Но Савушкин никак не мог толком объяснить, где был и что делал. По его словам получалось, что все время он находился либо по дороге в Клин, либо по дороге из Клина.
Все мы внимательно наблюдали за Савушкиным, а тот заметно нервничал, старался отвести глаза и, опустив голову, время от времени озирался исподлобья.
Неожиданно Гончаров спросил:
— Где ваш головной убор?
— Потерял я кепку.
— Где?
— Не помню.
— Это ваша? — Гончаров протянул Савушкину кепку.
Тот несколько мгновений присматривался к ней, потом взял, надел на голову — пришлось в точности.
— А я-то ее искал, искал... Где вы ее взяли, начальник?
— Мы ее взяли в том месте, где был убит бухгалтер Орлов, — твердо сказал Дроздов.
Савушкин откинулся на спинку стула и, не моргая, смотрел на капитана. Крупные капли пота выступили у него на лбу. Вдруг он вскочил, сорвал с головы кепку и с размаху бросил ее об пол.
— Я убил? — захрипел Савушкин, будто страшный смысл этих слов только сейчас дошел до его сознания. — Что же это делается, товарищи?! Ну выпил, ну был в нетрезвом виде, ну побили мне машину, согласен, каюсь, штрафуйте! Отбирайте права! Но за что же держать меня, таскать по милициям, да еще заявлять, что я убил... Никого я не убивал! — кричал он. — Это не моя кепка. Что, на ней написано, что она моя? Вы подобрали ее где-то, да мне и приписываете.
— Успокойтесь, Савушкин, не шумите, — негромко сказал Гончаров, — кепка ваша, и о ней разговор окончен. Скажите, где вы поцарапали машину?
Савушкин тяжело дышал и ничего не говорил. Наконец, овладев собой, ответил:
— По дороге из Клина какой-то мальчишка камень бросил.
— Неправда, — спокойно сказал Гончаров. — От камня, брошенного рукой мальчика, такого следа быть не может. Экспертиза уже установила, что это след пули.
— Не знаю, ничего не знаю.
— Подумайте, Савушкин, — снова вступила в допрос Коваленко. — Дело серьезное, отмахнуться словами от него нельзя. От ваших показаний многое зависит. Мы можем не знать некоторых подробностей. Расскажите о них. Объясните, что вас толкнуло на преступление. Ведь мы все равно узнаем. Сказать правду — в ваших интересах. Поймите, правдивые показания могут облегчить вашу участь.
Коваленко говорила доброжелательно, словно перед ней находился тяжело больной человек, отказывающийся принять лекарство.
— Вы только послушайте, Савушкин, что говорят факты, — продолжала она. — Вчера вечером убит бухгалтер столовой Орлов, у которого похитили портфель с деньгами. Я утром спрашивала у вас, где вы были вечером. Вы несколько раз меняли показания.
Коваленко взяла дело, лежавшее у нее на столе, и быстро нашла нужный ей документ.
— Вот вы ответили, так и записано в протоколе допроса: «Сегодня днем я ездил к своей тетке, проживающей в Клину по Садовой улице в доме № 4, и вернулся от нее часов в десять вечера». Проверяю ваши показания — оказывается, ложь. Не ездили вы к тетке и не были у нее около двух недель. Так или не так?
Савушкин молчал. Он сидел, опустив голову на руки, облокотившись на колени, и, сжимая пальцами виски, глубоко вздыхал.
— Далее, преступник был на автомашине «Волга» серого цвета, точно такой какую водите вы. Когда он бежал на ней с места преступлении, старшина милиции Крылов выстрелил вслед. На вашей машине обнаружена пулевая пробоина. Я спрашиваю: откуда она? Вы отвечаете, какой-то мальчик бросил камень. Ложь! Экспертиза установила, что это не след камня, брошенного рукой ребенка, а след пули.
Савушкин продолжал молчать.
— Но и это не все. Очевидны, как один, повторяют: стрелял в Орлова человек в черной кожаной куртке. Я спрашиваю: вы носите черную куртку? Вы отвечаете: да. Что это, совпадение? Нет! На месте преступления найдена кепка, утерянная человеком, убившим Орлова. Ваша кепка? Ваша. Вы понимаете теперь всю нелепость запирательства?
Савушкин молчал.
— К чему лгать? Ведь вам ясно, что главное мы знаем. Знаем и требуем: сдайте оружие и похищенные деньги.
— Ничего не знаю. Делайте со мной, что хотите, а я ничего другого не скажу, — угрюмо повторял Савушкин. Безжизненное лицо его стало серо-пепельным.
— Может быть, тогда вы скажете, что за тридцать рублей пытались от нас спрятать? — задал вопрос Дроздов.
— Какие тридцать рублей? — с деланным недоумением переспросил Савушкин.
— А те, что были обнаружены у вас в сапоге.
Некоторое время Савушкин молчал.
— Мои это деньги. Подумаешь, капитал! Я ведь работаю, — сказал он и еще ниже опустил голову.
Получив примерно такие же ответы и на последующие вопросы, Коваленко отодвинула в сторону протокол и посмотрела на Гончарова.
— Отправим его обратно? — предложил майор.
— Придется. Гражданин Савушкин, прочтите и, если ваши показания записаны правильно, подпишитесь.
Савушкин стал медленно читать, шевеля губами.
— Вы разбираете мой почерк? — спросила Коваленко.
— Разбираю. Где подписываться-то?
Когда протокол был подписан, Савушкин тяжело поднялся со стула. Дойдя до двери кабинета, он остановился, будто хотел что-то сказать, но махнул рукой и вышел.
Глубоко задумавшись, Гончаров неподвижно сидел у края стола. Если бы не быстрые взмахи пальцев, вертевших спичечный коробок, можно было бы подумать, что он дремлет. Но вот он встал, положил спички в карман и, подойдя ко мне, спросил:
— Я вижу, вы чем-то удивлены?
— Упрямством Савушкина. Бессмысленным отрицанием! Никак не могу объяснить его поведения.
— Да-а, всякое бывает, — неопределенно протянул Гончаров.
— Что же вы будете делать, товарищи, если Савушкин не захочет сознаться? — спросил я.
— Работать, — лаконично отозвался Гончаров. — Товарищ Дроздов, дайте команду срочно вызвать директора столовой. Он очень нужен.
Дроздов нажал кнопку, из соседней комнаты донесся слабый дребезжащий звонок, и в дверях появилась уже знакомая нам девушка с небольшим листком бумаги в руке. Она молча остановилась на пороге.
— Товарищ Зайцева, ко мне есть кто-нибудь?
— Есть. Я составила список.
Она подошла к столу и передала листок.
— Пусть посетителей примет старшин лейтенант Андреев, а вы отложите все дела и срочно вызовите директора столовой Никитина. Телефон столовой у вас есть.
Зайцева вышла.
— Вера Анатольевна, не пришло ли время побеседовать с нашими немыми свидетелями? — сказал Гончаров.
— Их немного, Федор Георгиевич, — в тон ему ответила Коваленко. — В машине Савушкина найдено всего-навсего несколько горелых спичек, окурок, волос какой-то. Я посылаю их в научно-технический отдел.
— Правильно делаете. А сейчас, если не возражаете, мне бы хотелось посмотреть на это хозяйство.
— Пожалуйста. Пройдемте в соседний кабинет. Материалы там.
— Идемте, — Гончаров снял со спинки стула пиджак и надел его.
Письменный стол, широкий деревянный шкаф и десяток стульев занимали почти весь узкий и длинный кабинет, в котором работала следователь прокуратуры.
— «Разложил товар купец», — пошутил Гончаров. — Показывайте, Вера Анатольевна.
— Садитесь за «прилавок», товарищи покупатели.
Коваленко, улыбаясь, усадила Гончарова на свое место за столом, а сама прошла в угол комнаты и открыла шкаф.
Три крошечных конверта, извлеченные ею из папки, легли перед майором.
— Не густо, — покачал тот головой.
В одном бумажном конверте лежали три обгорелые спички, в другом — окурок папиросы. Содержимое третьего, целлофанового, состояло всего-навсего из одного волоса.
— Ну что ж, — придвинул к себе конверты Гончаров, — спички отложим в сторону, я в них ничего не понимаю, возьмем папиросу.
Он осторожно вынул пинцетом окурок. Бросилась в глаза часть мундштука, окрашенная в ярко-красный цвет.
— Какая яркая помада! — сказал Гончаров.
— Этот цвет так и называется — ярко-морковный, — заметила Коваленко.
— Машиной пользуется профессор...
— Директор научно-исследовательского института Кадомцев. Большая величина в ученом мире, — подсказал Дроздов.
— Он женат?
— Не знаю, — ответил Дроздов.
Вмешалась Коваленко:
— Да, я проверила. Сегодня утром позвонила по телефону в институт и разговаривала с профессором. Товарищ Кадомцев обещал быть у нас без четверти четыре. — Она посмотрела на маленькие ручные часики. — Сейчас три, через сорок пять минут профессор должен быть здесь.
Я слушал Коваленко, ее нежный, приятный голос и думал о том, что, пожалуй, никто никогда, встретив впервые эту молодую сероглазую женщину, не догадался бы о ее профессии, о ее тяжелом труде следователя.
— Хорошо, благодарю вас. — Гончаров еще некоторое время разглядывал со всех сторон окурок, потом бережно уложил его обратно в конверт. — Надо выяснить один весьма существенный вопрос, — сказал он. — Как давно снимался с машины номер?
