— Постой! А почему белых халатов нет?
Кочубей развел руками:
— Не знаю. Разрешите…
— Постой! — Максимовна в сопровождении девчат и Кочубея вышла из столовой, показала на Петухова, тяпающего бревешко киркой. — А это что? Почему топоров не даете?
— Я-то при чем, Пелагея Максимовна? Говорите начальнику.
— И скажу, — внушительно заявила Максимовна.
Девушки хором поддержали ее:
— Правильно!
— Никакого внимания кухне!..
Ободренный этими возгласами, Петухов в сердцах бросил кирку под ноги Кочубею:
— Долбай сам! Это тебе не зарядку проводить: «делай — раз, делай — два…»
Девчата засмеялись, а посрамленный Кочубей, не спросив даже разрешения, побежал прочь от столовой. Максимовна строго посмотрела на Петухова:
— А вот это ты зря, парень. Возьми кирку.
Петухов покорно поднял кирку, молча отошел в сторону.
Одна из девушек одобрительно и простодушно заметила:
— Здорово вы его, мамаша!
— Какая она тебе мамаша? — дернула ее за рукав другая девушка. — Это уполномоченный из района или области.
Максимовна услышала эти слова, добродушно улыбнулась:
— Что вы, девчата! Какой я уполномоченный?
— А кто же вы?
— Просто мать. К сыну приехала.
— Мать?
Пока Кочубей разыскивал директора, Максимовна наводила порядки на кухне.
— Кожуру нужно тоньше срезать, — поучала она ту самую девушку, которая приняла ее за уполномоченного. — Ты что, милая, дома не занималась стряпней-то?
— У меня мама…
— Ма-ма, — передразнила Максимовна, — не век же с матерью жить. У меня вон сынок, Гриша, сам все делает. И постирает, и погладит, и пуговицу пришьет. Самостоятельный, нигде не пропадет.
— А сами примчались к нему? — сдерживая смех, спросила девушка, стоящая у плиты. — К самостоятельному такому!
Максимовна растерянно опустила руки. Этого она опасалась больше всего. Как ответить, что сказать? И дернуло же ее за язык, расхвасталась про Гришу! Ведь ничегошеньки он не умеет, а так — дурь в голову пришла…
Но тут в сопровождении Кочубея появился Абрамов.
— Здравствуйте, девицы-красавицы! — громко сказал он и заметил довольным тоном, видя, что на кухне и дыму меньше и работа идет быстрее: — Э, да у вас тут порядок. Это вы все, Пелагея Максимовна? Жаль, что уезжаете скоро. Может, останетесь?
— Нет! Что вы? — из-за непостижимого упрямства ответила Максимовна. — Мы домой.
— Вы-то домой, — проговорил Абрамов, и в голосе его послышались нотки разочарования и даже обиды. — Вы-то домой, а вот сын ваш — не знаю… Словом, завтра поедем на полевой стан, там будет видно, — добавил он жестко.
— Ну, так я пойду, соберусь…
— Давайте.
Она направилась к выходу, и в этот самый момент одна из девушек ехидно и громко сказала:
— Видали старуху? Нам мораль читает, а сама сыночка забирает.
Словно подхлестнутая, Максимовна вздрогнула и остановилась.
На кухне стало тихо.
— Павел Степанович! — с отчаянной решимостью обратилась Максимовна к директору.
— Что? — насторожился он.
Но она сказала не то, что хотела сказать:
— Завтра первую борозду прокладываете?
— Да!
“ Начали, Павел Степанович, уже первые пять гектаров вспахали, — доложил бригадир, подходя к вылезшему из совхозного «газика» Абрамову.
Неподалеку стоял полевой вагончик. Прямо от него тянулась к горизонту широкая черная борозда вспаханной целины. Несмолкающий грохот висел над степью. Это работали тракторы.
Абрамов и бригадир стали о чем-то оживленно разговаривать, показывая руками в степь. Максимовна с минуту посидела в машине, потом вышла и решительно направилась к директору.
— Познакомьтесь, — заметив ее, сказал Абрамов. — Это мать Григория Орлова.
— Того, что рисует? — с интересом взглянул на нее бригадир.
— Да, да! — обрадованно воскликнула Максимовна. — Цветочки, листочки, веточки разные…
— Милости просим, — поздоровался бригадир. — Только не цветочки и листочки, а вот это, — и он повел Максимовну и Абрамова к вагончику, на котором висел нарисованный от руки плакат: трактор поднимает целину, а сверху надпись: «Даешь две нормы за смену!»
Максимовна изумленно посмотрела на плакат.
Абрамов хотел что-то сказать, но Максимовна перебила его:
— Вот привезла Грише кое-чего.
— Это правильно! — одобрил бригадир. — Житуха у нас пока не очень.
Абрамов снова попытался о чем-то заговорить, но Максимовна опять перебила его:
— Ну, как он у вас тут?
— Хороший хлопец! — улыбнулся бригадир. — Думаем зимой на тракториста выучить.
— А сейчас-то где он?
— Во-он целину поднимает, видите? — бригадир показал рукой в степь.
Далеко в степи шел трактор. На плуге сидел прицепщик. Это и был ее Гриша.
— Да что же я, дура старая? — всхлипнула Максимовна. — Да как же это?
— Вот так! — вступил в разговор Абрамов, пряча усмешку. — Скоро до дому-то?
Она неожиданно рассердилась:
— И что вы меня все до дому спроваживаете? Это только утки да гуси…
И, не договорив, оставила чемодан и быстро пошла по направлению к трактору.
— Куда? — крикнул бригадир. — Не догоните!
— Ш-ш-ш, — одернул его Абрамов. — Ты понимаешь, она приехала, чтобы забрать сына домой, я разрешил…
— И вы разрешили? Такого хлопца?!.
— Спокойно, бригадир. Никуда она его не увезет.
А Максимовна, запыхавшись, бежит вслед за трактором. Ноги ее увязают в жирной вспаханной целине, пальто расстегнулось, волосы выбились из-под платка. Она все бежит и бежит, зовя сына:
— Гриша… Гришенька… Гриша… Я к тебе…
Но он не слышит, трактор уходит все дальше и дальше, поднимая новые пласты.
Максимовна бежит медленнее, останавливается и, наконец, опускается на землю, в черную развороченную борозду.
1954 г.
