Трудно сказать, как реагировал на эту историю Муртазин. Во всяком случае, она не вызвала у него ни улыбки, ни вопроса. Петушкову даже обидно как-то стало.
«Сухарь он, что ли… А может, на душе нехорошо», — подумал шофер и большую часть обратного пути вел машину молча, хотя очень хотелось ему побеседовать с новым директором о Казани, о заводе, о людях.
5
На заводе Муртазина ждал корреспондент областной газеты. Муртазин никогда не питал особой симпатии к этим «героям пера», как называл он их про себя, но сознавал, что без них не обойтись. Умело написанная статья может дать известность не только отдельному работнику, но и целому заводу. Есть такая разновидность «начальников», для которых печать — единственный источник наблюдений за ходом дел на тех или иных предприятиях.
Часто от таких людей зависит очень многое. Они куда охотнее визируют документы тех заводов, производственная деятельность которых получает одобрение в печати.
Муртазин попросил корреспондента в кабинет и поинтересовался, чем может служить ему. Корреспондент пояснил, что газета хотела бы организовать на своих страницах выступление директора «Казмаша» под рубрикой «Промышленность — деревне» в свете решений Сентябрьского пленума.
Муртазин поинтересовался, кто именно уже выступил. Услышав среди других имя Чагана, Муртазин помрачнел. «Везде вперед лезет», — подумал он.
— Хорошо, наш завод тоже выступит, — сказал Муртазин с легкой иронией в голосе. — Писать — не план выполнять… — И посмотрел на окно с отодвинутой тяжелой шторой. За окном плыли низкие, серые облака. «Верно, снег выпадет», — подумал Муртазин. Сегодня всю ночь мучили его больные ноги — ныли суставы.
Муртазин взял телефонную трубку, кому-то дал срочные указания, кого-то отругал за нерасторопность. Позвонил в Управление железной дороги, справился о каких-то вагонах. Тем временем зазвонил второй аппарат. Муртазин снял трубку и приложил к левому уху. Корреспонденту слышно было, как чей-то голос жаловался на нехватку людей, требовал дополнительной рабочей силы. Директор, продолжая слушать, нажал кнопку и, когда вошла Зоечка, прервав на минуту разговор по телефону, спросил:
— Начальник отдела кадров здесь?
— Ждет.
— Попросите его ко мне.
Вошел начальник отдела кадров с папкой под мышкой.
Муртазин тем временем закончил переговоры по телефонам и, обратившись к начальнику отдела кадров, спросил:
— Сколько взяли новых рабочих?
— Пока всего пятнадцать человек, Хасан Шакирович, — почти испуганно ответил начальник.
— Почему так мало?
— Квалифицированных рабочих найти нелегко, Хасан Шакирович. Особенно опытных кузнецов.
— Что думаете делать? — продолжал строго допрашивать директор.
— Будем искать.
Муртазин покраснел и чуть повысил голос:
— Такими темпами будете искать, за целый год не наберете нужное нам количество рабочих.
— Они ведь, Хасан Шакирович…
— Знаю… на полу не валяются… Но на то вы и начальник отдела кадров… Идите!
Начальник отдела кадров бесшумно вышел, тихонько прикрыв за собой дверь.
На несколько минут Муртазин застыл без движения.
— Вот поругал человека, — проговорил он наконец, обращаясь к корреспонденту, — а сам думаю: где он, бедняга, найдет столько людей?..
Затем, намекая, что время у него ограниченное, посмотрел на свои ручные часы.
Корреспондент откланялся.
Муртазин уже совсем собрался в обход по цехам, когда в дверь постучали и в кабинет стремительной походкой вошел Гаязов.
— Здравствуйте, Хасан Шакирович! — сказал он приветливо, крепко пожав руку поднявшемуся навстречу директору.
Готовые вот-вот расплескаться выпуклые глаза его глядели весело. Вдруг в них ночной зарницей сверкнул какой-то непонятный огонек и тут же потух. Муртазин уловил его совершенно отчетливо, но разгадать не смог.
— Вы мне очень нужны, Зариф Фатыхович. — И выдвинул ящик стола. Порывшись среди бумаг, нашел конверт и поднял глаза на Гаязова.
Тот смотрел в окно.
— Вот о чем я хотел спросить вас, Зариф Фатыхович, — сказал он, кашлянув. — Что за человек Надежда Николаевна Яснова?
Гаязова всего внутренне передернуло, но он ответил внешне совершенно спокойно, во всяком случае Муртазин в его тоне никаких подозрительных ноток не расслышал, правда, голос звучал несколько неровно:
— Старший мастер. Член партии. Депутат райсовета.
— А по происхождению?
— Отец всю жизнь проработал на нашем заводе.
— А муж?
Сорвавшись с места, Гаязов вдруг устремился к столу и вместо ответа сам задал вопрос:
— Анонимку, что ли, успели получить?
От неожиданности Муртазин часто заморгал глазами.
— Почему вы так думаете? — спросил он.
— Вопросы у вас такие… Знакомая история… Дайте-ка это письмо мне.
— Пожалуйста, поинтересуйтесь. О результатах, надеюсь, скажете мне?
Гаязов с отвращением взял протянутый Муртазиным конверт и стоя пробежал письмо глазами. Оно было явно нарочито написано печатными буквами. Некий «кадровый рабочий» почитал своим долгом довести до сведения нового директора, что в механическом цехе старшим мастером работает некая Надежда Николаевна Яснова. Честных рабочих она считает кровными врагами Советской власти, обзывает саботажниками, а собственный ее муж, Харрас Сайфуллин, — изменник, предал родину в Отечественную войну. Говорят, он жив и посейчас, недавно выступал по радио против Советской власти. Имеются люди, которые слышали это собственными ушами. Из-за мужа Яснова однажды уже была снята с работы, но благодаря поддержке кое-каких пользующихся влиянием лиц возвратилась на старое место работы.
— И еще один факт проверьте, Зариф Фатыхович, — сказал Муртазин, не сводя глаз с Гаязова. — В механическом цехе, вы знаете, работает этот пьяница Аухадиев. Мне сказали, якобы Яснова держит его под своим крылышком, на нарядах отмечает незавершенную работу как выполненную… Якобы Аухадиев не то родня ей, не то сосед. Как бы не оказалось, что все идет из одного источника.
Гаязов знал и наладчика Аухадиева, и отношение к нему Ясновой. Он, правда, не мог добраться до причины, почему этот искусный мастеровой пьет горькую. Несколько раз он пробовал вызвать Аухадиева на откровенный разговор, но всякий раз попытки эти оканчивались полной неудачей.
В кабинет зашел Пантелей Лукьянович, председатель завкома. Как всегда, щеки его так и рдели. На первых порах Муртазин решил было: «Любит, видно, прикладываться к рюмочке», но позже понял, что ошибся.
— Должен вам сообщить, товарищи, что мной получен сигнал… Очень неприятное обстоятельство, — сказал предзавкома, помахивая какой-то бумажкой. — Оказывается, Назиров, начальник механического цеха, эксплуатирует цеховую уборщицу. Посылает ее в рабочее время мыть полы у себя дома…
Гаязов с Муртазиным переглянулись. А Пантелей Лукьянович продолжал:
— И раньше уже были сигналы о нем… Насчет неправильного использования премиального фонда… — Говоря, Калюков подошел к фикусу, потер между пальцами его гладкий лист, поднес руку к носу. — Совсем запах лимона!..
— Так была же создана комиссия. Она нашла, что Назиров ни в чем подобном не повинен, — сказал Гаязов.
Пантелей Лукьянович оставил в покое цветок, заглянул мимоходом в окно и снова повернулся к Гаязову.
Комиссия могла и ошибиться, Зариф Фатыхович… Мне и то уже звонили из обкома союза, высказали недовольство, что мы назначили необъективную комиссию. Велели создать новую, более авторитетную.
— Пантелей Лукьяныч, послушай, зайди-ка попозже ко мне, — сказал Гаязов. — Пора бы завкому заняться более серьезным делом. Ничего, например, не предпринимается по развертыванию социалистического соревнования.
Пантелей Лукьянович опустился на стул, охая и жалуясь на ревматизм, потер колени, потом вдруг вскочил:
— Да, Зариф Фатыхович, Хасан Шакирович, надо же наконец решить вопрос, кого мы пошлем на курсы. Меня что ни день допекают звонками из обкома профсоюза. Почему вы против того, чтобы послать на учебу Якупову? Человек три года подряд избирается членом завкома, прекрасно ведет культмассовую работу. Без ее участия ни один вечер не проходит, ни одна массовка. В какую комиссию ни назначишь, никогда не отказывается. Стопроцентная активистка… Нужно — споет. Нужно — спляшет. Из нее в будущем прекрасный профсоюзный деятель получится. И по работе нет ни одного замечания, все время награждаем. Муж погиб на войне. С какой стороны ни возьми…
Калюков сыпал словами, как заведенный патефон. Казалось, этому словоизвержению не будет конца. Гаязов раздраженно прервал его:
— Хватит, Пантелей Лукьяныч!..
И Пантелей Лукьянович мгновенно смолк.
