Поправляя очки, вперед двинулся Курширмат, за ним - муфтий.
Согнутые спины мулл, бывших баев. Шла старость, одряхлевшая, нищая. Шла и опять думала не о
судьбе Ислама-курбаши - о своей собственной.
А на траурную процессию надвигалась стена каратегинцев.
Муфтий вынужден был выступить вперед.
- Братья! Мусульмане! Мы прощаемся с нашим другом, с воином ислама. Чего вы хотите?
От каратегинцев отделился старик, крепкий, жилистый, с черной бородой без единого седого волоска.
Он покачал головой:
- К нам нельзя.
- Почему?! - взвизгнул муфтий.
- У нас в каждой могиле по пять-шесть братьев. К нам нельзя, - спокойно повторил старик.
Муфтий поднял руки и пронзительно закричал:
- Что же это делается на земле, о всевышний?!
В своей истерике муфтий был жалок.
- Правоверные! - повернулся он к эмигрантам. - Нам даже после смерти нет места на этой земле.
Рядом с каратегинцами появились полицейские.
- А-а! - закричал муфтий. - Все решено. Все куплено. Все продается в этом мире!
Курширмат невольно попятился назад. Ему не хотелось участвовать в скандале. Этот муфтий,
сумасшедший старик, зашел слишком далеко. Курширмат потянул его за рукав, но Садретдин-хан
вырвался.
- Кладбище не ваше, - не повышая голоса, напомнил сержант.
- Наше место в песках! Рядом с шакалами! Вы слышите, мусульмане? - надрывался муфтий. Его
взгляд остановился на самодовольной физиономии Саида Мубошира. Правительственный чиновник не
скрывал торжества. Тогда муфтий закричал: - Правоверные! Среди нас враг. Это он вызвал полицию. Он
смеется над нами! - И, подняв сухонькие кулачки, путаясь в халате, бросился на заклятого врага.
Люди испуганно шарахнулись в стороны. Курширмат, воспользовавшись замешательством,
прижимаясь к стене, торопился выбраться из переулка. Несколько седобородых старцев заметили это
постыдное бегство. Обвиняя Курширмата в низкой трусости, они тем не менее и сами поторопились
вслед за ним. Люди поглупее еще оставались у мечети. Носилки с покойником покачались над толпой и
резко спустились вниз, на землю. Небрежно брошенные на бугорок, они лежали почти набоку, грозя вот-
вот перевернуться.
72
Садретдин-хан подскочил к Саиду Мубоширу и начал бить его слабыми кулаками по лицу. Никто не
решался оттащить разошедшегося муфтия. Мубошир, не ожидавший подобной выходки, неловко
заслонился руками. Как всякий подлец, он был трусом и чувствовал к себе неприязнь толпы.
- Жалкий подхалим! Ты ползаешь перед властями на коленях. Ты целуешь им ноги. Собака...
Продажная собака.
Устав колотить Мубошира по лицу, муфтий вцепился в его жиденькую бородку. Правительственный
чиновник мотал головой, чалма его начала распускаться кольцами.
- Ты вместе со своим правительством ненавидишь бедных мусульман. Да пропадите вы!
Это было уже чересчур. Полиции пришлось вмешаться, оттащить разъяренного старика.
Мубошир грозил Садретдин-хану кулаком и сыпал на его голову проклятия.
Люди, хотя и разбегались, но эти проклятия слышали.
Носилки с покойным курбаши долго лежали на бугорке. Часа через полтора служители мечети и
несколько нищих, кряхтя и вздыхая, унесли тело Ислама на окраину города, на узбекское кладбище,
которое выросло в последние годы рядом с пустыней.
Муфтия на другой день вызвали в полицейский участок. Саиду Мубоширу удалось отомстить быстро и
основательно. Его донос прошел по всем инстанциям, и правительство приняло окончательное решение.
Офицер был верующим мусульманином, он долго мучил старика вопросами о здоровье и
самочувствии. Муфтий сидел как на иголках, отвечал невпопад, ожидал последнего удара. Вчера
вечером Садретдин-хан бросился к Эсандолу, но ему сказали, что консул куда-то уехал по делам
службы. Такого еще не случалось. Муфтий не спал ночь, жаловался на боли в боку и продолжал ругать
продажного Мубошира.
И вот приглашение в полицию.
Наконец офицер протянул бумагу, но муфтий не стал читать ее.
- Что тут написано, сын мой?
- Вам предлагается выбыть из столицы. Под полицейский надзор.
- Куда? - сдерживая себя, глухо спросил муфтий.
Офицер назвал маленький городок на севере страны.
Муфтий понял, что это не только ссылка, это смерть.
- Когда я должен уехать?
- В течение трех дней.
Муфтий поклонился и вышел, сунув хрустящую правительственную бумагу за пазуху.
Все дни он посвятил молитвам, в промежутках между которыми проклинал Саида Мубошира.
Правоверные искренне поддерживали уважаемого муфтия, усердно повторяя проклятия.
В течение трех дней, до самого последнего часа, ближайший друг и советник Садретдин-хана -
турецкий консул Эсандол - так и не появился.
Муфтий плакал... До этого он долго крепился, продолжая ругать Мубошира и всех мусульман,
забывших о долге. Потом слезы покатились по морщинистому лицу, застревая во взлохмаченной
бородке. Беспомощный старик прощался со всеми планами и мечтами.
Махмуд-бек собрался ехать с муфтием. Старик, наклонив голову и молчал.
- Нет, сын мой, - сказал он наконец Махмуд-беку. - Я не хочу такой жертвы. Что вам делать со мной в
изгнании? Перелистывать книгу прошлого? Вам нужно писать другую книгу - книгу будущего. Я уйду на
покой. Если нужны будут мои добрые советы, пожалуйста, навещайте меня.
Муфтий ослаб, он махнул на все рукой, заговорил о тишине и отдыхе. Но Махмуд-бек хорошо знал
старика. В маленьком городе Садретдин-хан быстро затоскует о больших делах. Если ему не дадут
развернуться старость, одиночество и полиция, он затеет переписку с лидерами туркестанских
националистов. Его имя еще много значит в этой среде... Муфтий начнет советовать, направлять работу.
Однако отсутствие былой силы, хороших помощников, постоянной информации очень скоро дадут о себе
знать.
- Вы должны оставаться здесь, сын мой, - продолжал муфтий. - Я напишу господину Чокаеву о
случившемся. Я благословляю вас на борьбу с большевиками. Отныне вы должны повести за собой
обездоленных мусульман.
Речь была торжественной, приподнятой.
Махмуд-бек провожал Садретдин-хана поздно вечером. Он проехал несколько километров, пока
муфтий сам не предложил:
- Достаточно, сын мой...
Дальше, до городка, Садретдин-хана будет сопровождать только Салим. Ему Махмуд-бек поручил
первые месяцы пожить с муфтием. Характеристику Салиму Махмуд-бек дал самую лестную.
- Знаю, знаю, сын мой, он был с вами в трудной дороге.
Салим внимательно относился к каждому жесту муфтия. Несколько раз проверил, хорошо ли
закреплено седло.
- Возвращайтесь, сын мой, - сказал Садретдин-хан уже тверже. - Возвращайтесь. Уже поздно, а вам
добираться далеко.
Они обнялись. Муфтий слегка похлопал ладошкой Махмуд-бека по плечу.
73
- Вам нужно работать. Учтите мои ошибки. Да, сын мой, я тоже ошибался. Езжайте...
Махмуд-бек подождал, пока две тени не пропадут в темноте, пока не смолкнет стук копыт.
На обратном пути он завернул в караван-сарай. Тяжело скрипнули ворота, пропуская позднего
посетителя. Здесь рано ложатся спать, но окно в конторе Аскарали еще светилось.
Махмуд-бек вернул коня хозяину караван-сарая, порылся в карманах и вытащил деньги. Хозяин
поднял руку:
- Не нужно, господин Махмуд-бек, не нужно. Мы тяжело переживаем отъезд уважаемого муфтия.
Хозяин поклонился. Он хотел, видимо, сообщить потихоньку свое мнение о предателе Мубошире, но
только в отчаянии махнул рукой:
- Вот как случилось...
Хозяин ненавидел Мубошира и очень боялся его.
Об этом мимолетном разговоре Махмуд-бек рассказал Аскарали.
- Вы правы. Теперь из муфтия сделают мученика. А Саид Мубошир никогда не вернется к эмигрантам.
И Рустаму дорога к ним закрыта.
Аскарали очень устал в последние дни.
- Держусь на одном кофе, - признался он. - Теперь можно будет немного отдохнуть. - Он потянулся и,
довольный, сказал: - Да-а. Похороны были организованы хорошо. Молодец, Махмуд-бек! А теперь
отдыхать.
У двери Аскарали остановил друга.
- Как дела дома?
- По-моему, хорошо.
- Ну, я рад... Жаль, что ты мало уделяешь времени семье, - Аскарали перешел на «ты».
