Виктор Шевелов - Те, кого мы любим - живут

И вот как-то случай свел нас на пятачке. Каталина была озабочена. Березин что-то внушительно говорил ей. Заметив меня, он немедля переменил тему разговора, рассмеялся. Вышло у него это ненатурально. Он и сам почувствовал фальшь и покраснел до корней волос.

— У меня к вам разговор, Каталина, — сказал я. — Вы не очень заняты?

— Нет. А что?

Я покосился на Березина, недвусмысленно давая ему понять, что он мне помеха. Березин заколебался.

— Нет, останьтесь! — вдруг обратилась к нему Ката­лина. И повернулась ко мне. — Я слушаю.

— Здесь не совсем удобно, — замялся я.

Каталина спросила напрямик:

— Вы боитесь его? — кивнула на Березина и с из­девкой улыбнулась. — Он же вам друг.

Я, да и, видимо, Березин поняли, что выглядим до­вольно-таки смешно.

— Не кажется, ли вам все это мальчишеством? — снисходительно сказал я Каталине.

— А вам не кажется, что пора, наконец, перестать опекать меня и принимать за девчонку, которая без мамы не может и шага ступить?—спросила Каталина.— Кстати, вы не оригинальны. — Она метнула взгляд на Березина. — Лейтенант тоже считает своим долгом опе­кать меня. Даже закатил сцену. Он, видите ли, огорчен и уверен, что мое пребывание в армии — чистая случай­ность. Его чутье подсказывает ему, что я сама раскаи­ваюсь, готова грызть локоть. Дескать, мое место в Мос­кве, около мамы, я должна быть в институте. Войтов ко мне относится хорошо, не поздно исправить ошибку. Ну да что толочь воду в ступе, думайте, что хотите! Только избавьте меня от этой заботы. Я не беспомощный ще­нок. Никто не знает, что у меня тут, на сердце. — Руки Каталины взметнулись к груди. Мне по-настоящему ста­ло стыдно от какой-то своей мелкоты. Березин присталь­но разглядывал свои сапоги.—А думать обо мне можете все, что вам угодно,—продолжала она.—У людей никто не отнимал права заблуждаться. Сегодня одна моя под­ружка даже сообщила мне, что я втюрилась по уши в лейтенанта Метелина. А я-то и не догадывалась об этом.

— Вы хотите сказать...

— Просто хочу предостеречь вас, лейтенант, от за­блуждений.

Каталина! Из давней короткой встречи я вынес обры­вочные представления об этом человеке. Но забыл, ка­жется, и то немногое. Думал — передо мною девочка восемнадцати лет. В возрасте не ошибся! Ошибся в глав­ном. Забыл о времени, которое заставляет мужать не по годам, а часам. Я забыл о самом ценном в человеке — об одаренности его натуры и с одинаковой меркой, как ко всем, подходил к Каталине. Чего доброго, мог еще возомнить себя неотразимым и— этаким пошляком Дон-Жуаном — волочиться за нею, стараться кружить ей голову. В ней же все светло и чисто. Она полна силы, не доступной ни мне, ни Березину.

— М-да, поделом, — сказал я лейтенанту. — Ката­лина преподала нам превосходный урок. Что ж, пошли.

— Я останусь, — сказал Березин.

VI

Некоторое время я наблюдал Каталину издали. Я уже не мог оставаться равнодушным к этому человеку, повернувшемуся такой неожиданной стороной. Березин после нашего разговора втроем дулся на меня, свой взвод сам уводил на занятия. Вечерами тщательно чис­тился, мылся и уходил из палатки, не обмолвившись со мною ни словом. Я знал — его ждала Каталина. Но долго он не задерживался, возвращался то захлестну­тый без меры счастьем, то подавленный и несчастный.

— Все ты виноват, — выпалил однажды он и тут же присмирел. — Послушай, Саша, давай поговорим как мужчина с мужчиной. Если ты любишь Каталину, так скажи, и я уступлю тебе дорогу.

Я усмехнулся.

— Не смейся! — возмутился он. — Я люблю. Не могу жить без нее! Все во мне перевернулось, не узнаю самого себя. Я глуп, я сумасшедший, я самый счастливый. Ради нее отказался от долго лелеемой мечты... — Он перевел дыхание. — Все началось еще в спецшколе. Из-за Ката­лины я тоже ушел оттуда. Для меня это могло кончиться очень худо, но поступить иначе было выше моих сил. Ра­ди всего святого прошу тебя — пойми. У тебя тверже воля, ты сумеешь заставить себя. Я же бессилен, по­тому что люблю ее больше, безумнее. И поэтому не могу. Скажи себе — нет, и я, Саша, твой друг до гроба. Я сде­лаю все, чтобы сохранить Каталину. Ее место не здесь, не в армии, и тем более не на фронте. Я просил Войтова, и он обещал. Каталина должна вернуться в тыл, ее надо сберечь!

— Тебя никогда не будет любить Каталина, — ска­зал я.

Березин подскочил ко мне с кулаками, вытянутый, как струна. Но в его глазах стояли слезы.

— Научи!.. — процедил он сквозь слезы.

— Ты слишком для этого поглощен собой.

— Я люблю ее. Ты знаешь, что это такое? Люблю!

— Не знаю. — И я вышел из палатки.

Густели сумерки. Солдаты готовились к ужину. Березина я, казалось, знал до глубины, думал, он — вопло­щение добродетели, и вот — незнакомый, чужой и жал­кий человек. Неужели Каталина видит только начищен­ную сторону в нем? Я рассердился. И понесло меня, как захлестнутую лошадь на обочину: какой только чуши не нагородил самому себе о Каталине и Березине!

После ужина Войтов пригласил командиров к себе. Длинная, большая комната едва вместила всех. Здесь оказалась и Каталина; вела себя непринужденно, словно была на положении хозяйки. Я недоумевал: офицеры собрались, чтобы подвести итоги боевой учебы в подраз­делениях, роль Кораблевой оставалась загадкой. Слуху, который дошел до меня, не верил, но столь частое посе­щение ею полковника, ее присутствие в его доме даже в часы, когда он вел деловой разговор с подчиненными, — все это было слишком откровенным вызовом. Березин, забившись в угол, не спускал глаз с Каталины. Войтов стоял у карты. Он был в отличном настроении. И ско­ванность, которая обычно царила среди нас в его при­сутствии, как-то незаметно исчезла. Третьего дня пол­ковник получил орден, со дня на день ждет повышения в звании; он стал мягче, с лица его не сходит доброду­шие. Вот и сегодня, разбирая учения, он по-отечески снисходителен к нашим промахам, хотя железную ноту в его голосе мы улавливаем даже за щедрой улыбкой и незлобивостью. Судя по докладам офицеров, репли­кам и замечаниям Войтова, дела идут превосходно. Часть формировалась, пополнялась новыми людьми, училась, готовилась к боям.

— Тяжело в учении—легко в бою,—заключил свой обзор Войтов известным суворовским изречением. И вдруг, перехватив мой взгляд, сказал:

— Это особенно относится к вам, разведчикам, лей­тенант Метелин!

— Слушаюсь, — поднялся я.

— Садитесь.

Войтов отложил указку, достал из кармана яркой белизны платок, вытер бритый череп. Внешне он напо­минает маршала Тимошенко, когда-то служил у него адъютантом, ему подражал. И сегодня полковник цити­ровал маршала, хотя мы, особенно молодые командиры, не любим его бога и поклоняться ему не собирались.

— Вообще разведчики живут чересчур вольготно, — внезапно прозвучал в наступившей тишине голос адъю­танта Войтова Соснова, явно стремящегося угодить сво­ему командиру. — Ремни им потуже подтянуть не мешало бы.

Меня передернуло. Но Войтов с охотой, полушутя-полусерьезно откликнулся на замечание адъютанта:

— Разведчики — привилегированный народ. Однако я не теряю надежды, что наши аристократы наконец поймут: сколько бы мы ни умничали, а солдат должен оставаться солдатом; в существе своем он, как заведен­ный механизм, всегда должен работать безотказно и в заданном направлении. Маршал Тимошенко признаёт только одну школу — суровую. И это лучшая школа из всех возможных.

— Разрешите обратиться, товарищ полковник. Про­шу извинить, но ваш адъютант перегнул палку. Пусть объяснит, что значит «вольготно»? — спросил я.

— Разрешите доложить?

Войтов кивнул головой.

— В пятницу лейтенант Метелин вместо полевых занятий, намеченных по плану, безо всякого разрешения укатил на попутной машине в областной центр и не­сколько часов провел со взводом в картинной галерее.

Соснов ел глазами полковника. «Подражать стар­шему командиру — хорошо, но быть подхалимом — под­ло», — невольно подумал я.

Войтов повернулся ко мне:

— Было?

— Разве командир не вправе поступать так, как он считает разумнее?

— Я вас не спрашиваю о праве!

— Так точно. Было.

Тишина стала звонче. Я поймал на себе взгляд Ката­лины и одновременно Березина. Командиры следили за полковником, ждали бури. Но Войтов не расположен был обострять обстановку, лишь вскользь заметил мне: «Надеюсь, вы уяснили себе, что значит вольготно?» и тотчас переменил разговор. И тут неожиданно вмеща­лась Каталина.

— Товарищ капитан, — она в упор посмотрела на Соснова, — вы считаете, что солдат обязан уметь де­лать одно — стрелять? Только этому его следует учить?! Разве понятие Родина не включает в себя музыки, теат­ра, картинной галереи, то есть Репина, Брюллова, Ра­фаэля, Левитана? Если он, конечно, не оловянный сол­дат, а человек. Разве...