— Я давно люблю эту музыку. Если бы написать на ее мелодию песню, она бы имела огромный успех. Что это такое?
— Соната Скарлатти, — объяснил Исана.
— Соната Скарлатти?
— До диез минор, — сказал Дзин голосом, подражающим пению птицы.
— Ничего себе, слабоумный, — сказал Бой прочувствованно.
Бой выразил свое восхищение таким голосом, что Исана захотелось подавить неприязнь, пробужденную в нем словом «слабоумный». Этот голос окончательно примирил его с Боем. В конечном счете благодаря посредничеству Дзина…
Что же привлекло к слову «prayer» группу Свободных мореплавателей, изучающих английский язык? Исана поразило, что, читая с ними отрывки из Достоевского, ему не было никакой необходимости объяснять слово, прибегая к банальному переводу. Подростки старались понять фразу конструктивно.
— Если prayer sincere, то возникает new feeling. Потом… — Так они уточняли правильность понимания прочитанного, задавали вопросы, в общем, постигали английский язык в целом, не переводя на японский отдельные английские слова, фразы или куски текста, и это удивляло Исана, поскольку для него, когда он изучал иностранные языки, важнее всего было сдать экзамен. Подросткам нужна была не простая замена слов одного языка словами другого, а подробное толкование каждого слова; это требовало массу времени, но не казалось им скучным, наоборот, чем дольше он объяснял, тем с большим вниманием они слушали. В этом не было ничего удивительного, если вспомнить, что он имел дело с людьми, живущими бесконечной сменой одного взрывного действия другим, будто их молодые кровеносные сосуды наполнял нитроглицерин. В процессе объяснения слов Исана понял, что замена слов одного языка словами другого не могла удовлетворить их потому, что это были малообразованные ребята, приехавшие в Токио из провинции по коллективному набору, а потом покинувшие предприятия, на которых работали; они имели весьма смутное представление о нормативной лексике, которую Исана должен был использовать, чтобы заменять английские слова японскими. Разъяснение английских слов они воспринимали, как новый вид деятельности для своего тела и своей души, и всеми силами стремились понять его.
Замена «prayer» словом «молитва» оставляла их совершенно равнодушными, и они просто ждали следующих слов. Они ждали с трепетностью, приводившей Исана в растерянность, его дилетантского толкования, сводившегося к тому, что «pray» — значит «молиться», как, например, синтоистским богам или Будде. Их не устраивало объяснение, что «pray» — означает «молиться богам». И не из физиологической ненависти к таким словам, как «боги» или «Будда». Просто их нисколько не интересовало, кому молиться. Им нужно было уяснить, что значит «pray» для их тела и души. У всех этих ребят, не получивших законченного среднего образования, чувствовал Исана, был удивительный инстинкт на слова; для них вопрос о том, к кому обращена prayer, имел в данном случае второстепенное значение, сердцевину же его составляли именно сила и страстность prayer. Объясняя, что значит «pray», чутьем догадываясь, что они хотят услышать об этом, Исана и сам задумывался над актом prayer как таковым. Он думал об этом, волнуясь, наслаждаясь преподаванием, приносящим плоды и ему, и другим. Отыскивая в недавно пережитом сущность своей молитвы, вспомнил тот день, когда он, подражая неожиданным падениям Дзина, чтобы выяснить степень их болезненности, тоже начал падать и сломал себе зуб. Подробно рассказывая подросткам об испытанной тогда боли, он пытался объяснить содержание своей молитвы.
Сначала слово «падение» вызвало у подростков смех и оживление, но потом они стали слушать внимательно. В то время он еще жил вместе с женой, но не рассказал ей о сломанном зубе и испытанной боли, опасаясь, как бы она не подумала, что муж, как и сын, тоже начал падать. В ту ночь он остался наедине со своей болью. Вообразив себя мертвым, не человеком, а дохлой обезьяной с застывшими в напряженной дуге конечностями, он боролся с болью на дне тьмы; чтобы жена ничего не заметила, погасил ночник. Закрыв глаза, которые все равно ничего не видели, кроме тьмы, я думал: я — покойник, для меня, у которого умерла душа, всякая телесная боль — галлюцинация, и, значит, это мой дух страдает от призрачной боли. Я пытался оторвать свое сознание от страдающего, израненного тела, конвульсивно вытягивая вверх свои застывшие руки и ноги. Я стремился оторвать от своего звенящего болью тела, как мне представлялось, легко отделимую кассету сознания. Вынуть кассету сознания из своего мокрого от пота тела, кажущегося телом замерзшего человека, было совсем не легко…
Пока я боролся со своей болью, сфера ее постепенно сокращалась. Но по мере того как боль концентрировалась, она становилась все острее — верхняя челюсть, в которой сосредоточилась боль, пылала. Отец, покончивший жизнь самоубийством, когда Исана еще был ребенком, поучал его: человека создал бог, и поэтому, когда человек, созданный с заранее рассчитанной гармоничностью, испытывает страдания, выходящие за рамки переносимых, он либо теряет сознание, либо скоропостижно умирает, или же сходит с ума. Поэтому не нужно заранее тратить силы на то, чтобы постичь страдание, — поучал его отец. Приказ, который отдал себе Исана, зиждился на поучениях отца. Если испытываемые мной сейчас страдания станут непереносимыми, то лучше всего как можно скорее лишиться сознания, умереть или сойти с ума.
— Тут я запустил пальцы в рот и, чуть ли не теряя сознание, стал ковырять ими во рту — мне удалось вытащить из десны обломок зуба, и я освободился от боли, — сказал Исана. — Ведя это тяжелое сражение с болью, я, как мне кажется, все время pray. Таким образом, если следовать нашему тексту, именно благодаря prayer, я, как мне кажется, освободился от боли и именно этим углубил свое education.
— Если всегда так хорошо получается, то prayer — неплохая штука, — сказал подросток чуть постарше остальных и густо покраснел, что совсем не вязалось с его невозмутимым видом.
— Но ведь вы pray не только, когда вам бывало больно? — сказал Тамакити. Он не хотел, чтобы этим коротким замыканием закончился рассказ Исана. — Когда Бой мучился в убежище, вы, рассказывала Инаго, как-то молились, спускаясь по винтовой лестнице. Это было в тот день, когда вы застали их врасплох. Если вы и вправду тогда молились, то я не понимаю зачем, а если pray, то прекрасно понимаю. Если, конечно, то, о чем вы только что рассказывали, была prayer.
Действительно, подумал Исана, когда он, увидев лежащих вместе Боя и Инаго, поспешно сбегал по лестнице, то вполне мог выглядеть человеком, совершающим prayer. И Инаго, сообщившая об этом Тамакити, оказалась поразительно наблюдательной, хотя и делала невинное лицо. В тот день, спускаясь в сумерках по винтовой лестнице, он взывал к душам деревьев, вплотную подступавших к убежищу, и к душам китов, обитающих в далеких морях. Души деревьев, тем, кто принадлежит к растительному миру, души китов, тем, кто принадлежит к огромным млекопитающим, обитающим в морях, их близость покажется, возможно, не только неразумной, но и отвратительной. Но в самозабвении мальчишки и девчонки было нечто непередаваемое, что не может не тронуть наших сердец. Спасите этого мальчишку от опасности заболеть столбняком. Скоро жар у него спадет, и их близость снова станет нормальной! Я обращаюсь к вам, принадлежащим к растительному миру, к вам, обитающим в морях, разве не прекрасна эта девчонка, утоляющая боль раненого…
— Почему же ты, Бой, хотел убить человека, который pray о тебе? — сказал Исана.
— Есть люди, prayer которых обо мне я не желаю, — не задумываясь ответил Бой.
— Что ты этим хочешь сказать, Бой? — спросил Тамакити.
— «Pray» — это сосредоточить всего себя на чем-то, верно? Вот я и не хочу, чтобы посторонний человек pray обо мне, — сказал Бой чистосердечно.
— Да, об этом я тоже думал, — сказал подросток, покрасневший в прошлый раз и теперь снова краснея.
— Тамакити соображает лучше тебя, Красномордый, — сказал Бой, и Исана понял, что покрасневший подросток именно за это свое свойство и получил прозвище.
— Когда дело касается Тамакити, Боя не собьешь, — сказал Красномордый, всем своим видом показывая, что ему наплевать на само существование Боя, и снова густо покраснел.
Позже Тамакити, опираясь на высказывание Боя, развил его мысль — у Исана сложилось впечатление, что он пользуется уважением не только у Боя, но и у некоторых других ребят, наиболее молодых, он был как бы лидером фракции. Толкование Тамакити сводилось к тому, что «pray» — значит «сосредоточиться» и если сосредоточить свое тело и сознание на объекте независимо от того, что представляет собой этот объект, то благодаря такому сосредоточению в теле и сознании возникают new feeling и new meaning.
