У врача повторилась та же процедура, что и в первое ее посещение. Сорокалетний профессор Головков, похожий на медиума, внимательно ее выслушал, задавал не совсем обычные вопросы, изредка глубокомысленно шутил; от его шуток симпатичная медсестра Шурочка покрывалась румяным глянцем. Кире на мгновение померещилось, что она и не покидала кабинета, так и сидит в нем с незапамятных времен. Она встрепенулась и спросила:
— Доктор, но вы же получили анализы?
Доктор как-то растерянно избегал ее прямого взгляда, и в этом, пожалуй, было единственное, но существенное отличие от первого визита. Тогда он ее усиленно гипнотизировал.
— Да что анализы? Кто им теперь верит? Им верят теперь одни знахари. Тем более анализы у вас превосходные. Но ведь вы не все мне рассказали про себя, да?
Кира собралась с духом и хотела поделиться с этим умным человеком своими странными ощущениями, пожаловаться на капризы памяти и еще кое на что, но в ту же секунду решила, что это не важно и не имеет никакого отношения к делу. Ее отвлек голубь, севший на подоконник. Она показала на него пальцем.
— Смотрите, какой дурацкий голубь! Прямо в окно заглядывает. На прием прилетел.
— Наглые птицы, — отозвался доктор. — Шурочка их почему-то подкармливает... Так вот, Кира Ивановна, хотя анализы у вас превосходные, но полной ясности у меня нет. Придется вам лечь в институт недельки на две, на три.
— Зачем?
— Обследоваться. У нас на кафедре изумительная аппаратура. Вам повезло.
— Не хочу я никуда ложиться, что вы! И не собираюсь больше обследоваться. Вы же сами говорите, что у меня все в порядке.
Профессор обиделся и обернулся к Шурочке, которая заранее зарумянилась.
— Вот видите, коллега, какой нынче пошел неукротимый больной. И неблагодарный, заметьте. Ему делаешь одолжение, хочешь избавить от страданий, а он плюет на твои заботы и благие намерения... Да вы знаете, что к нам в отделение очередь на три года вперед?
Кира пожала плечами. Ей не терпелось уйти отсюда. Она надеялась, что доктор пропишет ей какую-нибудь микстуру. И вот, как и в первый раз, глаза доктора внезапно впились в нее стальными буравчиками, и она ощутила счастливую беспредельность его воли.
— А кто это вам сказал, мадам, что у вас все в порядке?
— Как же, доктор, вы сами... сказали, что анализы превосходные... Или я не так поняла?
— Анализы — это одно, а порядок в вашем, извините, организме — совсем другое. Вам надо лечь на обследование. Надо лечь, Кира Ивановна! Даже Шурочка вам скажет то же самое, если вы у нее спросите. Я Шурочку знаю, слава богу, пятый год. Она ни разу не ошиблась.
У Киры плечи похолодели от нехорошей догадки.
— Доктор! — сказала она как умела решительно. — Прошу вас, объясните мне толком, что вы у меня предполагаете и почему я должна немедленно лечь в больницу? Прошу вас, не разговаривайте со мной, как с придурочной. Вы предполагаете что-то ужасное?
Тут профессор и супермен по-настоящему взбесился. И выразилось это необычно. Он встал, подошел к окну, открыл форточку и попытался облить неустрашимого голубя водой из стакана. Голубь нехотя вспорхнул и начал планировать неподалеку наподобие альбатроса. Доктор погрозил ему сухоньким кулачком. Потом он постоял за спиной у Шурочки, от волнения закашлявшейся, и лишь затем ответил Кире:
— Не нагоняйте на себя панику. Последнее время страшно много развелось психов. И мужчин и женщин. С виду герои, а готовы упасть в обморок от лицезрения шприца. Ей-богу, не всегда знаешь, как себя вести с больным. Иному спустил бы штанишки да выдрал его как сидорову козу. В порядке лечебной процедуры. Тут ведь какой забавный нюанс. Одновременно с увеличением числа психов и, естественно, возрастанием амбиций неуклонно растет медицинское невежество. Теперь почти не встретишь пациента, я имею в виду так называемого интеллигентного пациента, который бы в душе не мнил себя более сведущим, чем врач. Трудно стало работать, чертовски трудно! Без преувеличения могу сказать, в зоопарке работать намного легче.
Кира понимала, что ей действительно повезло и она попала к необыкновенному доктору, который мог себе позволить говорить что угодно и как угодно, не ориентируясь на инструкции. Он знал себе цену. Но и Кира себе цену тоже знала.
— Вы очень остроумны, доктор! — Она послала ему очаровательную улыбку. — Но вы все же должны мне сказать, какая у меня болезнь. Иначе я уйду. А на вашу репутацию, возможно, ляжет черное пятно.
— Шура, ты слыхала?!
Медсестра что-то пискнула в ответ, похоже, в присутствии профессора она теряла дар членораздельной речи. Доктор, не дождавшись поддержки, высокомерно сказал:
— Я не намерен беспокоить вас диагнозом, в котором сам не уверен. Скажите, что вам мешает согласиться на госпитализацию?
— Неопределенность.
— Есть, между прочим, тысячи больных, которые мечтают очутиться в моей клинике.
— Вы повторяетесь, доктор.
Профессор как-то стремительно почесал затылок и от этого движения еще больше помолодел и похорошел.
— Ладно, некогда мне вас уговаривать. Я вам дам свой телефон, а вы мне позвоните, когда надумаете. Уверяю вас, тянуть нет смысла.
— Хорошо, я посоветуюсь с родными и близкими, а потом позвоню.
Кира не собиралась ни с кем советоваться. Она проторчала в коридоре минут сорок и дождалась, пока из кабинета вышла Шурочка по каким-то своим надобностям. Кира подстерегла девушку возле лифта и отвела в сторону. Шурочка хоть и упиралась поначалу и все куда-то норовила бежать с тремя толстыми папками, оказалась милым, податливым созданием. Кира с ходу пообещала достать ей абонемент в Дом кино и еще что-то пообещала, а о своей заботе обмолвилась как о чем-то заслуживающем лишь иронического тона.
— Какой прекрасный доктор Головков! И уже профессор, надо же!
— Вы даже не представляете, как его все уважают. Он по всему Союзу консультирует, и даже за рубежом.
— Вам так повезло, что вы с ним работаете.
— Еще бы! Я столько у него почерпнула, — девушка сияла гордостью. Кира ей позавидовала и посочувствовала. Шурочка, конечно, по уши влюблена в своего профессора, да и немудрено. Но вряд ли эта восторженная страсть встретит взаимность. Профессор самолюбив и умен. Вряд ли он оценит любовь такой простушки. Но его, наверное, развлекает поклонение юного, симпатичного существа.
— Со мной он только что-то мудрит. Скрывает что-то, — посетовала Кира.
Шурочка нахмурила бровки и опять заспешила.
— Ну же, Шурочка, скажи мне, как женщина женщине, что он там подозревает. — Кира смотрела умоляюще. — Клянусь, это останется между нами. Шурочка, Шурочка! Ведь и ты можешь оказаться в моем положении.
— Вам надо верить ему!
— Я бы и рада. Но чему именно верить?
— Надо лечь в больницу, раз он говорит.
Кира почувствовала, что девушка от нее ускользает. Неужели она напрасно потеряла столько времени? Не обращаться же опять за помощью к Нателле Георгиевне, та после случая с Тихомировым в ее сторону и не глядит.
Кира поняла, что надо унизиться. Она вспомнила, что у нее нет детей, и что родители старенькие, скоро помрут, и что она Гришу не любит, наверное, — и натурально разревелась.
— Шурочка!
Девушка испугалась.
— Ну зачем вы так! Ничего еще не известно. Может, у вас что-то с кровью. Надо просто обследоваться.
— С кровью? — Сообщение почему-то Киру успокоило. — А что такое у меня с кровью?
Подошел лифт — и Шурочка нырнула в его распахнувшийся зев, спаслась.
«С кровью у меня ничего не может быть, — размышляла Кира уже на улице. — С кровью это, кажется, наследственное. А у меня в роду про такое и не слыхали, слава богу. Наверное, какой-нибудь не совсем обычный случай, вот профессор и заинтересовался. Ему этот случай для статьи может пригодиться».
Она рассуждала о своей болезни, как обычно рассуждают люди, несведущие в медицине. То есть она пыталась в самом зародыше заглушить мысль о том, что у нее может быть что-то серьезное. И тут уж годились любые, самые эмпирические доводы. Годилось все, что могло успокоить. Начинает сложно действовать великий закон самосохранения, когда чувство вступает в затяжную распрю с рассудком. Чем обреченнее больной, тем яростнее его воля к продолжению жизни сопротивляется очевидности. И ведь что поразительно — нередки случаи, когда воля побеждает. Безнадежные больные выздоравливают, опровергая классические прогнозы, приводя в смущение опытных врачей, которые в мистику не верят и подозревают ошибку в диагнозе и собственный недосмотр.
Звонок Кременцова застал Киру врасплох. Она не сразу поняла, кто звонит. Но, услышав: «Вот я и опять в Москве!», бодро поздравила собеседника с приездом. Муж дожидался у телевизора, пока она дожарит мясо. Наконец Кира узнала Кременцова и действительно обрадовалась. От того дня, когда она с ним познакомилась, на душе осталось ощущение чего-то легкого, солнечного. Точно она побывала мимоходом в чужой стране, полюбовалась не принадлежащими ей диковинками и вернулась обратно без боли и слез. Она успела подумать, что если художник привез новую выставку, то она обязательно поведет на нее Гришу. Потом Кременцов сказал ей, что приехал по делу, и пригласил ее в театр. Он говорил глухо, нервно, с паузами. Она, конечно, согласилась, даже не сообразив, правильно ли она делает, соглашаясь. Не могла же она сказать манерное «нет» человеку, явившемуся вежливым гостем из чужой, таинственной страны. У нее мясо на кухне грозило пригореть в любую секунду. Кременцов спросил, не больна ли она, и ей почудилось, что он знает про нее больше, чем ему нужно знать. Это была нелепая, лишняя мысль.
