмульке. Он быстро выбьет из вас дурь. Русский язык я знаю не хуже вас. Слово «заяц» пишется через «я», а не через «е». Знаю и хитрость русских чекистов. Искаженное слово — сигнал, что работаете под контролем. Так? Отвечайте!
Михаил побледнел. Мечталось: попадет к партизанам — сознается! Перейдет на связь с Центром по запасному варианту. Обведет врагов вокруг пальца. Последняя искра надежды погасла. Перед глазами, как привидение, появился краснощекий палач Шмульке.
— Чем вы гарантируете мою безопасность у партизан?
— Вы будете работать спокойно. Немецкой разведке достаточно того, что мы будем прослушивать все ваши донесения и указания Москвы.
— А если вопрос коснется какой-то партизанской операции? Ведь вы ее упредите. А потом?..
Грюнке скривил в улыбке тонкогубый рот:
— С вашей головы не упадет ни один волос. Для великой Германии и фюрера надежный источник информации дороже сотен солдат.
И Зайцев раскрыл все то, о чем раньше умолчал. Грюнке протянул ему листок бумаги, на котором было что-то написано.
— Перепишите и распишитесь. Маленькая формальность, но...
Зайцев пробежал текст глазами и на его лице застыл страх. Текст гласил, что он, Зайцев Михаил Анатольевич, дает клятвенную подписку немецкой разведке, что
