Сегодня Сталин первый раз вышел на прием в ботинках. Ему казалось, без сапог он лишился уверенности в абсолютной правильности каждого шага. Он понимал, что чувствует это только сам; соратники не подозревают о его душевной травме. Они думают, вождь просто первым подает пример. Никто не мог так умело менять местами причины и следствия, как он.
С этого дня на миллионах фотографий и портретов, распространяемых ТАССом по всему миру, Сталин будет стоять во френче и брюках. Само собой, ботинки и брюки вместо сапог и галифе наденут милиция, железнодорожники, прокуроры, летчики, шахтеры. Страна приравняется к облику вождя. Все это будет после, а сегодня Сталин молил Бога о том, чтобы никто в мире не догадался о причине смены сапог на ботинки. Враги партии только и ждут, чтобы у него что-нибудь заболело. Он не позволил себе расслабиться. Он думал о народе, который надо бы спасти. Ему нужно получить от Запада продовольствие, военную технику, уговорить их открыть Второй фронт, припугнуть, что в случае победы мы захватим Европу.
Сталин прошел так близко, что Степан мог прикоснуться к нему рукой. Он заметил, что туловище его было коротким, узким, а руки чересчур длинными. Зубы неровные и плохие. Сталин боялся зубной боли и не лечил их. К войне он отрастил большой живот — много ел, но мало двигался. Волосы стали редкими, щеки дряблыми, — кремлевский цвет лица от ночного сидения в кабинетах. Ягубов возликовал. Оказывается, Сталин был не намного выше его! Великий вождь сел наискосок от ягубовского пресс-атташе No 14. Позади сталинского стула стоял неизвестный официант. Сталин указал пальцем на свой бокал, и тот мгновенно наполнился сухим вином.
— Cold water, please, — сказал четырнадцатый англичанин.
Ягубов стоял, завороженный Сталиным.
— Воды! Воды налей! — прошептал неизвестно откуда взявшийся метрдотель.
Только тут до Ягубова дошло. Он схватил бутылку боржоми, обмотал ее белой салфеткой и налил англичанину полбокала. Тот залпом выпил.
— Вы заметили, дружище, — тихо сказал англичанин No 14 американцу No 15, — что русские немеют, когда видят Сталина? Он их гипнотизирует своими крашеными усами. Взгляните на этого болвана-официанта!
«Вот сволочь, империалист проклятый, — обиженно подумал Степан. — Полагает, я по-английски не понимаю. Погоди, гад!»
Сталин откашлялся, слегка согнувшись (левая рука и плечо плохо слушались с детства из-за несчастного случая), поднялся с бокалом в руке. Ягубов вытянулся по стойке смирно. Но метрдотель тронул его за локоть и велел следовать на кухню.
— Ну, что? — спросил он по дороге.
Ягубов решил чуть-чуть сгустить краски, чтобы отомстить английскому империалисту.
— Номер четырнадцать критически отозвался о товарище Сталине…
— Эти сведения не нужны, — сухо отреагировал метрдотель, глядя в сторону. — Цифры и факты не сообщал?
— Пока нет, — ответил Ягубов, чувствуя, что допустил оплошность, и, чтобы исправиться, спросил:
— Какие новые указания?
— Клади на поднос тарелки с горячим!
Он вернулся в зал, когда аплодировали. Сталин спокойно слушал иностранцев, покуривая свою данхилловскую трубку. Вдруг он посмотрел цепкими маленькими глазами на английского пресс-атташе и спросил:
— А вы, господин, что пьете?
— Боржоми, — ответил англичанин No 14 по-русски. — А теперь, пожалуй, попробую коньяк…
— Коньяк?.. — задумался Сталин. — Армянский или грузинский?
И он опять пристально глянул на англичанина, проникая в его мысли. Тот не знал что ответить и виновато улыбнулся.
— Хотя я грузин, — сказал Сталин, — армянский коньяк лучше. Как видите, для коммунистов не существует национальных привилегий. Например, все мы, советские люди, любим советское шампанское крымского разлива.
Пресс-атташе подумал, что он слишком доверял английским газетам. В действительности Сталин гораздо демократичнее, и лицо его вовсе не так сильно обезображено оспой, как пишут на Западе. Надо будет об этом сказать журналистам.
А Сталин между тем продолжал:
— Лучше всего, считаем мы, шампанское из крымских погребов, разлитое в конце прошлого века греческими виноделами для русской аристократии. Теперь у нас его пьет рабочий класс и трудовое крестьянство. И вы пейте, не стесняйтесь!..
Сталин указал глазами на бутылку и щелкнул пальцами. Степан и двое других официантов бросились выполнять указание. Ягубов оказался расторопнее. Он первым схватил бутылку и уже хотел налить в бокал товарищу Сталину. Но Сталин указал на бокал англичанина. Когда Степан налил и снова повернулся, официант Сталина уже держал в руках другую такую же бутылку, отлил из нее глоток в маленькую рюмку, попробовал, а затем налил Сталину.
Шампанское чуть защекотало в ноздрях англичанина, оказалось не приторным и легким. Он не стал ставить бокал на стол, а не глядя протянул Ягубову, чтобы тот долил еще. Степан стоял боком, как его учили, чтобы лучше слышать застольный разговор. Спохватившись, он взял бокал, но то ли взял не очень цепко, то ли англичанин рано разжал пальцы. Бокал упал на ковер.
Ягубов краем глаза оглядел сидящих, не заметил ли кто его оплошности, и пнул бокал носком ботинка под стол. Он быстро взял с подноса чистый бокал и налил шампанского. Англичанин отпил и, обратившись к Сталину, похвалил крымское вино и вкус простого советского народа, который знает что пить.
— Я же говорил! — удовлетворенно заметил Сталин и разгладил большим пальцем усы.
Когда на следующий день Берия докладывал Сталину о том, что говорили между собой дипломаты, тот что-то рисовал у себя в блокноте. Берия вытянул шею и увидел, что Сталин рисует футбольный мяч. Неожиданно он прервал Берию на грузинском:
— Кстати, Лаврентий, как фамилия того футболиста?
— Из какой команды, Иосиф Виссарионович?
Никто не называл Сталина по имени и отчеству. Он этого не терпел. Все обращались к нему, называя «товарищем Сталиным». Только для Берии он делал исключение.
— Не отворачивайся, смотри мне в глаза. Футболист из твоей команды, Лаврентий!
— «Динамо»?
— Зачем «Динамо»? Ты стал рассеянным в последнее время… — Сталин взял со стола трубку, пошевелил пальцем золу, разжег спичкой, попыхтел. — Как фамилия футболиста, который отпасовал бокал под стол?..
Оказалось, никто ничего не заметил. А Сталин любил поражать наблюдательностью. Фамилию Берия сообщил немного позже по телефону.
— Должен заметить, что официант из этого Ягубова никудышний, — сказал Сталин. — Нервный какой-то… Может, он слишком способный для этой работы, а?
— Уберем.
— Удивил! Я и без тебя знаю, что уберете. Меня давно волнует, как легко вы убираете людей… Люди — это наши кадры.
Берия услышал, как Сталин на другом конце провода чмокает, разжигая трубку.
— Вот что, — посоветовал Иосиф Виссарионович. — Поручи-ка этому футболисту работу с учетом его профиля.
Лаврентий Павлович, поморщившись, вспомнил кровожадного карлика Ежова, которого Сталин сам нашел в провинции и выдвинул. Он вообще любит действовать по поговорке «Взят из грязи да посажен в князи». Значит, этот Ягубов интересует его сейчас не случайно. И с этим мальчиком надо быть осторожным. Начальник канцелярии Лаврентия Павловича генерал Чернов получил указание, и Степана сделали директором стадиона НКВД «Динамо». На другой день он уже принимал дела, и бывший директор рассказывал Ягубову, стоя перед ним, сидящим в кресле, чем Степану предстоит заниматься. Старого директора отправили на фронт. У нового директора работы было немного. Спортивные залы и раздевалки под трибунами стадиона были заняты. В них размещалась школа подготовки диверсантов, забрасывавшихся в тылы врага. Школой командовали другие.
Больше Сталин не вспомнил об этой своей шутке, хотя вообще любил время от времени проверять последствия. Вождя отвлекло строительство подземного тоннеля, по которому он мог ездить из своего дома в Кунцеве в Кремль. Метрострой завершил проходку тоннеля. Сталин осмотрел дорогу, но ему показалось, что в тоннеле можно задохнуться, если случайно или преднамеренно произойдет обвал. Он еще немного подумал и дал указание пустить по тоннелю метро. Газеты стали писать про новую заботу великого вождя о благе народа.
Так Ягубов никогда и не узнал, кто немножко поруководил его судьбой. Всех прочих, занимавшихся его трудоустройством, позже расстреляли, не из-за Ягубова, конечно. В должности директора стадиона Степан почувствовал вкус не только к подчинению. Он стал номенклатурой. Вскоре он познакомился с Ниной, дочерью Топилина, заведующего отделом ЦК. Нина пришла на стадион «Динамо» играть в теннис. Она была не намного выше Степана. Ягубов создал ей особые условия, прикрепил лучшего личного тренера. Он сам приходил наблюдать, как идут у Нины тренировки, и в процессе наблюдения Нина Топилина ему понравилась. Некоторое время спустя ему удалось заполучить Нину, что облегчило женитьбу.
