сын его, Петряй, на бригаду с топором бросился, а Кузьмиха — с вилами. Во как!
Однажды ночью под окнами сельсовета комсомольцы поймали Никиту Головачева. Пока его вели, он бросил что-то в кусты сирени. Обыскали и нашли обрез с патронами.
— Обрез-то, слышь, ему Пустовалов дал, чтоб он председателя да уполномоченного порешил!.. — принес наутро свежую новость Степка.
Было обидно за свою инвалидскую беспомощность. Однажды Илья Трофимович, лежа в мастерской, слышал, как к брату в избу прошла сельсоветская бригада. Подошли и соседи. Разговор шел долгий и шумный, но о чем — было непонятно до тех пор, пока не прибежал Степка.
— Отца в колхоз писаться зовут, а он не хочет… Сейчас телку со двора резать повел… Во дела!
Это была правда.
Степка знал больше: однажды ночью отец закопал под яблоней двенадцать пудов жита. Закопал, а сверху навозом завалил. Сейчас, когда навозная куча смерзлась и закрылась снегом, про то никому не дознаться, сыну же Ардальон заказал:
— Кому пробрешешься — голову сниму!.. Ни Илюхе, никому!
А язык чешется.
— У отца, дядь, должно, тоже, хлеб спрятанный есть…
— Что же, хорошо, думаешь?
Степка болтал ногами, сидя на верстаке.
— А то плохо? Хлеб есть не просит…
Илья Трофимович сердито шелестел газетой.
— Когда отец придет, скажешь, чтоб ко мне заглянул.
Степка испугался:
— Ты ему не говори, что я тебе насчет хлеба сказал… Брехал я…
— Не в том толк!
Последний год братья почти не разговаривали. Не понимая друг друга, они молчаливо договорились жить худым миром. Мастерство Ильи Трофимовича поддерживало семью, а Ардальон хотя по-хозяйски ценил его мастерство, в то же время относился к ремеслу пренебрежительно, тем более что последние годы, после удачной покупки крепкого и рослого мерина, с хозяйством ладилось. В новом хлеву стояла славная холмогорка Манька. На зиму оставил шесть овец. Вот-вот должна была опороситься свинья. Подрастал работник (Степке стукнуло тринадцать лет). И сейчас, когда сельская беднота дружно рванулась в колхоз, недавний бедняк Ардальон Твердохлебов еще боролся за свое единоличное благополучие. «На чужом горбу выехать хотят, — с сердцем думал он, прислушиваясь к разговорам соседей. — Одно дело — самому нажить, другое дело — чужим пользоваться».
Но слишком памятно было ему недавнее бедняцкое житье, чтобы он не понимал других. Разгром кулаков его радовал. Отзвонили, проклятые, — вон против них какая сила стала! И невдомек ему было, что поднявшаяся великая сила, океаном захлестнувшая громадную страну, неизбежно зальет крохотный островок любого единоличного хозяйства. Это отчетливо и ясно понимал Илья Трофимович, затеявший разговор с братом.
В мастерскую Ардальон зашел на другой день к вечеру. Присев на скамейку, осведомился:
— Нога как?
— Получше будто бы…
Илья Трофимович присмотрелся к хмурому, заросшему лицу брата.
— Твои-то дела как?
— Известно как…
— В колхоз писаться звали?
— Каждый день зовут…
— А ты?
— Гожу до поры…
— Смотри, жалеть бы не пришлось…
Ардальон задумался.
— Кутерьмовое дело затеяли… Не быть проку!
— Большой прок будет… — Илья Трофимович приподнялся на своем топчане. — Хочешь умного совета слушать — пишись сейчас же! От мира не отбивайся: один в поле не воин.
«Вот еще советчик выискался!» — подумал Ардальон, но промолчал: втайне он уважал брата за бывалость, за грамотность, за добычливость.
— Погожу еще, — упрямо повторил он и потом добавил: — Вот мерина обменяю, тогда решу… Тут возчик один из города мерина моего менять согласен… с доплатой, значит. У него лошаденка ледащая, он на моего и зарится.
— Колхоз обмануть, значит, хочешь — вместо коня клячу привести? — рассердился Илья Трофимович. — А я тебя за честного полагал…
— Ну, приведу коня, — все одно заморят. За чужим добром какой уход? А конь прилежание любит…
— А ты в колхоз конюхом просись, ты до коней охотник. Поставят конюхом — от тебя все дело решится.
«Ишь, как перевернул!» — усмехнулся про себя Ардальон, но, однако, задумался.
— Завтра ответ дам! — буркнул он, выходя из мастерской.
Вечером запряг коня и поехал в город к возчику.
Но дело не сладилось. То ли пронюхал хитрюга, что в Лысогорье колхоз организуют, то ли впрямь у него денег не оказалось, только возчик стал давать доплату самую мизерную. Раньше триста обещал, а сейчас на сотне уперся.
— Пропадай, коли так, со своими деньгами вместе! — с сердцем сказал Ардальон и, запахнувшись тулупом, двинулся к выходу.
Возчик вышел во двор и наблюдал, как Ардальон, сердито сопя, усаживался в розвальни.
— Но-о!
Застоявшийся мерин двинулся к воротам.
— Полторы сотни дам!..
— Но-о!
Мерин перешел в рысь и легко вынес сани в темный провал улицы.
Поутру Ардальон зашел в сельсовет к председателю и уполномоченному из города.
— Надумал, что ли?
— Надумал, да вот сомнение есть… Условие поставить хочу, чтобы мне конюхом быть…
— Это как собрание решит… Надо полагать, за твоего коня тебя уважат… А сейчас, коли надумал, с бригадой иди, есть которые упираются, их уговорить надо…
Раз решив, Ардальон менял свое решение редко. Назвался груздем — полезай в кузов. Вместе с группой записавшихся он пошел по порядку. И хоть, входя в избу, упорно молчал, но уже от одного его присутствия был прок. Знали его как хозяйственного, даже прижимистого мужика, и то, что он решился идти в колхоз, многих заставило задуматься, а иных и решиться.
— Ардальон Твердохлебов зря своего не уступит. Если он идет, и нам резон…
Домой пришел молча, усталый и сердитый, однако мерину наложил сена больше, чем когда-либо. Помахивая хвостом, мерин весело захрапел навстречу хозяину. Ардальон загрустил:
— Не хозяин я теперь тебе… И сам вроде бы не свой… Оба мы, слышь, теперь общественные…
В мастерской сидел Степка и, по обыкновению, докладывал:
— Приходит это он в сельсовет и говорит: «Пишите меня». А ему: «Записать недолго, а только с условием, чтобы других уговорил». Целый день по дворам ходил, все уговаривал… Куда бригада, туда и он… Право слово, не вру!.. Я было с ним увязался, а он мне как даст, как звезданет! Хорошо, на мне твой малахай был — не больно…
Так Ардальон Твердохлебов стал членом лысогорского колхоза «Верный путь».
9
Из песни слова не выкинешь, из были — подавно. Новое народилось, старое помирать не хотело, и были от этого и сомнения, и непорядки, и преступления. То скирд сгорит в «Верном пути», то просо сорняками зарастет, то подсолнух убрать не управятся, то на свиней чума нападет. Всего было. Несерьезно на работу смотрели. Потом выправили, пообвыкли, и колхоз пошел в гору.
А мастер Илья Трофимович Твердохлебов знай сидит в своей мастерской, работы ему все подваливает да
