«Хрептович — дипломат! Комедия какая-то, а я в роли режиссера, — подумал начальник штаба, выходя из кабинета. — Весьма возможно, — размышлял он, — что наш избранник окажется не на высоте и попросту провалит операцию. Где, интересно, баронесса Таубе? Нужно навести справки».
Тем не менее он разработал план: штаб флотилии отдает приказ об отстранении старшего лейтенанта Клюсса от занимаемой должности за незаконную продажу пушнины, принадлежащей правительственному ведомству, и о назначении на «Адмирал Завойко» нового командира. Хрептович с этим приказом, письмом к Гроссе и небольшой группой офицеров выезжает в Шанхай. Там группа пополняется добровольцами из белоэмигрантов. Они заводят знакомства с офицерами и матросами большевистского корабля и заручаются содействием некоторых из них. Ночью или под утро, незаметно подойдя на нанятых китайских джонках, группа бросается на абордаж, применяя только холодное оружие. Арестовывают комиссара, свозят на берег командира. Утром новый командир наносит визиты властям, расплачивается с кредиторами и уходит в море. Гроссе докладывает о смене командиров китайскому комиссару по русским делам, но только тогда, когда эта смена станет свершившимся фактом. В газетах публикуется письмо Меркулова к Гроссе о том, что старший лейтенант Клюсс отстранен от командования за самовольный уход в Шанхай, продажу пушнины и присвоение части вырученных денег… Команду Подъяпольский в расчет не принимал. Старых революционных матросов в ней нет, а молодые должны с радостью встретить весть о возвращении во Владивосток. Особенно если им за месяц вперед выдать жалованье в иностранной валюте.
Для этой смелой и, как ему казалось, хорошо продуманной операции нужны были деньги. Через несколько дней и этот вопрос был улажен.
И вот обласканный адмиралом Хрептович, в новом костюме, с кожаным чемоданом и крупным чеком на шанхайское отделение «Чосен-банка», взошел на палубу парохода. В Шанхае он поселился на Бродвее у князя Гедройца и начал «изучать обстановку». Для этого необходимо было посещать рестораны и другие увеселительные места, знакомиться с «нужными» женщинами и мужчинами, пить с ними вино. Для танцев Хрептович был тяжеловат, но этот пробел восполняли прибывшие с ним молодые офицеры. Шатание по дансингам и попутные возлияния часто заканчивались поездкой на рикшах в Хонкью,[21] к Japanese girls.[22]
Через две недели в банке сообщили, что аккредитив кончился. Одновременно с этим неприятным известием у Гедройца открылась застарелая болезнь. Нужно было немедленно лечиться. Это тоже требовало денег. В такой обстановке следовало действовать без промедления. Первое мероприятие, пришедшее на ум Хрептовичу, было письмо адмиралу Старку с настоятельной просьбой о переводе в Шанхай дополнительной суммы «для завершения операции».
56«Нужно бросить всё и серьезно лечиться. Деньги для этого у кого-нибудь занять», — думал Гедройц, сидя в приемной доктора Михайличенко. Он вспомнил, что год назад, опять-таки из-за проклятых денег, перестал ходить сюда, так и не рассчитавшись с врачом. Курс лечения остался незавершенным, что, по предупреждению Михайличенко, угрожало серьезными последствиями. Но тогда Гедройц колебался. Он был уверен, что врач из чисто коммерческих соображений старается подольше удержать пациента. Пропустив несколько сеансов и не почувствовав себя хуже, он стал избегать появляться даже на рю Мсштабан. Ему казалось, что он совершенно здоров и может по-прежнему не ущемлять себя относительно спиртного и поездок в веселые дома… И вот теперь он снова сидит в приемной, напуганный вновь появившимися грозными симптомами.
Из кабинета вышел очередной пациент, и сидевший против Гедройца полный мужчина, по виду торговец и отец семейства, насупив брови, поспешно вошел в кабинет.
— Прошу, прошу, — раздался оттуда голос врача, почему-то чужой, незнакомый. — Ну как мы себя чувствуем? — Дальше Гедройц не слышал: дверь заперли.
Через десять минут толстяк вышел в сопровождении врача.
— Так теперь я ваш гость через месяц? — Глаза его были веселы, как у преступника, которому объявили помилование.
— Через месяц прошу. Нужно будет окончательно убедиться в вашем излечении. До свидания! — кивнул ему вслед врач. Это был не Михайличенко. Белый халат, зачесанная назад седая шевелюра, пенсне на золотой цепочке, козлиная бородка, прямой угреватый нос… Где он его видел?
— Простите, доктор, а где же…
— Доктор Михайличенко сейчас не принимает, он болен. Уже около месяца я его замещаю. Как прикажете вас записать?
— Запишите — Иван Петров. Это не моё настоящее имя. А вас как зовут, доктор, если это тоже не секрет? — Гедройц кисло улыбнулся.
Эта улыбка-гримаса позволила Полговскому узнать нового пациента.
— В этом нет секрета, ваше сиятельство. Если изволите помнить начальника экипажной швальни[23] надворного советника Григория Ивановича Полговского. Он же ассистент доктора Мандрыкина.
Гедройц с радостью тряс руку Полговского. «У него можно лечиться в долг, — думал он, — черная кость уважает княжеский титул».
— Как вы попали в Шанхай, Григорий Иванович? Уже устроились? Где вы живете?
— Живу пока на корабле, князь. Я судовой врач «Адмирала Завойко», а в свободное время практикую в городе.
— Замечательно, замечательно, — заторопился Гедройц. «Нужно с ним быть осторожнее, — подумал он, — сначала узнать, какие у него планы, какие отношения с командиром. Но сегодня займусь только лечением».
Осмотрев пациента, Полговской сказал, что нужно немедленно возобновить вливания. Согласился лечить в долг, но только при условии, что князь будет аккуратно являться на прием, не будет пренебрегать его советами.
— В ваших интересах, князь, поскорее со мной распрощаться, — сказал он, посмеиваясь.
— Почему, Григорий Иванович? — спросил Гедройц, думая о том, что через Полговского можно будет завести знакомство с матросами «Адмирала Завойко». Но сейчас же понял, что вопрос звучит неуместно и, пожалуй, глупо.
— Чем скорее отделаетесь от вынужденных поездок на pro Монтабан, тем дешевле вам обойдется лечение.
Услышав это, Гедройц покраснел. Ответ врача как кнутом ударил по самолюбию и вернул его к неприглядной действительности: он, недавно блестящий офицер, его сиятельство, вынужден лечиться от дурной болезни в долг у недавнего фельдшера, нижнего чина. «Чувствует, каналья, своё превосходство».
Полговской тоже понял, что невольно намекнул на обычные у эмигранта денежные затруднения. Правда, князь сам напросился, но неловкость нужно загладить.
— Да и здоровье ваше, князь, не позволяет медлить.
— Да, конечно, — заторопился Гедройц и, распрощавшись, ушел.
После него Полговской принял еще двух пациентов, но чувство допущенной им бестактности не рассеялось.
57Очень давно, ещё до появления у берегов небесной империи кораблей европейцев, несколько поколений китайских землекопов прорыли от древнего города Сучоу судоходный канал, соединивший Юнхэ Дады[24] с устьем Янцзы. Теперь, грязный и занесенный илом, он оказался в центре выросшего вокруг него Международного сеттльмента, обмелел, потерял свое прежнее транспортное значение и получил чужеземное название Сучоу-крик.
У соединения с глубокой и капризной Ванпу его перекрыл широкий стальной Garden bridge,[25] связавший Бэнд с Бродвеем. По мосту текли потоки рикш, автомобилей и пешеходов. Берега заставленного сампанами сонного канала и постоянно бурлящей реки здесь облицованы серыми бутовыми плитами, а у моста между рекой и Бэндом раскинулся Сучоу-гарден — небольшой сквер. В нём всё было по-английски: и подстриженные кусты мимоз, мирт и акаций, и посыпанные красноватым песком дорожки, и газоны, и клумбы с цветами, и надписи у входов на английском и китайском языках: «Туземцам вход запрещен!»
Сейчас Сучоу-гарден стал местом сбора безработных моряков-европейцев. Послевоенное сокращение морских перевозок многих из них привело к периодической и порой длительной безработице. Многие застревали в Шанхае и вынуждены были жить в sailors homes,[26] своеобразных гостиницах — биржах труда, содержавшихся предприимчивыми компрадорами. Там моряк получал в долг койку и питание. Долг погашал капитан, который впоследствии через компрадора нанимал моряка. Погашал, конечно, за счет нанятого. При этом содержатель матросского дома получал на 10–20 процентов больше, чем было им истрачено. Кроме того, по традиции, нанятый должен был угостить виски всех остающихся товарищей. Безработица усиливалась, капитаны, не задумываясь, списывали на берег за малейшее нарушение не всегда справедливой дисциплины. В матросские дома компрадоры стали принимать только квалифицированных специалистов, на которых был спрос. Но и для них иногда не было свободных мест. Не попавшие под крышу ночевали на скамейках Сучоу-гарден, а днем слонялись по Бродвею и докам в поисках случайной работы или обеда на каком-нибудь судне. Тарелку жиденького супа можно было также бесплатно получить в доме Армии Спасения или в клубе Христианского союза молодых людей, но при обязательном условии: предварительно прослушать проповедь и хором под фисгармонию пропеть на голодный желудок псалмы. Найти какую-нибудь подсобную работу в Шанхае моряку-европейцу было очень трудно. Её и дешевле и лучше выполняли непризнанные хозяева страны — китайцы.
