Никогда, казалось, еще не был таким радостным и воодушевленным Борис Александрович, как сегодня.
— Итак, товарищи, — продолжал он, — отметим на карте освобождение города Калинина. Правда, это нелегко сделать — вся карта уже разрисована кружками!
— Борис Александрович, большую звезду рисуйте, — улыбнувшись, сказала Дуся.
Бударин подал Бердану красный карандаш:
— Нарисуй-ка, брат, звезду покрасивее…
Женя старательно вывел лучи пятиконечной звезды вокруг города Калинина, а рядом звездочками поменьше пометил и другие населенные пункты, указанные в сводке. Все сгрудились у карты.
Моряки хорошо знали о героических подвигах ленинградцев, севастопольцев, гордились подвигами своих собратьев-моряков на Черном и Балтийском морях. Особенно часто в коллективе рассказывали о капитане Смирнове. Этот мужественный человек через вражеский огненный вал на Балтийском море провел свое судно с тысячами женщин и детей, эвакуируемых из Эстонии» Литвы и Латвии. И, когда немецкая торпеда, разорвав сталь, разворотила борт судна, он умело выбросил пароход на мель. Однако и здесь озверевшие фашисты не оставили судно в покое: продолжали бомбить и обстреливать его. Капитан Смирнов спас людей, сам же, смертельно раненный, не покинул мостика. Команда судна вынесла капитана на берег уже мертвым. В Ленинграде мужественного моряка похоронили с воинскими почестями[6].
…Выйдя из столовой, Бахирев окинул однообразную картину океана, и, куда ни вглядывался, всюду лежала безбрежная серая гладь, слегка покоробленная ветром. Но вот послышался гул. Подняв голову, Бахирев увидел темную точку в голубом небе.
— Самолет! — крикнул Илья.
Вскоре уже хорошо можно было различить самолет с красными кругами — японскими опознавательными знаками, — который летел прямо к «Перекопу».
Моряки подняли сигнальные флаги, обозначавшие название судна и его национальную принадлежность, а на втором трюме выложили советский флаг, хотя и кормовой флаг был ясно виден.
Но самолет летел все ближе к «Перекопу», затем лег на боевой курс, и тут с резким визгом полетели бомбы.
— Лево на борт! — подал команду капитан Демидов.
Матрос Зверев торопливо переложил руль, и судно уклонилось от бомб. Вблизи «Перекопа» поднялось два столба воды и раздался глухой взрыв.
— Что это: невооруженное судно бомбят! Бандиты! — негодовали моряки.
— В укрытие, в укрытие! — громко прокричал матрос Чулынин, передавая распоряжение капитана.
Самолет развернулся и вторично зашел на бомбежку. Отбрасывая на залитую солнцем палубу большую скользящую черную тень, он пронесся, чуть не задев дымовую трубу. Сейчас не оставалось сомнений в том, что летчик прекрасно видит флаг СССР, однако опять на «Перекоп» полетели со свистом бомбы. И как капитан ни маневрировал, как ни уклонялся, меняя курс судна, как четко матросы ни выполняли команды, бомбы легли почти у самого борта.
Сбросив все бомбы, самолет покружился над «Перекопом» и улетел.
В левом борту судна обнаружилась небольшая пробоина, а в трюме — осколок бомбы. На осколке стояло японское клеймо.
Аварийная партия под руководством боцмана Соколова быстро заделала пробоину.
Наступила гнетущая тишина. Затем матросы и кочегары зашумели:
— Разве Япония начала войну с нами?
— Нет, не может этого быть! По радио мы узнали бы об этом, нас непременно предупредили бы из Владивостока.
— Просто Плиско прозевал радиограмму, — безапелляционно заявил Бахирев.
— Да как у тебя язык-то повернулся! — возмутился Друт. — Разве мог Плиско прозевать такую радиограмму? Что же вы думаете, радиограммы прямо так в эфир и посылают? Нет, вызывают по позывным судно и требуют подтверждения о получении. Так и называется это — «дать квитанцию».
Наступила ночь, а люди всё не расходились, взволнованно обсуждали налет.
Вдруг задребезжали звонки и радио донесло: «Объявлена учебная шлюпочная тревога». После проверки знания обязанностей по распоряжению капитана весь состав команды, свободный от вахт, занимался подготовкой шлюпок, на случай высадки экипажа с судна. В шлюпки укладывали консервы, сухари и хлеб, анкерки[7] наполняли свежей питьевой водой, проверяли весла, уключины, паруса.
Повар Олейников, пекарь Гасюк и дневальный, всегда угрюмый, черный, как цыган, Марк Дубинин работали на камбузе, делали лишнюю выпечку хлеба, сушили сухари, готовили котлеты.
Свободные от вахт машинисты и кочегары под руководством Погребного и первого помощника Бударина молча и сосредоточенно устанавливали по бортам судна пустые железные бочки, набивали их промасленной паклей, чтобы можно было, если повторится налет, поставить дымовую завесу. В начале войны торговые суда дымовыми шашками еще не оснащались.
Капитан и первый помощник радировали во Владивосток о налете на судно японского самолета, В тот же день около двадцати двух часов из порта была получена ответная радиограмма. В ней предлагалось «изменить курс с расчетом пройти под прикрытием острова Натуна, а затем повернуть на запад и взять курс на Сингапур», где стояли советские суда и находился советский консул. Там следовало уточнить курс судна и в зависимости от обстановки продолжать рейс по назначению — на Яву. В радиограмме предлагалось информировать пароходство ежечасно.
В радиограмме сообщалось также, что Советский Союз находится в мирных отношениях с Японией, что о нападении японского самолета на «Перекоп» доложено нашему правительству, а Советским правительством заявлен протест Японии.
Всю ночь «Перекоп» шел в сторону Большой Натуны с полным затемнением.
Демидов ни на секунду не покидал командного ходового мостика. Впередсмотрящие зорко вглядывались в темь южной ночи, но не было видно ни огонька, ни силуэта корабля. Лишь небо, как всегда, мерцало крупными южными звездами. Но, как моряки ни искали знакомых с детства звезд, отыскать их здесь не могли — слишком далеко зашли они от родных мест. Кругом были звезды незнакомые, не свои. Лишь у самого горизонта на севере чуть-чуть угадывалась Полярная звезда.
Бахирев и его напарники — кочегары Стыврин и Агарков, сменившись с вахты, долго не уходили в каюты: было душно и тело покрылось потом. К ним подсели машинисты — весельчаки Будоян и Анипко, затем подошел Бударин и тихо, словно боясь нарушить тишину, сказал:
— Что же, хлопцы, сумерничаете? Пора спать. Идите отдыхайте. Пока есть возможность, берегите силы, мы ведь не знаем, что нас ждет.
— Успеем, выспимся, — ответил Стыврин.
— А сами что не отдыхаете, Борис Александрович? Почти сутки на ногах, — заметил машинист Анипко. — И стармех тоже все время в машинном отделении, все что-то проверяет, а ведь уже проверили всё. И капитан — на мостике. Ведь и вам силы нужны.
— Ну, мы — другое дело, нам так положено, — улыбнулся Бударин. — Мы в спокойное время можем маленько и днем прикорнуть. А вам вахты стоять… Так что отдыхайте, пока спокойно. Чего доброго, на рассвете опять непрошеные гости пожалуют. Очень уж коварна эта японская военщина, от нее всякой пакости и провокации можно ждать.
Гибель парохода «Перекоп»
Солнечно. Небо чистое. Кругом беспредельная морская синева. Вздымаются и опускаются океанские волны — мертвая зыбь: видимо, на севере прошел большой шторм. Вдали на горизонте тонкой полоской темнеет остров — это, верно, и есть Большая Натуна. Судно слегка покачивало.
Демидов распорядился выставить посты наблюдения на носу, на корме и на фок-мачте.
Весь экипаж был в напряженном состоянии.
В 12 часов Иван Степанович Андрианов сдал вахту Марку Владимировичу Друту. Доложив находившемуся неотлучно на мостике капитану о том, что вахта сдана, Андрианов зашел в штурманскую, чтобы сделать запись в журнал, и вдруг услышал голос матроса Нечаева:
— От оста на судно летят самолеты; шесть штук!
Взглянув на часы, Андрианов записал:
«12 часов 05 минут появились самолеты. Объявлена тревога».
Снял с карты широту и долготу. Выскочил на мостик и продолжал записывать на бумаге: «От оста шесть самолетов, на высоте 300–400 метров, идут прямо на судно. Хорошо видны и различимы японские опознавательные знаки».
Андрианов не ошибся: это действительно были японские бомбардировщики. Вслед за первыми шестью самолетами снова появилось шесть и еще шесть.
Андрианов подумал: «Гады! Сколько же их налетело? Видят безоружное судно и бросаются, как взбесившиеся собаки. Обнаглели, гады! Это же пиратство, беззаконие Ни в какой здравый рассудок не укладывается. Мы ведь не воюем с ними!»
На какую-то минуту-другую самолеты скрылись, но вот снова послышался шум моторов за кормой судна. Через несколько секунд моряки увидели, что бомбардировщики легли на боевой курс.
