На мостике прохаживался капитан Огрызкин, хилый и забитый жизнью старичок. Как всегда, он и на этот раз ковырял в своих пожелтевших зубах спичкой, потом нюхал эту спичку, морща маленький, как у ребенка, нос. Временами узколобая голова его откидывалась назад, осматривая небо с редкими облаками, морской горизонт. Не было никаких признаков к перемене погоды. Но капитан досадливо морщил угрястое лицо с рыжими ползучими усиками и облизывал сухие губы. Он не любил моря, а свежая погода вызывала в нем чувство отвращения. А тут предстояло отправиться за сто с лишком миль в порт N, чтобы привести оттуда две баржи. Такой рейс для «Дельфина» считался большим. Суденышко было неважное, с малым ходом и довольно потрепанное. Весь экипаж его вместе с капитаном состоял из восьми человек. Вдруг застигнет в пути шторм? Тогда капитану опять придется заглушать свой страх водкой, спрятанной в каюте, а потом, притворившись больным, вручить командование судном рулевому.
Капитан, отбросив спичку, повернулся к берегу и с тревогой посмотрел на метеорологическую станцию. На мачте ее никаких сигналов, предупреждающих о буре, не было, но почему же чувство беспокойства не покидало его? Перевел взгляд на город. Начинался он гаванью, сухим доком, красно-бурыми корпусами казенных складов и мастерских. Потом, плотно прижимаясь друг к другу, загибаясь подковой, шли частные достройки, в большинстве невысокие, с кривыми путаными улицами и переулками. Постепенно поднимаясь вверх по отлогому плоскогорью, дома редели и прятались в зелени деревьев. А дальше на отлете от других зданий, в квадрате высокой ограды, стояла большая тюрьма. Она как будто оторвалась от города, взбежала на гору, на самое видное место, и остановилась, чтобы царить над остальным населением. Твердокаменные стены, когда-то ярко-белые, теперь облупились, стали грязно-серыми, точно обросли коростой. Одинокая и молчаливая, она, как неусыпный страж, угрюмо смотрела на всю окрестность маленькими мутными глазами многочисленных окон, постоянно напоминая людям о своем мрачном величии. Каждый раз при взгляде на нее у капитана в душе зарождался страх, точно она только для того и стоит, чтобы подстерегать его.
Огрызкин, отвернувшись, достал из кармана новую спичку, аккуратно заострил ее перочинным ножом и снова принялся ковырять в зубах.
Машинист Самохин, взглянув на него, перегнулся через фальшборт и громко сплюнул:
— Тьфу, черт возьми!
Капитан оглянулся.
— Ты что это, Самохин, так сердито плюешь?
— Зубы болят, а подлечить нечем.
— Полощи рот соленым раствором.
— Спасибо, капитан, за добрый совет. Только это не поможет. У меня всегда зубы ноют перед плохой погодой.
Капитан, рассердившись, замахал рукой.
— Зажми, Самохин, свой поганый язык зубами, чтобы не болтал зря.
К судну, гремя по камням, подкатил легковой извозчик. С повозки слезла дама в сером костюме, в голубой шляпке со страусовым пером.
Капитан, сорвавшись с места, быстро сбежал вниз и в одно мгновение очутился на стенке. Навстречу ему, неся в руке маленький кожаный чемодан, шла легкой походкой полногрудая брюнетка, Это была жена его, Елизавета Николаевна, почти в два раза моложе своего мужа. Он услужливо взял от нее чемодан и, виновато улыбаясь, провел ее по сходням на судно.
— Ты что, Лизочка, проводить нас вздумала?
Лицо женщины, слегка напудренное, в черных завитых локонах, ласково заулыбалось.
— Нет, я просто хочу прокатиться на «Дельфине», И знаешь что, Петушок? Мне эта идея сразу пришла в голову, совершенно неожиданно. Я собралась в каких-нибудь пять минут. Ужасно боялась, как бы не опоздать…
Капитан остановился, испуганно глядя на жену;
— Но, Лизочка, мы ведь идем в большой рейс…
Она перебила его:
— Тем лучше. Мне ужасно надоело дома сидеть. Хочется освежиться и подышать морским воздухом.
Капитан знал, что жена его неумолима в своих капризах, но все-таки попробовал еще раз осторожно возразить, боясь расстроить ее:
— Не забывай, Лизочка, что сентябрь на дворе. А в эту пору погода часто меняется.
— То есть?
— Может буря разыграться.
— Ах, буря! Ты не можешь себе представить, Петушок, как мне хочется видеть бурю! Я безумно люблю большие волны!
Она всплеснула руками и звонко рассмеялась.
Капитан, сдаваясь, растерянно забормотал:
— Судно наше маленькое, слабое. Избави бог, если нас застигнет в пути шторм.
Елизавета Николаевна вдруг сдвинула брови.
— Молчи, несчастный! Другой бы муж обрадовался, что с ним жена едет, а ты только можешь расстраивать меня. Кончено! Я остаюсь при своем решении.
Гордо держа голову, она направилась в капитанскую каюту.
Огрызкин, вздохнув, нерешительно поплелся за нею.
Матросы на баке переглянулись, прыснули от смеха.
— Не баба, а динама.
— Теперь она ему устроит баню градусов на семьдесят.
— Начинает уж поддавать пар.
Из капитанской каюты в продолжение нескольких минут доносился повышенный голос Елизаветы Николаевны.
Наконец Огрызкин появился на мостике с таким видом, точно его оттрепали за уши.
Он справился по переговорной трубке, как обстоит дело в машине, а затем, взглянув на сияющий крест собора, как бы ища в нем поддержки, огорченно крикнул матросам:
— Отдать швартовы!
Машинист Самохин смотрел на него, сложив губы в брезгливую гримасу.
II
К вечеру «Дельфин» находился уже далеко в морс. Берег, оставшись позади, исчез совсем. Солнце, спускаясь к горизонту, светило в правый борт, а с левого борта, на прозрачно-зеленой воде, двигалась тень судна. Слабый зюйд-вест дул порывами, с передышкой, исчезая и снова появляясь. Море слегка лишь морщилось, лучисто сверкая бликами, точно по нем водили невидимым гребнем.
«Дельфин» исполнял свои обязанности довольно добросовестно, двигаясь вперед ровным пятиузловым ходом. Это почти все, что он мог дать. Со средины корабля, из глубины открытых люков с остекленными крышками, доносились ритмические вздохи машины. Под кормою, где вращались лопасти винта, глухо рокотала пенистая струя. От носа лился звенящий шум воды, выворачиваемой форштевнем.
Впереди, в двух-трех милях, дымя, ползло какое-то судно. «Дельфин» догонял его.
На мостике находились трое: капитан, его жена и рулевой.
Елизавета Николаевна стояла без жакета, в белой прозрачной кофточке, дразняще открывавшей упругие груди. На голове вместо шляпки был повязан тонкий шелковый шарф желтого цвета. Ветер играл концами этого шарфа, и казалось, что вокруг зардевшегося лица вьется пламя. Восторженная, она улыбалась морскому простору, залитому солнцем, и матросам, сидевшим на баке.
— Ах, какой прелестный воздух! Даже легкие щекочет.
Пробовала управлять рулем. Но «Дельфин», почувствовав слабость женской руки, начинал рыскать вправо и влево. Матрос Квашин, крепкий малый, с засученными рукавами, хватался за ручку штурвала, помогая поставить судно на курс. Она возбужденно смеялась.
— Если бы мне поучиться с недельку, я бы вполне могла управлять рулем. Как, по-твоему, Петушок?
— Хитрости тут нет никакой, — ответил Огрызкин, улыбаясь.
Довольный хорошим настроением жены, он важно прогуливался по мостику, заложив назад руки и выпячивая впалую грудь.
На баке двое матросов, глядя на мостик, тихо рассуждали:
— Митька-то наш почти не смотрит на компас. Все время запускает глаза за пазуху капитанши.
— Чует, где жареным пахнет. Она, брат, тоже штучка. Очень глазами вскидчивая.
— Жену бы, Ваня, такую тебе. Эх, и хватил бы горя.
— Я?
— Да.
— Во-первых, я бы ее, эту двенадцатиблудную барыню, заставил родить каждый год. Во-вторых, я бы свою квартиру объявил на осадном положении, а себя диктатором.
— Ну, брат, не хвались. Не с того конца у тебя башка зарублена, чтобы такую женщину укротить.
Судно впереди подвигалось трехузловым ходом. «Дельфин» почти догнал его. Это оказался норвежский пароход, пузатый, низкобортый, с крытыми щеками у носа. Над трубой его вился белесый дым.
Капитанше казалось, что в сравнении с норвежцем она несется очень быстро.
— Мы сейчас обгоним этот пароход. Вот интересно! Петушок, нельзя ли подойти к нему поближе?
— Это для нас ничего не стоит.
Капитан повернулся к рулевому.
— Лево руля!
— Есть лево руля!
Скоро «Дельфин» поравнялся с норвежцем, некоторое время шел борт с бортом и начал обгонять его. Елизавета Николаевна с любопытством начала рассматривать капитана чужого судна, краснощекого толстяка в белом кителе, прогуливающегося по мостику. Он невозмутимо покуривал сигару и, казалось, не обращал никакого внимания на обгонявшее судно.
Елизавета Николаевна пришла в неистовый восторг, когда норвежец очутился за кормою. В этот момент невзрачный муж сразу вырос в ее глазах, показался героем. Лаская его взглядом черных глаз, она готова была броситься к нему на шею.
