— А вы откуда знаете? — Бирюк прищурил один глаз, другой, наоборот, сделался совсем круглый.
— А земля слухом полнится, — спокойно, как будто сообщает известный адрес, произнес парень. — В пятьдесят третьем году Сталин приказывал бить врачей, а перед войной, в тридцать девятом, секретарям обкомов разъяснял, что ЦК ВКП(б) с тридцать седьмого года санкционировал методы физического воздействия в практике НКВД.
— А вы откуда такой отважный, никого не боитесь? — усмехнулся Бирюк.
— А моего отца, — сказал парень, — забили до смерти, когда я школяром был. А теперь извещение прислали, что вины на нем больше нет: реабилитирован.
— Ну вот, — воскликнул Андрей Петрович, — сами же говорите, что идет преодоление культа личности и его последствий, и приводите пример из жизни своей семьи!
Адя Лапидис поднялся, сказал, у него тоже есть пример: от отца пришло письмо, что рассчитывает скоро вернуться в Одессу.
Люди стали громко аплодировать, кто стоял рядом с Адей, пожимали ему и Ане Котляр руку, у нее на глазах были слезы, Иона Чеперуха сказал, что ее Иосифа тоже, не за горами день, реабилитируют, но он уже все равно никогда не вернется: мертвые не возвращаются.
У Ади Лапидиса был вопрос к товарищу Бирюку:
— Как могло получиться, — спросил Адя, — что больше 1100 делегатов XVII съезда партии, из общего числа около двух тысяч, было арестовано по обвинению в контрреволюционных преступлениях? Семнадцатый съезд — съезд победителей. Так?
— Так, — подтвердил Андрей Петрович.
— Получается, — сделал свой вывод Лапидис, — победил съезд контрреволюционеров, но на самом съезде ни сам Сталин, ни его соратники, включая тогдашнего первого секретаря Московского горкома партии Хрущева, на съезде не заметили, что победили контрреволюционеры. Так?
— Нет, — ответил Бирюк, — не так. Вы, Радий Иванович, занимаетесь софистикой и нам хотите навязать, хотя логика подсказывает всем, в том числе вам, что на съезде ВКП(б) контрреволюционеры не осмелились открыть свое истинное лицо. Другое дело после съезда…
Люди зашумели, видно было, что не всех устроило объяснение, Адя Лапидис тут же сделал новое заключение:
— Выходит, что скрытые контрреволюционеры, которых партия избрала делегатами съезда, голосовали за генеральную линию ВКП(б), за товарища Сталина, и получился таким образом съезд победителей.
Многие засмеялись, так ловко Адя все перекрутил, Андрей Петрович тоже стал смеяться и вспомнил слова Ленина насчет субъективной гибкости понятий, иначе говоря, всяких уловок и словесных трюков, которые, в отличие от диалектики, на самом деле есть софистика.
— Только что, — Бирюк указал пальцем на Адю Лапидиса, — все могли видеть своими глазами наглядный пример.
— Такие примеры, наглядные или ненаглядные, — удачно сыграла словами Клава Ивановна, — в этом дворе мы уже не раз когда-то слышали от наших философов и больше слышать не хотим. Хватит!
Соседи и гости из других дворов, многие поднялись со своих мест, громко аплодировали, а старый Чеперуха сложил руки рупором и закричал:
— Старая гвардия, есть еще порох в пороховницах!
Адя Лапидис, чтобы не остаться в изоляции, тоже аплодировал, но сразу, едва аплодисменты утихли, поспешил с новым вопросом к ведущему:
— Как могло случиться, — спросил Адя, — что с тридцать седьмого года и до самого нападения фашистской Германии Сталин, по клеветническим обвинениям, проводил истребление командиров и политработников Красной Армии? В результате репрессий погибли три маршала из пяти, из шестнадцати командармов — четырнадцать, две трети всех командиров дивизий и больше половины комбригов. Погибли все заместители наркома обороны, одиннадцать человек, и семьдесят пять из восьмидесяти членов Высшего военного совета. Тридцать пять тысяч человек, тридцать пять тысяч, — повторил Адя, — почти половина всего командного состава Красной Армии, начиная с командиров рот и батальонов, были расстреляны или попали в тюрьму. Что это было: заговор?
— Лапидис, — громко приказала Клава Ивановна, — сядь на место и немедленно закрой свой рот! А иначе…
— А иначе, Малая, — остановил Бирюк, — давай будем помнить: тридцать седьмой год был — больше не будет. А вам, Радий Иванович, вопрос: откуда идут цифры по кадрам Красной Армии на предвоенные годы, начиная с тридцать седьмого, которые вы здесь только что приводили? Из каких источников: из наших или из закордонного эфира?
Адя задумался, видно было по выражению лица, что решает, отвечать или не отвечать, Аня Котляр сделалась бледная как смерть, в коридоре стояла тишина, как будто вмиг опустел и не осталось ни души.
— Из обоих источников, — твердо сказал Адя, — из нашего и из эфира.
— Нашего? — переспросил Бирюк.
— Нашего, — повторил Адя, — доклад Хрущева на двадцатом съезде. А эфир — Би-би-си.
— Би-би-си, — сказал Андрей Петрович, — английское радио, антисоветская волна.
— Хрущев и Булганин, первый секретарь ЦК и глава правительства, оба сейчас в Англии, — сказал Адя, — встречаются с Иденом, Черчиллем, в Букингемском дворце были гостями королевы Елизаветы. Никита Сергеевич выступал перед британскими военными моряками, объяснял им, что теперь линкоры и крейсеры — это плавающие гробы, а будущая война — война ракет. Госпоже Идеи, жене премьера, открыл секрет, что наши ракеты не только могут достать Британские острова, но и полетят дальше. Она сразу и прикусила язык. Меня лично, — заявил Адя, — программа Би-би-си наполнила гордостью за наших вождей, за нашу страну.
Парень и девушка в очках, гости из другого двора, сказали, они тоже слушали эти передачи Би-би-си и получили интересную информацию, в дополнение к нашему московскому радио и московским газетам. Вчера пили на улице газированную воду с сиропом, лотошник рассказывал покупателям, что у одного прохожего радио торчало прямо из кармана, передавали программу Би-би-си, как Черчилль, когда за обедом сидели рядом, говорил Хрущеву насчет осуждения культа личности, что люди обычно консервативны, надо проводить осторожно, постепенно, а не вдруг, чтобы не обжечься.
— Где ж это, — весело спросил Андрей Петрович, — на какой улице вы нашли такого лотошника-информатора, что, небось, сам слушал передачи Би-би-си, а взваливал на какого-то случайного прохожего!
Шутка всем понравилась, люди смеялись, Андрей Петрович одобрил реакцию соседей и гостей, отметил, что здесь проявляет себя здоровая оптимистическая природа советского человека, строителя коммунизма, который способен справиться со всеми нагрузками, какие бы действительность ни взваливала на него.
Когда беседа кончилась, Клава Ивановна сказала Андрею Петровичу, что по настроению получилось неплохо, но по вопросам и репликам у нее было такое чувство, как будто попала к чужим людям, в чужую компанию.
— Малая, — сказал Бирюк, — с младшим Лапидисом будет отдельный разговор, тем более что старший Лапидис возвращается из лагеря.
Дома Марина сообщила новость: Матвей получил из Марселя голубой унитаз, биде и раковину. До Первого мая закончим установку. Насчет новоселья Марина сказала: не то время, справлять не будем.
Хотя Адя предупредил Клаву Ивановну, что со дня на день можно ожидать возвращения отца, все равно получилась полная неожиданность. Когда раздался звонок и она отворила дверь, перед ней стоял тот самый Лапидис, с которым виделись в последний раз почти двадцать лет тому назад.
— Лапидис! — успела вскрикнуть Клава Ивановна, с ногами, как будто ударили сзади под коленками, произошло что-то непонятное, то ли сами оторвались от пола, то ли наоборот, пол оторвался и оставил тело без опоры, но удержаться удалось только благодаря тому, что Лапидис успел тут же подхватить под мышки и не отпускал до тех пор, пока не вернулись силы и способность твердо стоять на ногах.
— Малая, — сказал Лапидис, — лицом ты немножко изменилась, но штуки, я думаю, какие у тебя были, такие и остались. Помнишь, как у Ани ты требовала записку, которую она получила от Вани Лапидиса? Так вот, теперь ты уже не сможешь требовать: Иван Лапидис прописывается у Ани Котляр.
— Лапидис, — Малая заплакала, голова немножко тряслась, — если бы ты знал, какая я сегодня счастливая: ты живой! Господи, ты живой, и голос у тебя такой, как был, и глаза нахальные, открытые, ничего не прячут, никакой хитрости, все на виду! Боже мой, кто может поверить, что человек из лагеря, двадцать лет как один день! Я всегда говорила Дегтярю: Овсеич, ты не видишь Лапидиса, ты не так его видишь, как надо, как он заслуживает!
— Малая, — сказал гость, — Овсеич видел Лапидиса как надо, как заслужил. Сначала мне дали по АСА пустяк: пять лет. АСА — это…
— Можешь не объяснять, — перебила Клава Ивановна, — Малая сама знает: антисоветская агитация. Малая все знает.
