тут приятель в доме отдыха, пойдем к нему». Ну, пошли к приятелю… Выпили, конечно. И вот этот, который сейчас прошел-то, Струков его фамилия, берет гитару и начинает петь «Не шей ты мне, матушка»… Потом идет в прыгательный бассейн… А там какие-то соревнования по прыжкам были. Он идет с гитарой на самую вышку и прыгает солдатиком – и поет.
– Да он что?!
– И что характерно: даже когда летел, он умудрялся играть на гитаре. Потом вынырнул, вылил из гитары воду и все равно продолжал играть и петь.
– В воде-то? Как же?
– Ногами работал… Ну, конечно, сообщили на работу. Приходил ко мне: «Напиши, как свидетель, что я случайно сорвался».
– Ну и ты что?
– Ничего. Что я, дурак, что ли? Он случайно зашел на вышку, случайно прыгнул, случайно плавал в бассейне и орал… Все случайно! Кто поверит? Не стал я ничего писать.
– Ну, выгнали? С работы-то?
– Наверно. Не знаю, не встречал его после. Наверно, выгнали. Таких спортсменов долго не держат.
– Вот дурак-то!
– Не дурак! Какой он дурак? Это так называемые духари: геройство свое надо показать. Я, если напивался, сразу под стол лез…
– Под стол?
– Не специально, конечно, лез, но… так получалось. Я очень спокойный по натуре.
В ресторане для банкета был отведен длинный стол у стены.
Приглашенные некоторые уже сидели за столом. Сидели чинно, прямо. Строго поглядывали на другие столики, где ужинали, выпивали, курили, разговаривали…
Играла музыка, низенький, толстый человек пел итальянскую песню.
– Гордо, но – с уважением, – учил второпях Владимир Николаич, пока они с Грушей шли через зал к банкетному столу. – Станут интересоваться, где работаешь, – фабрика тонкорунного волокна. Все. Кем неважно. В поведении можно быть немного небрежнее. Вон та, в голубом платье… Да вон, вон!.. – зашипел Владимир Николаич, показывая глазами. – Возле самовара-то!
– Ну?
– Эту опасайся насчет детского воспитания: она в садике работает, какая-то там начальница, – загрызет…
– За что?
– Все. – Владимир Николаич широко заулыбался, полупоклонился всем и пошел здороваться с каждым отдельно.
Груша следовала за ним. На нее смотрели вопросительно, строговато. Женщина в голубом платье посмотрела даже подозрительно. Груша очень смущалась.
Наконец они сели на отведенное им место. Получилось – напротив женщины в голубом, а по бокам пожилые и не очень пожилые, серьезные люди, явно не завсегдатаи ресторанные, больше того, кажется, презирающие всех, кто в тот вечер оказался в ресторане.
Смотрели в зал, переговаривались. Делали замечания. Не одобряли они все это – весь этот шум, гам, бестолковые разговоры.
– А накурено-то! Неужели не проветривается?
– Дело же в том, что тут специально одурманивают себя. Зачем же проветривать?
– А вон та, молоденькая… Вон-он, хохочет… Заливается!
– С офицером-то?
– Да. Вы посмотрите, как хохочет! будущая мать.
– Почему «будущая»? У них сейчас это рано…
– Это уж вы меня спросите! – воскликнула женщина в голубом. – Я как раз наблюдаю… результат этого хохота.
– А где наш диссертант-то? – спросил Владимир Николаич.
– За руководителем поехал.
– За генералом, так сказать?
– За каким генералом?
– Ну, за руководителем… Я имею в виду Чехова, – пояснил Владимир Николаич. И повернулся к Груше: – У него руководитель – какой-то известный профессор.
– А ты говоришь, генерал.
– Ну, генерал – в переносном смысле, – даже рассердился Владимир Николаич. Но говорил он негромко. – Я шучу так. Ты тоже пошути с кем-нибудь… Состри чего-нибудь. Чего сидишь, как…
Груша, изумленная таким требованием, посмотрела на своего жениха… И ничего не сказала.
– Немножко будь оживленнее, – уже мягче сказал Владимир Николаич. – Не теряйся, я с тобой. Покритикуй алкоголиков, например.
Груша молчала.
А вокруг говорили. Подходили еще родственники и знакомые диссертанта, здоровались, садились и включались в разговор.
– Кузьма Егорыч, – потянулся через стол Владимир Николаич к пожилому, крепкому человеку, – не находишь, что он слишком близко к микрофону поет?
– Нахожу, – кивнул пожилой, крепкий. – По-моему, он его сейчас съест.
– Кого? – не поняли со стороны.
– Микрофон.
Ближайшие, кто расслышал, засмеялись.
– Сейчас вообще мода такая: в самый микрофон петь. Черт знает, что за мода!
– Ходит с микрофоном! Ходит и поет.
– Шаляпин без микрофона пел…
– Шаляпин! Шаляпин свечи гасил своим басом, – сказал пожилой, крепкий. Сказал так, как если бы он лично знавал Шаляпина и видел, как тот гасил своим басом свечи.
– А вот и диссертант наш! – сказали родные.
К столу пробирался мимо танцующих мужчина лет сорока, гладко бритый, в черном костюме. И с ним пожилой, добрый, несколько усталый, очевидно профессор.
Встали, захлопали в ладоши. Женщина в голубом окинула презрительным взглядом танцующих бездельников.
– Прошу садиться, – сказал диссертант.
– А фасонит-то! – тихо воскликнул Владимир Николаич. – Фасонит-то! А сам на трояк, наверно, с грехом пополам натянул. Фраер.
– Откуда ты такие слова знаешь? – удивилась Груша.
– Боже мой! – в свою очередь удивился Владимир Николаич. – Выпивать-то с кем попало приходилось. Нахватался, так сказать.
Захлопали бутылки шампанского.
– Салют! – весело сказал один курносый, в очках. – В честь свежеиспеченного кандидата.
– Товарищ профессор, ну, как он там? Здорово плавал?
Профессор вежливо улыбнулся.
– За здоровье нового кандидата! – зашумели.
Кандидат встал.
– За здоровье наших дам! – сказал он.
Это всем очень понравилось.
Выпили. Потянулись к закуске. Разговор не прекращался.
– Огурчики соленые или в маринаде?
– Саша, подай, пожалуйста, огурчики. Они соленые или в маринаде?
– В маринаде.
– А-а, тогда не надо. У меня сразу изжога будет.
– Тебе подать в маринаде? – спросил Владимир Николаич Грушу.
– Подай.
– Саша, подай-ка, пожалуйста, в маринаде. Что там за огурчики?..
– А танцуют ничего. А?
– Сергей… уже отметил. Слышите?! Сергей уже отметил: «Танцуют ничего».
Засмеялись.
– Подожди, он сам скоро пойдет. Да, Сергей?
– Можно. А что?
– Неисправимый человек, этот Сергей!
Владимир Николаич потыкал вилкой в огурчики, в салат… Потянулся поговорить с Кузьмой Егорычем. Но его как-то не замечали.
Поднялся курносый в очках.
– Позвольте?!
– Тише, товарищи!
– Дайте тост сказать! Двинь, Саша.
– Товарищи! За дам уже выпили… Это правильно. Но все-таки мы собрались здесь сегодня не из-за дам…
– Да, не из-за их красивых глаз.
– Да. Мы собрались… приветствовать нового кандидата, нашего Вячеслава Александровича. Просто, нашего Славу! И позвольте мне тут сегодня скаламбурить: слава нашему Славе!
Посмеялись, но не дружно.
Курносый посерьезнел.
– Мы надеемся, Слава, что ты нас… так сказать, не подведешь в своей дальнейшей деятельности.
Захлопали.
Курносый сел было… Но тут же вскочил.
– И позвольте, товарищи… Товарищи, и позвольте также приветствовать и поздравить, так сказать, руководителя, который направлял, так сказать, и всячески помогал и являлся организатором руководимой идеи! За вас, товарищ профессор.
Опять захлопали. Дружно захлопали.
Еще закусили. Но больше налегали на разговоры.
Кузьма Егорыч и человек с золотыми зубами наладили через стол разговор
