Вечером вернулся Федор — Нюрка его и обрадовала: Мозгалюк корову сглазил. Федор даже в дом заходить не стал: сейчас, кричит, морду ему пойду расхлещу. Хорошо, рядом оказался сосед, старик Шестернин, остановил его.
— Сбесился ты, парень! Разве можно до него касаться! Ну, дашь ты ему разок в морду… А он тебя биополем ударит.
— Каким еще биополем-хренодролем? — изумился Федор.
— Эх вы, люди! — дернул головой Шестериин. — Телевизор цветной купили, такие деньжищи вбухали, а ни шиша не поумнели!.. «Каким, каким»!.. Рак напустит! — вот каким! Или туберкулез. И сгниешь. А он сопли утрет — и все.
Старик Шестернин, в отличие от прочих обитателей Тридцать восьмого километра, зациклившихся на своих узких огородно-базарных интересах, обладал широкими и разнообразными познаниями. Ежемесячно он получал журналы «Человек и закон», «Здоровье», «Наука и жизнь», выписывал, кроме того, «Известия» и «Литературную газету».
Тут же, возле калитки, где Шестернин успел перехватить разгоряченного Федора, он прочел ему короткую, но обстоятельную лекцию. Колдунов теперь нет, сказал старик Шестернин, точно так же, как шаманов и знахарей. Все, шабаш! Вывели их ученые. Под корень. Но расплодились взамен экстрасенсы. Эти посерьезнее будут.
— Ну, вроде комаров, — объяснил Шестернин для наглядности. — Помнишь: травили их, травили, а они только злее выросли. И размером больше. Вот так и экстрасенсы. Колдун — он что? Ну, дунет, плюнет, чирьяк куда-нибудь посадит, грыжу наворожит… А экстрасенсы на расстоянии действуют. Могут по телефону, в письменном виде или вообще по воздуху — биополем. Причем такие болячки присобачивают, против которых наука пока бессильна… И Мозгалюк, по всему видать, из этих самых орлов… Так что не ершись, Федя, — заключил Шестернин. — Прижми хвост. Ивана-то вспомни, Москаленкова.
— Ну-ну, — сказал Федор. — И что дальше? Выходит, он так и будет здесь орудовать? И ничем его ограничить нельзя?
— Вот этого я не знаю, — признался Шестернин. — Не могу сказать. Против колдунов, помню, было средство. А против экстрасенсов — не знаю. Врать не стану.
— А какое было против колдунов? Старик Шестернин замялся:
— Да глупость, конечно. Смех… Через потный хомут их прогоняли.
— Как это через потный? — не понял Толкунов. — В бане, что ли, хомут парили?
— Опять двадцать пять! — развел руками Шестернин. — На коне работаешь, а такого не знаешь. С потного коня должен быть хомут. С горячего.
— М-гу, — переломил бровь Федор. — Ну, это можно устроить. Это в наших силах.
— Федя, — старик Шестернин оробел. Понял, что лишнее сболтнул. — Так ведь то колдуны были, не экстрасенсы. Времена-то какие, подумай.
— Я его, курву, — зло сказал Толкунов, — не то что через потный хомут… я его за свою корову через игольное ушко прогоню!..
О дальнейших событиях даже рассказывать неудобно. Стыдно. Федору запала в голову эта адская мысль. И он на другой день приглашает Мозгалюка к себе, будто бы в гости. Ставит на стол бражку, режет свиное сало, лук кладет.
— Давай, Степан Петрович, угощайся. Нюшка, подливай куму. А я только на работу доскачу — директор чего-то вызывал.
Выбежал он во двор, прыгнул в телегу (лошадь у него уже запряженная стояла) и погнал галопом — до дурдома и обратно. Прилетел назад, хомут с коня долой и заносит его в избу.
— Ну-ка, — говорит, — специалист рваный, лезь через хомут!
Мозгалюк дико глаза вытаращил:
— Ты что, Федор, пьяный?.. Вроде бражку-то я пил.
— Лезь, поганая твоя морда! — кричит Федька. — А то башку отсеку! — и хватает лопату штыковую — возле печки стояла.
Мозгалюк видит — дело плохо. У Федьки, пожалуй, не заржавеет. Сунулся он было в дверь, а там Нюрка стоит. Со скалкой. Тоже баба оторви да брось.
Заплакал Мозгалюк и полез. Хотел фуфайку сбросить для удобства, но Федор не дал.
— Лезь так, осколок! Нечего тут шебуршами трясти! Мозгалюк просунулся до середины и застрял: вперед не может, назад не пускают.
— Федька! — взмолился он. — Вытащи меня ради Христа. Что же ты делаешь со мной, сукин сын!
— Ну-ну! — говорит Федор. — Ты мне горбатого не лепи. Тебя вытащишь, а потом руки отсохнут. Давай скребись сам. В другой раз будешь знать, как чужих коров портить.
В общем, пролез Мозгалюк через хомут. Встал у порога — весь склизкий.
— Эх, — говорит, — Федор, Федор! До чего же темный ты человек!
— Зато ты теперь очень светлый стал, — оскалился Федор. — Вполне прозрачный. Обезвреженный. Академик хренов… Петушиная смерть.
Мозгалюк после этого скандального случая упал духом, людей начал сторониться. По дворам, конечно, уже не ходит и предреканиями не занимается. Больше того: недавно у него собственный петух перестал кур топтать. И у коровы молоко пропало. Так что Мозгалюк сейчас ищет покупателя на свой домишко — хочет податься обратно под Кишинев.
Федор Толкунов держит себя героем и спасителем населения. А горластая Нюрка его распевает на гулянках вышеприведенную частушку.
Старик Шестернин, чувствующий, видать, во всем этом свою косвенную вину, иногда поправляет ее:
— Экстрасенсы надо говорить… дура!
— А мне до фени! — отмахивается Нюрка. — Зато по-моему складнее.
Вот история, середину которой недавно поведал мне мой приятель Вася Припухлов, концовку я восстановил сам — по наблюденным когда-то сценам, слухам, намекам жены и соседей, а начало, тому назад года два, слышал от случайной попутчицы в самолете и, признаюсь, воспринял его как анекдот. Теперь все это в прошлом, можно лишь улыбнуться, даже и посмеяться. Отчего бы действительно не посмеяться над прошлым, если жить мы теперь стали лучше — во всех отношениях: честнее, трезвее, богаче? В частности, Вася Припухлов бросил пить — причем задолго до объявления всенародной борьбы с этим постыдным явлением. А раньше он, надо сказать, крепенько зашибал, через что и угодил в действующие лица этой самой истории.
Итак, начнем сначала, то бишь со средины.
Середина
Значит, Вася (пардон, Василий Илларионович) бросил пить, образумился и — с целью накопить денег на машину — стал подрабатывать, проще говоря, шабашить во время очередных отпусков: он инженер-электрик высокого класса, голова у него светлая и руки золотые — его в любую «дикую» бригаду с руками этими отрывали, что называется. Накопил он в результате изрядную сумму, а именно — четыре тысячи без каких-то рублей. Накопил и думает: «Ну, еще пару сезонов, от силы три, поупираться — и, считай, с колесами я. В крайнем случае тысчонку можно будет в долг перехватить — у тестя».
Как вдруг читает в местной «Вечерке» объявление:
Если вы решили купить автомобиль…
АВТОМАГАЗИН № 4
предлагает автомашины "Москвич-412".
Для приобретения автомашины нужно иметь при себе расчетный чек на 7300 руб.
Доплата принимается наличными.
Вот тогда-то Вася и прибежал ко мне (мы через дорогу живем), бил себя в голову двумя кулаками сразу, содрогался от рыданий, выкрикивал:
— Лопух! Кретин! Недоумок!.. Вот этими самыми руками! Три с лишним тысячи… И куда? В унитаз!.. Балда! Фрайер!..
Случилось с ним — давно — следующее.
Он, когда еще пристрастие пагубное имел, собрался как-то в командировку, на юг. Решил на дорожку подкрепиться, зашел в ближайший от аэроагентства кафетерий (он его частенько посещал), сказал знакомой барменше:
— Налей-ка чего-нибудь… оскорбляющего человеческое достоинство. Сто граммов.
Барменша налила ему сто коньяка, недолила, конечно, как постоянному клиенту, на полсантиметра (Вася спокойно это воспринял — обычное дело), а при расчете разошлись они в копейке.
Да ладно, мать, не ищи, — великодушно сказал Вася. — Чай, не последний день видимся.
Но барменша показушно запринципиальничала и выбросила ему на стоику коробок спичек.
Он вышел из кафетерия, сунул в рот сигарету, собрался прикурить, а коробок этот, обнаружилось, набит ватой. И поверх ваты лежит тоненькое золотое колечко, на утолщении которого прилепились шесть каких-то светленьких бородавочек. Крохотные такие — со спичечную головку. Незавидненькое, в общем, колечко. Но к нему на ниточке привязан, тоже крохотный, ромбик и на нем цена обозначена. Прочел ее Припухлов и глазам не поверил: ни-чего себе — 3323 рэ!.. Он даже запятую поискал: может, все-таки 33,23 рэ? Или, хотя бы — 332,3 рэ?.. Нет, все точно — 3323 рэ, как одна копеечка… Это кто же такие покупает? Принцы наследные? Обалдеть!
Вася вернулся в кафетерий, положил коробочку на стойку, сказал интригующе:
— Ну-ка, мать, открой. Посмотри, сколько ты на сдачу выбрасываешь.
— А что такое? — насторожилась барменша.
— Да ты открой, открой! — весело повторил Вася. И сам открыл. — Глянь-ка. Ты миллионерша, наверное? Первая леди.
