Даниил Хармс - Избранное

Физик: А, по-моему, ты говно! (Химик не сказал больше ни слова и тяжело рухнул на пол). НЕУДАЧНЫЙ СПЕКТАКЛЬ. На сцену выходит Петраков-Горбунов, хочет что-то сказать, но икает. Его начинает рвать. Он уходит. Выходит Притыкин. Притыкин: Уважаемый Петраков-Горбунов должен сооб… (Его рвет и он убегает).

Выходит Макаров. Макаров: Чтобы не быть … (Его рвет и он убегает).

Выходит Курова. Курова: Я была бы … (Ее рвет, она убегает).

Выходит маленькая девочка. Маленькая девочка: Папа просил передать вам всем, что театр закрывается. Нас всех тошнит!

Занавес. НАЧАЛО ОЧЕНЬ ХОРОШЕГО ЛЕТНЕГО ДНЯ.(СИМФОНИЯ) Чуть только прокричал петух, Тимофей выскочил из окошка на крышу и напугал всех, кто проходил в это время по улице. Крестьянин Харитон остановился, поднял камень и пустил им в Тимофея. Тимофей куда-то исчез. "Вот ловкач!" — закричало человеческое стадо и некто Зубов разбежался и со всего маху двинулся головой об стену. "Эх!" — вскрикнула баба с флюсом. Но Комаров сделал этой бабе тепель-тапель, и баба с флюсом убежала в подворотню. Мимо шел Фитилюшкин и посмеивался. К нему подошел Комаров и сказал: "Эй, ты, сало!" — и ударил Фитилюшкина по животу. Фитилюшкин прислонился к стене и начал икать. Ромашкин плевался сверху из окна, стараясь попасть в Фитилюшкина. Тут же невдалеке носатая баба била корытом своего ребенка. А молодая толстенькая мать терла хорошенькую девочку лицом о кирпичную стену. Маленькая собачка, сломав свою тоненькую ножку, валялась на панели. Маленький мальчик ел из плевательницы какую-то гадость. У бакалейного магазина стояла длинная очередь за сахаром. Бабы громко ругались и толкали друг друга кошелками. Крестьянин Харитон, напившись денатурату, стоял перед бабами с расстегнутыми штанами и произносил нехорошие слова. Таким образом начинался хороший летний день. ОХОТНИКИ На охоту поехало шесть человек, а вернулось-то только четыре. Двое-то не вернулись. Окнов, Козлов, Стрючков и Мотыльков благополучно вернулись домой, а Широков и Каблуков погибли на охоте. Окнов целый день ходил потом расстроенный и даже не хотел ни с кем разговаривать. Козлов неотступно ходил следом за Окновым и приставал к нему с различными вопросами, чем и довел Окнова до высшей точки раздражения.

Козлов: Хочешь закурить? Окнов: Нет. Козлов: Хочешь я тебе принесу ту вон штуку? Окнов: Нет. Козлов: Может быть, хочешь, я тебе расскажу что-нибудь смешное? Окнов: Нет. Козлов: Ну, хочешь пить? У меня вот тут вот есть чай с коньяком. Окнов: Мало того, что я тебя сейчас этим камнем по затылку ударил, я тебе еще оторву ногу. Стрючков и Мотыльков: Что вы делаете? Что вы делаете? Козлов: Приподнимите меня с земли. Мотыльков: Ты не волнуйся, рана заживет. Козлов: А где Окнов? Окнов (Отрывая Козлову ногу): Я тут, недалеко! Козлов: Ох, матушки! Спа-по-си! Стрючков и Мотыльков: Никак он ему и ногу оторвал! Окнов: Оторвал и бросил ее вон туда! Стрючков: Это злодейство! Окнов: Что-о? Стрючков: …ейство… Окнов: Ка-а-ак? Стрючков: Нь…нь…никак. Козлов: Как же я дойду до дому? Мотыльков: Не беспокойся, мы тебе приделаем деревяшку. Стрючков: Ты на одной ноге стоять можешь? Козлов: Могу, но не очень-то. Стрючков: Ну, мы тебя поддержим. Окнов: Пустите меня к нему! Стрючков: Ой, нет, лучше уходи! Окнов: Нет, пустите! …Пустите! Пусти… Вот, что я хотел сделать! Стрючков и Мотыльков: Какой ужас! Окнов: Ха-ха-ха! Мотыльков: А где же Козлов? Стрючков: Он уполз в кусты. Мотыльков: Козлов, ты тут? Козлов: Мама…! Мотыльков: Вот ведь до чего дошел! Стрючков: Что же с ним делать? Мотыльков: А тут уж ничего с ним не поделаешь. По-моему, его надо просто удавить. Козлов! А, Козлов? Ты меня слышишь? Козлов: Ох, слышу, да плохо. Мотыльков: Ты, брат, не горюй. Мы сейчас тебя удавим. Постой!.. Вот… Вот… Вот… Стрючков: Вот сюда вот еще! Так, так, так! Ну-ка еще … Ну, теперь готово! Мотыльков: Теперь готово. Окнов: Господи, благослови! ВСТРЕЧА. Вот однажды один человек пошел на службу, да по дороге встретил другого человека, который, купив польский батон, направлялся к себе восвояси. Вот, собственно, и все. ИСТОРИЯ Абрам Демьянович Пантопасов громко вскрикнул и прижал к глазам платок. Но было поздно. Пепел и мягкая пыль залепила глаза Абрама Демьяновича. С этого времени глаза Абрама Демьяновича начали болеть, постепенно покрылись они противными болячками, и Абрам Демьянович ослеп. Слепого инвалида Абрама Демьяновича вытолкали со службы и назначили ему мизерную пенсию в 36 рублей в месяц. Совершенно понятно, что этих денег не хватало на жизнь Абраму Демьяновичу. Кило хлеба стоило рубль десять копеек, а лук-порей стоил 48 копеек на рынке. И вот инвалид труда стал все чаще прикладываться к выгребным ямам. Трудно было слепому среди всей шелухи и грязи найти с'едобные отбросы. А на чужом дворе и самою-то помойку найти не легко. Глазами-то не видать, а спросить: "где тут у вас помойная яма?" — как-то не ловко. Оставалось только нюхать. Некоторые помойки так пахнут, что за версту слышно, другие, которые с крышкой, совершенно найти невозможно. Хорошо, если дворник добрый попадется, а другой так шуганет, что всякий аппетит пропадает. Однажды Абрам Демьянович залез на чужую помойку и его там укусила крыса, и он вылез обратно. Так в тот день и не ел ничего. Но вот как-то утром у Абрама Демьяновича что-то отскочило от правого глаза. Абрам Демьянович потер этот глаз и вдруг увидел свет. А потом и от левого глаза что-то отскочило, и Абрам Демьянович прозрел. С этого дня Абрам Демьянович пошел в гору. Всюду Абрама Демьяновича нарасхват. А в Наркомтяжпроме, так там Абрама Демьяновича чуть-ли не на руках носили. И стал Абрам Демьянович великим человеком. АНЕКДОТЫ ИЗ ЖИЗНИ ПУШКИНА. * * * Пушкин был поэтом и все что-то писал. Однажды Жуковский застал его за писанием и громко воскликнул: "Да никак ты писака!" С тех пор Пушкин очень полюбил Жуковского и стал называть его по-приятельски просто Жуковым. * * * Как известно, у Пушкина никогда не росла борода. Пушкин очень этим мучился и всегда завидовал Захарьину, у которого, наоборот, борода росла вполне прилично."У него растет, а у меня не растет", — частенько говаривал Пушкин, показывая ногтями на Захарьина, и всегда был прав. * * * Однажды Петрушевский сломал свои часы и послал за Пушкиным. Пушкин пришел, осмотрел часы Петрушевского и положил их обратно на стол. "Что скажешь, брат Пушкин?" — спросил Петрушевский. "Стоп машина", — сказал Пушкин. * * * Когда Пушкин сломал себе ноги, то стал передвигаться на колесах. Друзья любили дразнить Пушкина и хватали его за эти колеса. Пушкин злился и писал про друзей ругательные стихи. Эти стихи он называл "эпиграммами". * * * Лето 1829 года Пушкин провел в деревне. Он вставал рано утром, выпивал жбан парного молока и бежал к реке купаться. Выкупавшись в реке, Пушкин ложился на траву и спал до обеда. После обеда Пушкин спал в гамаке. При встрече с вонючими мужиками Пушкин кивал им головой и зажимал пальцем свой нос. А вонючие мужики ломали свои шапки и говорили: "Это ничаво". * * * Пушкин любил кидаться камнями. Как увидит камни, так и начнет ими кидаться. Иногда так разойдется, что стоит весь красный, руками машет, камнями кидается, просто ужас! У Пушкина было четыре сына и все идиоты. Один не умел даже сидеть на стуле и все время падал. Пушкин-то и сам довольно плохо сидел на стуле. Бывало, сплошная умора: сидят они за столом; на одном конце Пушкин все время со стула падает, а на другом конце его сын. Просто хоть святых вон выноси. * * * Николай и написал стихотворение на именины императрицы. Начинается так: "Я помню чудное мгновенье…" и тому подобное дальше. Тут к нему пришел Пушкин и прочитал. А вечером у Зинаиды Волконской имел большой через него успех, выдавая, как всегда, за свои. Что значит профессиональная память у человека была. И вот утром, когда Александра Федоровна кофий пьет, царь-супруг ей свою бумажку подсовывает под блюдечко. Она прочитала и говорит: "Ах, Коко, как мило, где ты достал, это же свежий Пушкин!" * * * Достоевский пришел в гости к Гоголю. Позвонил. Ему открыли. "Что вы, — говорят, — Федор Михайлович, Николай Васильевич уже лет 50 как умер." "Ну что же, — подумал Достоевский, — царствие ему небесное, — я ведь тоже когда-нибудь умру." * * * Лев Толстой очень любил детей. За обедом он им все сказки рассказывал, истории с моралью, для поучения. * * * Однажды Пушкин стрелялся с Гоголем. Пушкин говорит:- Стреляй первый ты. — Как я? Нет ты! — Ах я? Нет ты! Так и не стали стреляться. * * * Лермонтов любил собак. Еще он любил Наталью Николаевну Пушкину. Только больше всего он любил самого Пушкина. Читал его стихи и всегда плакал. Поплачет, а потом вытащит саблю и давай рубить подушки! Тут и любимая собака не попадайся под руку — штук сорок как-то зарубил! А Пушкин ни от каких стихов не плакал. Ни за что. * * * Лев Толстой очень любил детей. Утром проснется, поймает кого-нибудь и гладит по головке, пока не позовут завтракать. Однажды Гоголь переоделся Пушкиным, пришел к Пушкину и позвонил. Пушкин открыл ему и кричит: "Смотри-ка, Арина Родионовна, я пришел!" * * * Лев Толстой очень любил детей, а взрослых терпеть не мог, особенно Герцена. Как увидит, так и бросается костылем, и все в глаз норовит, в глаз. А тот делает вид, что не замечает, и все говорит: "О, Толстой, о, Толстой!.." * * * Пушкин часто бывал в гостях у Вяземского, подолгу сидел на окне, все видел и все знал. Он знал, что Лермонтов любит его жену. Потому считал не совсем уместным передавать ему лиру. Думал Тютчеву послать за границу — не пропустили, сказали: не подлежит: имеет художественную ценность. А Некрасов ему как человек не нравился. Вздохнул и оставил лиру у себя. * * * Однажды Гоголю подарили канделябр. Он сразу нацепил на него бакенбарды и стал дразниться: "Эх ты, — говорит, — лира недоделанная!" * * * Однажды Гоголь переоделся Пушкиным, сверху нацепил львиную шкуру и поехал в маскарад. Ф.М. Достоевский, царствие ему небесное, увидел и кричит: "Спорим, это Лев Толстой! Спорим, это Лев Толстой!" * * * Однажды Чернышевский увидел из окна своей мансарды, как Лермонтов вскочил на коня и крикнул: "В Пассаж!" "Ну что же, — подумал Чернышевский, — вот Бог даст революция будет, тогда и я так-то крикну!" И стал репетировать перед зеркалом, повторяя на разные манеры: "В Пассаж! В Пассаж! В Пассссажжж! В Пассааааж!" * * * Лев Толстой очень любил детей. Бывало привезет в кабриолете штук пять и всех оделяет. А Герцену вечно не везло: то вшивый достанется, то кусачий… А попробуй при Льве поморщиться — схватит костыль и трах по башке! Снится однажды Герцену сон. Будто эмигрировал он в Лондон, и живется ему там очень хорошо. Купил он будто собаку бульдожьей английской породы. До того злючий пес — сил нет: кого увидит, на того и бросается. И уж если достигнет, вцепится мертвой хваткой, и все — можешь бежать заказывать панихиду. И вдруг он будто даже не в Лондоне, а в Москве. Идет по Тверскому бульвару, а навстречу ему Лев Толстой… И надо же… Тут на самом интересном месте пришла Авдотья Панаева и разбудила. * * * Лев Толстой очень любил детей. За обедом он им все сказки рассказывал для поучения. Бывало все уже консоме с паштетом с'ели, профитрош, устриц, бламанже, пломбир, а он все первую ложку супа перед бородой держит, рассказывает. Мораль выведет и хлоп ложкой об стол. * * * Лев Толстой очень любил детей. Однажды он шел по Тверскому бульвару и увидел идущего впереди Пушкина. Пушкин, как известно, ростом был невелик. "Конечно, это уже не ребенок, это, скорее, подросток, — подумал Толстой. — Все равно: дай догоню и поглажу по головке." И побежал догонять Пушкина. Пушкин же не зная Толстовских намерений, бросился наутек. Пробегают мимо городового. Сей страж порядка был возмущен неприличною быстротой в людном месте и бегом устремился вслед с целью остановить. Западная пресса потом писала, что в России литераторы подвергаются преследованию со стороны властей. * * * У Вяземского была квартира с окном на Тверской бульвар. Пушкин очень любил ходить к нему в гости. Придет, бывало, и сразу прыг на подоконник и свесится из окна, и смотрит. Чай ему тоже туда, на окно подавали. Иной раз там и заночует. Ему даже матрац купили специальный, только он его не признавал. "К чему, — говорит, — такие роскоши!" — и спихнет матрац с подоконника. А потом всю ночь возится, спать не дает. * * * Ф.М. Достоевский, царствие ему небесное, тоже очень любил собак, но был болезненно самолюбив и это скрывал (насчет собак), чтоб никто не мог сказать, что он подражает Лермонтову. Про него уже и так много говорили. * * * Однажды Пушкин написал письмо Рабиндранату Тагору. "Дорогой далекий друг, — писал он, — я вас не знаю и вы меня не знаете. Очень бы хотелось познакомиться. Всего хорошего. Саша." Когда письмо принесли, Тагор предавался самосозерцанию. Так погрузился, хоть режь его. Жена толкала — толкала, письмо подсовывала — не видит. Так и не познакомились. Однажды Гоголь переоделся Пушкиным и пришел в гости к Державину. Гавриилу Романовичу. Старик, уверенный, что перед ним и впрямь Пушкин, сходя в гроб благословил его. * * * Лев Толстой очень любил детей. Приведут полную комнату, шагу ступить негде, а он все кричит: "Еще, еще!" * * * Однажды Ф.М. Достоевскому, царствие ему небесное, исполнилось 150 лет. Он обрадовался и устроил день рождения. Пришли к нему все писатели, только, почему-то наголо обритые, как сговорились. У одного Гоголя усы нарисованы. Ну, хорошо. Выпили, закусили, поздравили новорожденного, царствие ему небесное, сели играть в вист. Сдал Лев Толстой — у каждого по пяти тузов. Что за черт? Так не бывает. Сдай-ка, брат Пушкин, лучше ты! "Я, — говорит, — пожалуйста, сдам!" И сдал всем по шести тузов и две пиковые дамы. Ну и дела! Сдай-ка ты, брат Гоголь. Гоголь сдал… Ну, знаете… Даже нехорошо сказать. Так как-то получилось. Нет, право слово, лучше не надо. * * * Однажды Гоголь переоделся Пушкиным и задумался о душе. Что же он там надумал, так никто и не узнал. Только на другой день Ф.М. Достоевский, царствие ему небесное, встретил Гоголя на улице и отшатнулся. "Что с Вами, — воскликнул он, — Николай Васильевич? У Вас вся голова седая." * * * Однажды Пушкин решил испугать Тургенева, и спрятался на Тверском бульваре под лавкой. А Гоголь тоже решил в этот день испугать Тургенева, переоделся Пушкиным и спрятался под другой лавкой. Тут Тургенев идет. Как они оба выскочат! * * * Лев Толстой очень любил детей. Однажды он играл с ними весь день и проголодался. Пришел к жене. "Сонечка, — говорит, — ангельчик, сделай мне тюрьку." Она возражает: "Левушка, ты не видишь, я "Войну и мир" переписываю." "А-а, — возопил он, — я так и знал, что тебе мой литературный фимиам дороже моего "я"!" И костыль задрожал в его судорожной руке. Однажды Лермонтов купил яблок и пришел на Тверской бульвар, и стал угощать присутствующих дам. Все брали и говорили "мерси". Когда же подошла Наталья Николаевна с сестрой Александриной, от волнения он так задрожал, что яблоко упало к ее ногам (Натальи Николаевны, а не Александрины). Одна из собак схватила яблоко и бросилась бежать. Александрина, конечно же, побежала за ней. Они были одни впервые в жизни (Лермонтов, конечно с Натальей Николаевной, а не Александрина с собакой). Кстати, она (Александрина) ее не догнала. * * * Тургенев хотел быть храбрым, как Лермонтов, и пошел покупать саблю. Пушкин проходил мимо магазина и увидел его в окно. Взял и закричал нарочно: "Смотри-ка, Гоголь (а никакого Гоголя с ним вовсе и не было), смотри-ка — Тургенев саблю покупает! Давай мы с тобой ружье купим!" Тургенев испугался и в ту же ночь уехал в Баден-Баден. * * * Однажды Ф.М. Достоевский, царствие ему небесное, поймал на улице кота. Ему надо было живого кота для романа. Бедное животное пищало, хрипело и закатывало глаза, потом притворилось мертвым. Тут он его и отпустил. Обманщик укусил бедного, в свою очередь, писателя за ногу и скрылся. Так и остался невоплощенным лучший роман Федера Михайловича Достоевского, царствие ему небесное, "Бедное животное". Про котов. * * * Лев Толстой жил на площади Пушкина, а Герцен — у Никитских ворот. Обоим по литературным делам часто приходилось бывать на Тверском бульваре. И уж если встретятся — беда: погонится и хоть раз, да врежет костылем по башке. А бывало и так, что впятером оттаскивали, и Герцена из фонтана в чувство приводили. Вот почему Пушкин в гости к Вяземскому ходил, на окошке сидел. Так этот дом потом и назывался — "Дом Герцена". * * * Пушкин шел по Тверскому бульвару и встретил красивую даму. Подмигнул ей, а она как захохочет! "Не обманете, — говорит, — Николай Васильевич! Лучше отдайте три рубля, что давеча в буриме проиграли." Пушкин сразу догадался в чем дело. "Не отдам, — говорит, — дура!" Показал ей язык и убежал. Что потом Гоголю было!.. * * * Гоголь только под конец жизни о душе задумался, а смолоду у него вовсе совести не было. Однажды невесту в карты проиграл. И не отдал. Лермонтов хотел у Пушкина жену увезти на Кавказ. Все смотрел на нее из-за колонны, все смотрел… Вдруг устыдился своих желаний. "Пушкин, — думает, — зеркало русской революции, а я свинья". Пошел встал перед ним на колени и говорит: "Пушкин, — говорит, — где твой кинжал? Вот грудь моя!" Пушкин долго смеялся. * * * Тургенев мало того, что от природы был робок, его еще Пушкин с Гоголем совсем затюкали. Проснется ночью и кричит: "Мама!" Особенно под старость. * * * Однажды у Достоевского засорилась ноздря. Он стал продувать — лопнула перепонка в ухе. Заткнул пробкой — оказалась велика, череп треснул. Связал веревочкой — рот не открывается. Тут он и проснулся в недоумении, царствие ему небесное. * * * Однажды Лев Толстой спросил Достоевского, царствие ему небесное: "Правда Пушкин великий поэт?" "Неправда", — хотел ответить Ф.М., но вспомнил, что у него не открывается рот с тех пор, как он перевязал свой треснутый череп, и промолчал. "Молчание — знак согласия," сказал Лев Толстой и ушел. Тут Ф.М., царствие ему небесное, вспомнил, что все это ему приснилось во сне. Но было уже поздно. * * * Шел Пушкин по Тверскому бульвару и увидел Чернышевского. Подкрался и идет сзади. Мимо идущие литераторы кланяются Пушкину, а Чернышевский думает, ему. Радуется. Достоевский прошел — поклонился. Помяловский, Григорович — поклон. Гоголь прошел — засмеялся так и ручкой сделал, привет — тоже приятно. Тургенев — реверанс. Потом Пушкин ушел к Вяземскому чай пить. А тут навстречу Толстой, молодой еще был, без бороды, в эполетах. И не посмотрел даже. Чернышевский потом записал в дневнике: "Все писатели хорошие, один Лев Толстой хам, потому, что граф." * * * Однажды Гоголь переоделся Пушкиным и пошел в гости к Вяземскому. Выглянул случайно в окно и видит — Толстой Герцена костылем лупит, а кругом детишки стоят и смеются. Он пожалел Герцена и заплакал. Тогда Вяземский понял, что перед ним не Пушкин. * * * Толстой очень любил детей и писал про них стихи. Стихи он списывал в отдельную тетрадку. Однажды после чаю подает эту тетрадку жене. "Гляньте, Софи, правда, лучше Пушкина?" — а сам сзади костыль держит. Она прочитала и говорит: "Нет, Левушка, гораздо хуже. А чье это?" Тут он ее костылем по башке — трах! С тех пор во всем полагался на ее литературные вкусы. Лермонтов был влюблен в Наталью Николаевну Пушкину, но ни разу с ней не разговаривал. Однажды он вывел своих собак погулять на Тверской бульвар. Ну они, натурально визжат, кусаются, всего его испачкали. А тут навстречу она с сестрой Александриной. "Посмотри, — говорит, — мон шер, охота некоторым жизнь себе осложнять! Лучше уж детей держать побольше!" Лермонтов аж плюнул про себя. "Ну и дура, — думает, — мне такую и даром не надо!" С тех пор и не мечтал увезти ее на Кавказ. * * * Однажды Гоголь переоделся Пушкиным и пришел в гости к Майкову. Майков усадил его в кресло и угощает пустым чаем. "Поверите ли, — говорит, — Александр Сергеевич, — куска сахару в доме нет. Давеча Гоголь приходил и весь сахар с'ел." Гоголь ему ничего не сказал. * * * Однажды Гоголь написал роман. Сатирический. Про одного хорошего человека, попавшего на Колыму в лагерь. Начальника лагеря зовут Николай Павлович (намек на царя). И вот он с помощью уголовников травит этого хорошего человека, и доводит его до смерти. Гоголь назвал роман "Герой нашего времени". Подписался "Пушкин". И отнес роман Тургеневу, чтобы напечатать в журнале. Тургенев был человек робкий. Он прочитал роман и покрылся холодным потом. Решил скорее отредактировать. Место действия он перенес на Кавказ. Заключенного заменил офицером. Вместо уголовников у него стали красивые девушки, и не они обижали героя, а он их. Николая Павловича он переименовал в Максима Максимовича. Зачеркнул "Пушкин" и написал "Лермонтов". Поскорее отправил рукопись в редакцию, отер холодный пот и лег спать. Вдруг посреди сладкого сна его пронзила кошмарная мысль. Название! Название! Название-то он не изменил! Тут же, почти не одеваясь, он уехал в Баден-Баден. * * * Лев Толстой очень любил играть на балалайке (и, конечно, детей). Но не умел. Бывало пишет роман "Война и мир", а сам думает: "Трень-день, тер-день-день!" * * * Однажды Ф.М. Достоевский, царствие ему небесное, сидел у окна и курил. Докурил и выбросил окурок в окно. Под окном у него была керосиновая лавка, и окурок угодил как раз в бидон с керосином. Пламя, конечно, столбом. В одну ночь пол-Петербурга сгорело. Ну, посадили его, конечно. Отсидел, вышел. Идет в первый раз по Петербургу. Навстречу ему Петрашевский. Ничего не сказал, только пожал руку и в глаза посмотрел. Со значением. * * * Пушкин сидит у себя дома и думает: "Я гений, ладно. Гоголь тоже гений. Но ведь и Толстой гений. И Достоевский, царствие ему небесное, тоже гений! Когда же это кончится? Тут-то все и кончилось. Пушкин был не то что ленив, но склонен к мечтательному созерцанию. Тургенев же — хлопотун ужасный, вечно одержимый жаждой деятельности. Пушкин этим часто злоупотреблял. Бывало, лежит на диване, входит Тургенев. Пушкин ему: "Иван Сергеевич, не в службу, а в дружбу — за пивом не сбегаешь?" и тут же спокойно засыпает обратно. Знает: не было случая, чтобы Тургенев вернулся. То забежит куда-нибудь петиции подписывать, то на гражданскую панихиду. А то испугается чего-нибудь и уедет в Баден-Баден. Без пива же остаться Пушкин не боялся. Слава богу, крепостные были. Было кого послать. * * * Счастливо избежав однажды встречи со Львом Толстым, идет Герцен по Тверскому бульвару и думает: "Все же жизнь иногда прекрасна". Тут ему под ноги огромный черный котище — враз сбивает с ног. Только встал, отряхивает с себя прах — налетает свора черных собак, бегущая за этим котом, и повергает его на землю. Вновь подымается будущий издатель "Колокола" и видит: навстречу на вороном коне гарцует владелец собак поручик Лермонтов. "Конец, — мыслит автор "Былого и дум", — сейчас разбегутся и …" Ничуть не бывало. Сдержанный привычной рукой, конь строевым шагом проходит мимо и только, почти миновав уже Герцена, размахивается хвостом и — хлясть по морде! Очки, натурально, летят в кусты. "Ну, это еще полбеды"- думает автор "Сороки — воровки", берет очки, водружает их себе на нос — и что видит посередине куста? Ехидно улыбающееся лицо Льва Толстого! Но Толстой ведь не изверг был. "Проходи, — говорит, — проходи, бедолага!" — и погладил по головке. * * * Однажды Гоголь переоделся Пушкиным, сверху нацепил маску и поехал на бал-маскарад. Там к нему подпорхнула прелестная дама и сунула ему записочку. Гоголь читает и думает: "Если это мне как Гоголю — что я, спрашивается, должен делать? Если это мне как Пушкину — я как человек порядочный не могу воспользоваться. А если это всего лишь шутка юного создания, избалованного всеобщим вниманием? А, ну ее!" И бросил записку в помойку. * * * Лев Толстой и Ф.М. Достоевский поспорили, кто лучше роман напишет. Судить пригласили Тургенева. Толстой прибежал домой, заперся у себя в кабинете и начал писать роман, для детей, конечно (он их очень любил). А Достоевский сидит у себя и думает: "Тургенев человек робкий. Он сидит у себя сейчас и думает: "Достоевский человек нервный. Если я скажу, что его роман хуже, он и зарезать может". Что же мне стараться (это Достоевский думает). Напишу нарочно похуже, все равно деньги мои будут (на сто рублей спорили)". А Тургенев в это время сидит у себя и думает: "Достоевский человек нервный. Если я скажу, что его роман хуже, он и зарезать может. С другой стороны, Толстой — граф. Тоже лучше не связываться. Ну их совсем!" И в ту же ночь уехал в Баден-Баден. * * * Ф.М. Достоевский, царствие ему небесное, страстно любил жизнь. Она его, однако, не баловала, поэтому он часто грустил. Те же, кому жизнь улыбалась (например, Лев Толстой) не ценили этого, постоянно отвлекаясь на другие предметы. Например, Лев Толстой очень любил детей. Они же его боялись. Прятались от него под лавку и шушукались там: "Робя, вы этого дяденьку бойтесь. Еще как трахнет костылем!" Дети любили Пушкина. Они говорили: "Он веселый! Смешной такой!" И гонялись за ним босоногой стайкой. Но Пушкину было не до детей. Он любил один дом на Тверском бульваре, однако, одно окно в этом доме… Он мог часами сидеть на широком подоконнике, пить чай, смотреть на бульвар… Однажды, направляясь к этому дому, он поднял глаза и на своем окне увидел себя! Он, конечно, сразу понял, кто это. А вы? * * * Ольга Форш подошла к Алексею Толстому и что-то сделала. Алексей Толстой тоже что-то сделал. Тут Константин Федин и Валентин Стенич выскочили на двор и принялись разыскивать подходящий камень. Камня они не нашли, но нашли лопату. Этой лопатой Константин Федин с'ездил Ольгу Форш по морде. Тогда Алексей Толстой разделся голым и, выйдя на Фонтанку, стал ржать по-лошадиному. Все говорили: "Вот ржет крупный современный писатель". И никто Алексея Толстого не тронул. ВЕЩЬ Мама, папа и прислуга по названию Наташа сидели за столом и пили. Папа был несомненно забулдыга. Даже мама смотрела на него свысока. Но это не мешало папе быть очень хорошим человеком. Он очень добродушно смеялся и качался на стуле. Горничная Наташа, в наколке и передничке, все время невозможно смеялась. Папа веселил всех своей бородой, но горничная Наташа конфузливо опускала глаза, изображая, что она стесняется. Мама, высокая женщина с большой прической, говорила лошадиным голосом. Мамин голос трубил в столовой, отзываясь на дворе и в других комнатах. Выпив по первой рюмочке, все на секунду замолчали и поели колбасу. Немного погодя все опять заговорили. Вдруг, совершенно неожиданно, в дверь кто-то постучал. Ни папа, ни мама, ни горничная Наташа не могли догадаться, кто стучит в дверь. — Как это странно, — сказал папа, — кто бы там мог стучать в дверь? Мама сделала соболезнующее лицо и не в очередь налила себе вторую рюмочку, выпила и сказала: — Странно. Папа ничего не сказал плохого, но налил себе тоже рюмочку, выпил и встал из-за стола. Ростом папа был невысок. Не в пример маме. Мама была высокой полной женщиной с лошадиным голосом, а папа был просто ее супруг. В добавление ко всему прочему, папа был веснушчат. Он одним шагом подошел к двери и спросил: — Кто там? — Я, — сказал голос за дверью. Тут же открылась дверь и вошла горничная Наташа, вся смущенная и розовая. Как цветок. Папа сел. Мама выпила еще. Горничная Наташа и другая, как цветок, зарделись от стыда. Папа посмотрел на них и ничего плохого не сказал, а только выпил, так же, как и мама. Чтобы заглушить неприятное жжение во рту, папа вскрыл банку консервов с раковым паштетом. Все были очень рады, ели до утра. Но мама молчала, сидя на своем месте. Это было очень неприятно. Когда папа собирался что-то спеть, стукнуло окно. Мама вскочила с испуга и закричала, что она ясно видит, как с улицы в окно кто-то заглянул. Другие уверяли маму что это невозможно, так как их квартира в третьем этаже, и никто с улицы в окно посмотреть не мог, — для этого нужно быть великаном или Голиафом. Но маме взбрела в голову крепкая мысль. Ничто на свете не могло ее убедить, что в окно никто не смотрел. Чтобы успокоить маму, ей налили еще одну рюмочку. Мама выпила рюмочку. Папа тоже налил себе и выпил. Наташа и горничная как цветок сидели, потупив глаза от конфуза. — Не могу быть в хорошем настроении, когда на нас смотрят с улицы через окно, — кричала мама. Папа был в отчаянии, не зная, как успокоить маму. Он сбегал даже во двор, пытаясь заглянуть оттуда хотя бы в окно второго этажа. Конечно, он не смог дотянуться. Но маму это нисколько не убедило. Мама даже не видела, как папа не мог дотянуться до окна всего лишь второго этажа. Окончательно расстроенный всем этим, папа вихрем влетел в столовую и залпом выпил две рюмочки, налив рюмочку и маме. Мама выпила рюмочку, но сказав, что пьет только в знак того, что убеждена, что в окно кто-то посмотрел. Папа даже руками развел. — Вот, — сказал он маме и, подойдя к окну, растворил настежь обе рамы. В окно попытался влезть какой-то человек в грязном воротничке и с ножом в руках. Увидя его, папа захлопнул рамы и сказал: — Никого нет там. Однако человек в грязном воротничке стоял за окном и смотрел в комнату и даже открыл окно и вошел. Мама была страшно взволнована. Она грохнулась в истерику, но, выпив немного предложенного ей папой и закусив грибками, успокоилась. Вскоре и папа пришел в себя. Все опять сели к столу и продолжали пить. Папа достал газету и долго вертел ее в руках, ища, где верх и где низ. Но сколько он ни искал, так и не нашел, а потому отложил газету в сторону и выпил рюмочку. — Хорошо, — сказал папа, — но не хватает огурцов! Мама неприлично заржала, отчего горничные сильно сконфузились и принялись рассматривать узор на скатерти. Папа выпил еще и вдруг, схватив маму, посадил ее на буфет. У мамы взбилась седая пышная прческа, на лице проступили красные пятна, и, в общем, рожа была возбужденная. Папа подтянул свои штаны и начал тост. Но тут открылся в полу люк, и оттуда вылез монах. Горничные так переконфузились, что одну начало рвать. Наташа держала свою подругу за лоб, стараясь скрыть безобразие. Монах, который вылез из-под стола, прицелился кулаком в папино ухо, да как треснет! Папа так и шлепнулся на стул, не окончив тоста. Тогда монах подошел к маме и ударил ее как-то снизу — не то рукой, не то ногой. Мама принялась кричать и звать на помощь. А монах схватил за шиворот обеих горничных и, помотав ими по воздуху, отпустил. Потом, никем не замеченный, монах скрылся под стол и закрыл за собой люк. Очень долго ни мама, ни папа, ни горничная Наташа не могли прийти в себя. Но потом, отдышавшись и приведя себя в порядок, они выпили по рюмочке и сели за стол закусить шинкованной капусткой. Выпив еще по рюмочке, все посидели, мирно беседуя. Вдруг папа побагровел и принялся кричать: — Что! Что! — кричал папа — Вы считаете меня за мелочного человека! Вы смотрите на меня, как на неудачника! Я вам не приживальщик! Сами вы негодяи! Мама и горничная Наташа выбежали из столовой и заперлись на кухне. — Пошел, забулдыга! Пошел, чертово копыто! — шептала мама в ужасе окончательно сконфуженной Наташе. А папа сидел в столовой до утра и орал, пока не взял папку с делами, одел белую фуражку и скромно пошел на службу. ГРИГОРЬЕВ И СЕМЕНОВ Григорьев /ударяя Семенова по морде/: Вот вам и зима настала. Пора печи топить. Как по-вашему? Семенов: По-моему, если отнестись серьезно к вашему замечанию, то, пожалуй, действительно пора затопить печку. Григорьев /ударяя Семенова по морде/: А как по-вашему, зима в этом году будет холодная или теплая? Семенов: Пожалуй, судя по тому, что лето было дождливое, зима будет холодная. Если лето дождливое, то зима всегда холодная. Григорьев /ударяя Семенова по морде/: Я не зябну. Семенов: Ох! Григорьев /ударяя Семенова по морде/: Что ох? Семенов /держась рукой за щеку/: Ох! Лицо болит! Григорьев: Почему болит? /и с этими словами хвать Семенова по морде/ Семенов: /падая со стула/ Ох! Сам не знаю. Григорьев: /ударяя Семенова ногой по морде/ У меня ничего не болит. Семенов: Я тебя, сукин сын, отучу драться. /Пробует встать/ Григорьев: /Ударяя Семенова по морде/ Тоже, учитель нашелся! Семенов: /Валится на спину/ Сволочь паршивая! Григорьев: Ну, ты, выбирай выражения полегче! Семенов: /Силясь подняться/ Я, брат, долго терпел. Но хватит. С тобой, видно, нельзя по-хорошему. Ты, брат, сам виноват. Григорьев: /Ударяя Семенова каблуком по морде/ Говори, говори! Послушаем. Семенов: /Валится на спину/ Ох! * * * Одна девочка сказала: "Гвя". Другая девочка сказала: "Хфы". Третья девочка сказала: "Мбрю". А Ермаков капусту из-под забора хряпал, хряпал и хряпал. Видно уже вечер наступил. Мотька с говном наигрался и спать пошел. Моросил дождик. Свиньи горох ели. Рагозин в женскую баню подглядывал. Сенька на Маньке верхом сидел. Манька же дремать начала. Потемнело небо. Заблистали звезды. Под полом крысы мышку загрызли. Спи, мой мальчик, не пугайся глупых снов. Глупые сны от желудка. СУНДУК. Человек с тонкой шеей забрался в сундук, закрыл за собой крышку и начал задыхаться. — Вот, говорил, задыхаясь, человек с тонкой шеей, — я задыхаюсь в сундуке, потому, что у меня тонкая шея. Крышка сундука закрыта и не пускает ко мне воздуха. Я буду задыхаться, но крышку сундука все равно не открою. Постепенно я буду умирать. Я увижу борьбу жизни и смерти. Бой произойдет неестественно, при равных шансах, потому, что естественно побеждает смерть, а жизнь, обреченная на смерть, только тщетно борется с врагом, до последней минуты, не теряя напрасной надежды. В этой же борьбе, которая произойдет сейчас, жизнь будет знать способ своей победы: для этого жизни надо заставить мои руки открыть крышку сундука. Посмотрим: кто кого? Только вот ужасно пахнет нафталином. Если победит жизнь, я буду вещи в сундуке пересыпать махоркой. Вот началось: я больше не могу дышать. Я погиб, это ясно! Мне уже нет спасения! И ничего возвышенного нет в моей голове. Я задыхаюсь!.. Ой! Что же это такое? Сейчас что-то произошло, но я не могу понять, что именно. Я что-то видел или что-то слышал… Ой! Опять что-то призошло? Боже мой! Мне нечем дышать. Я, кажется, умираю… А это еще что такое? Почему я пою? Кажется у меня болит шея… Но где же сундук? Почему я вижу все, что находится у меня в комнате? Да никак я лежу на полу! А где же сундук? Человек с тонкой шеей поднялся с пола и посмотрел кругом. Сундука нигде не было. На стульях и на кровати лежали вещи, вынутые из сундука, а сундука нигде не было. Человек с тонкой шеей сказал: — Значит жизнь победила смерть неизвестным для меня способом. ПАКИН и РАКУКИН. -Ну ты, не очень-то фрякай! — сказал Пакин Ракукину. Ракукин сморщил нос и недоброжелательно посмотрел на Пакина. — Что глядишь? Не узнал? — спросил Пакин. Ракукин пожевал губами и, с возмущением повернувшись на своем вертящемся кресле, стал смотреть в другую сторону. Пакин побарабанил пальцами по своему колену и сказал: — Вот дурак! Хорошо бы его по затылку палкой хлопнуть. Ракукин встал и пошел из комнаты, но Пакин быстро вскочил, догнал Ракукина и сказал: — Постой! Куда помчался? Лучше сядь, и я покажу тебе кое-что. Ракукин остановился и недоверчиво посмотрел на Пакина. — Что, не веришь? — спросил Пакин. — Верю, — сказал Ракукин. — Тогда садись вот сюда, в это кресло, — сказал Пакин. И Ракукин сел обратно в свое вертящееся кресло. — Ну вот, — сказал Пакин, — чего сидишь в кресле как дурак? Ракукин подвигал ногами и быстро замигал глазами. — Не мигай, — сказал Пакин. Ракукин перестал мигать глазами и, сгорбившись, выпятил живот и вытянул шею. — Эх, — сказал Пакин, — так бы и шлепнул тебя по подрыльнику! Ракукин икнул, надул щеки и потом осторожно выпустил воздух через ноздри. — Ну ты, не фрякай! — сказал Пакин Ракукину. Ракукин еще больше вытянул шею и опять быстро-быстро замигал глазами. Пакин сказал: — Если ты, Ракукин, сейчас не перестанешь мигать, я тебя ударю ногой по грудям. Ракукин, чтобы не мигать, скривил челюсти и еще больше вытянул шею, и закинул назад голову. — Фу, какой мерзопакостный у тебя вид, — сказал Пакин. — Морда как у курицы, шея синяя, просто гадость! В это время голова Ракукина закидывалась назад все дальше и дальше и, наконец, потеряв напряжение, свалилась на спину. — Что за черт! — воскликнул Пакин. — Это что еще за фокусы? Если посмотреть от Пакина на Ракукина, то можно было подумать, что Ракукин сидит вовсе без головы. Кадык Ракукина торчал вверх. Невольно хотелось думать, что это нос. — Ой, Ракукин! — сказал Пакин. Ракукин молчал. — Ракукин! — повторил Пакин. Ракукин не отвечал и продолжал сидеть без движения. — Так, — сказал Пакин, — подох Ракукин. Пакин перекрестился и на цыпочках вышел из комнаты. Минут четырнадцать спустя из тела Ракукина вылезла маленькая душа и злобно посмотрела на то место, где недавно сидел Пакин. Но тут из-за шкафа вышла высокая фигура ангела смерти, и, взяв за