человек перестал сомневаться, он болен. Едва перестал мыслить, он умирает.
— Мне хотелось бы куда-нибудь уехать.
— Бесполезно. От этого не убежишь. Конечно, ты бы мог укрыться в горах, превратиться в горного оптимиста. Но, по-моему, в тебе и сейчас достаточно оптимизма. Если работы твои уничтожены, ты перестал существовать. И все-таки Рудольф, наверное, покривил душой, сказав тебе, что ничего другого не умеет делать, только работать. Говорят, человек чувствует, как долго ему суждено прожить. И каждый старается оставить после себя по возможности больше. Если твои работы уничтожены, ты перестал существовать. Не рассчитывай убежать от самого себя. Можно избежать темноты, облетая шар земной на скоростном самолете, можно избежать потомства, своевременно прервав половой акт, можно избежать преждевременной смерти, если твой организм здоров и обмен веществ нормален, но никогда не удавалось человеку избежать самого себя. Такой беглец похож на собаку, которая вертится, пытаясь поймать свой хвост.
— Значит, куда бы мы ни стремились, мы возвращаемся в самих себя?
— Да. В себя через других. Итак, вы сами разбили свои скульптуры?
— Да, сам. Но только мысленно.
Если кто-то пытается уничтожить во мне художника, он уничтожит мою мастерскую. Я спрашиваю совесть, способны ли на это близкие мне и далекие люди. И отвечаю — НИКОГДА, НИКОГДА, — если только я сам этого не сделаю.
В доме было тихо. Близилась ночь. Я слышал, как в замочную скважину вставили ключ, повернули его. «Клинг, клинг», — пропел звоночек. Вернулась Ева. Заскрипели ступени от ее шагов, хлопнула дверь. Потом Ева крикнула:
— Где ты?
Она вбежала в мастерскую и бросилась мне на шею.
— Как ужасно! И послезавтра уже похороны!
Больше она не сказала ни слова, только целовала меня.
— Как хорошо, как хорошо, что ты есть у меня! Постой, как ты попал сюда? Ты забыл ключи в моей сумке!
— Я забрался через балкон. Я приставил к балкону лестницу.
Я никогда не оставался один. Всегда кто-то был рядом. Но мне кажется, нужен кто-то еще, он бы встречал меня дома, если вдруг потеряю ключи. Чтоб не пришлось возвращаться домой, как вору. Мои каменные дети мне дороги, но они всего-навсего каменные дети. Я буду высекать все новых каменных детей. Я пойду разыскивать людей. Людей чистых, чтобы высекать их в камне вместе с веком. Хорошо бы взять с собой в дорогу товарища. Конечно, он будет маленьким, совсем крошечным, но это только вначале. Иногда сыновья вырастают большими.
Сентябрьским утром, в среду, еще и не проснувшись как следует, Валдис Струга ощутил в тазобедренном суставе стойкую нудную боль. В правом боку покалывало, будто кто-то водил по нему и постукивал тупым долотом. Фаланга большого пальца правой стопы горела. Боль разбудила Стругу в шесть. Обычно он вставал в половине седьмого.
Жена и сынишка посапывали в своих кроватях.
В последнее время Струга перенес несколько приступов подагры, однако ни врачам, ни друзьям, ни жене не стал жаловаться. Раздобыв соответствующие книги, он прочитал все о подагре и понял, что никакой врач ему не поможет, главное в лечении — режим и диета.
Раз уж в таком возрасте стала допекать подагра, за объяснениями далеко идти не приходится. Обильная пуриновыми основаниями пища, чрезмерное курение с восемнадцати лет.
Тотчас и без колебаний Струга бросил курить. И только пестрые табачные коробки с диковинными этикетками напоминали о недавней страсти. У некоего капитана дальнего плавания пропала единственная, горячо любимая дочь. Струга разыскал ее за два дня, и капитан в знак благодарности из каждого порта присылал ему в подарок редкие сорта табака.
А сколько денег Струга оставил в комиссионных магазинах, покупая трубки! Пятьдесят трубок — из яблони, корня вереска, из черного дерева, фарфора и пенки — теперь прозябали на особой подставке. Лишь иногда, углубившись в чтение или следя за матчем по телевизору, Струга нет-нет да и сунет в рот какую-нибудь ароматную трубку, чаще всего свою любимую «Черную Марию», и покусывает черенок, и посасывает без огня, без дыма, без истинной радости. Что делать, приходилось и этим довольствоваться.
Любил он хорошо прожаренную телятину с картошкой, гоголь-моголь, вишневый сок, яблоки, землянику. С тех пор как прицепилась подагра, Струга не пил коньяка, хотя и был к нему неравнодушен, но, страшась пуринов, все же ел телятину. Борьба с подагрой довольно ощутимо укрепила семейный бюджет.
Струга знал три языка — латышский, русский, английский. Читал работы по криминалистике, статьи о психических заболеваниях и всяких аномалиях, а также исторические книги и мемуары. На художественную литературу почти не оставалось времени, хотя дома имелась небольшая, неплохо подобранная библиотека. Любимым писателем был Хемингуэй. Лучшим из художников — Брейгель. Струга восхищался умением Брейгеля выписать любой пустяк, малейшую деталь, восхищался точностью и лаконичностью его портретных характеристик.
Уже шесть лет, как Струга был женат. Сыну четыре года, мальчика одевали как картинку: жена работала в Доме моделей, оттого и муж предпочитал ходить в штатском — костюмы на нем сидели отлично.
В свободное время Струга играл в настольный теннис, выжимал двадцатичетырехкилограммовую гирю. Лихо отплясывал шейк и другие спортивного типа танцы. Летом ездил купаться на взморье, играл на пляже в волейбол, как все прочие граждане.
Еще любил бродить в одиночестве по лесу, не обижая муравьев, не ломая веток, не пугая криком зверей. Струга умел подкрасться к птицам и животным. Наблюдать лесную жизнь. В таких случаях он брал с собой фотокамеру с телевиком.
Жил он в двухкомнатной квартире в Межапарке. По правде сказать, квартира была коммунальная, лишь добротно сделанная перегородка делила ее на два самостоятельных отсека. На работу ездил одиннадцатым трамваем, в экстренных случаях за ним присылали машину.
Рост Струги — метр восемьдесят, вес — семьдесят три килограмма, цвет волос — белесый, глаза — серые, фигура — стройная, мускулистая. Недавно ему исполнилось тридцать два года. Родился в Риге, в семье служащих, учился в одиннадцатой средней школе, служил в армии, окончил юридический факультет, теперь работал в отделе розыска пропавших лиц при рижской городской милиции.
Служебный мир Струги был строго регламентирован. Задача его заключалась в поддержании общественного порядка. Выполнение поставленной задачи обеспечивал широкий людской контингент. Необходимость
