«Ешь с душой, — говорил ему Бабкин. — Ты рабочий человек, тебе сила нужна».
«Рабочий человек» Павлуня поел совсем без души и подался в чулан — одеваться. Это одевание напоминало тщательные сборы водолаза: парень натянул свитер, ватные штаны, стеганку, шерстяные носки, сунул ноги в раздолбленные сапоги и встал, похлопывая себя по карманам — тут ли рукавицы. В таком виде зеркало отразило его плечистым и видным, только шея слишком торчала.
«Ничего, шут с ней, с шеей!» Павлуня надвинул на лоб шапку, еще раз полюбовался трактористом в зеркале и зашагал к мастерской.
Небо было густо пересыпано чистыми звездами, и Павлуня удивился, из каких это туч за ночь навалило столько славного снега. Он представил себе, как тепло нежным зеленям под этим пушистым одеялом, и порадовался за них.
— С хорошим снегом! — приветствовала его Настасья Петровна, спешащая с фермы.
— Спасибо, — благодарно ответил он, словно это Лешачиха заведовала снегопадами и лично распорядилась отсыпать совхозу продукцию самого чистейшего помола.
Они постояли, поговорили о Бабкине и его редких письмах, а потом Настасья Петровна, погрустнев, сообщила о Женькиных успехах:
— Ума не приложу, что с ним делать! Учится плохо, в школу колом не загонишь, а все веселится!
Про Женьку она могла толковать хоть до завтрашнего утра, хоть до мая месяца. Поэтому Павлуня обрадовался, когда мимо них какой-то особенной, шмыгающей походкой — руки в карманах, плечи приподняты — проследовал сам Лешачихин сын. Он остановился подальше от матери, нетерпеливо ожидая товарища и делая ему знаки.
Взглядывая в его сторону, Настасья Петровна негромко попросила:
— Поговорил бы с ним, а? Может, хоть тебя послушается. Ну прямо сил моих больше нет!
Павлуня обещал и, шагая потом рядом с Женькой, все раздумывал, с какого края начать воспитание.
— Чего пыхтишь? — усмехнулся тот. Павлуня заехал издалека:
— Ну, как школа?
— Не сгорела еще! — в сердцах ответил Женька, и на этом разговор потух.
Возле мастерской оживленно беседовали Саныч и Боря Байбара. Саныча вернули из леса, и Боря считал это хорошим признаком: молодежное звено они все-таки выбьют! Только бы Модеста уговорить вернуться.
— Говорил? — спросил Боря Байбара у Ивана, который нахохлился на скамейке.
— Говорили...
— Ну и как?
Иван махнул рукой. Он добросовестно передал сыну всю горячую речь Аверина, а когда дошел до бакенбардов, которые так громогласно грозился оборвать Василий Сергеевич, Модест вскочил, походил по дому и тихо сказал: «Так. Спасибо. Заработал». А потом добавил, что теперь лучше удавится, чем вернется в совхоз. После этого сын отвернулся к окошку и надолго замолчал. Если он и раньше не был говорлив, то теперь почти не размыкал уста: где вчера произносил слово, сегодня не выбьешь и половины.
Иван переживал на скамейке, а под ухом, раздражая его, трещал Женька.
— Отвяжись, — попросил Иван.
— А что? Не здоров, Иван Петров?
— Балаболка. Руководства хоть постесняйся!
Женька обернулся и увидел руководство: Аверина, парторга, Гришу Зиненко и других, которые помельче.
— Как здоровье? — осведомился Василий Сергеевич, не назвав Павлуню, как всегда, Алексеичем.
Женька выскочил на глаза:
— Здоровье воловье! Поедем?
Но Аверин ничего не ответил Женьке, он суховато приказал Павлуне:
— Первым будешь.
— Я?!
— Ну, давай я сяду! — усмехнулся Василий Сергеевич.
Павлуня, склонив голову, посмотрел на него и пошел к своему колеснику, а Иван подался к Мишиному трактору, который успел уже вывозить «по уши» в грязи.
Механизаторы выехали на дорогу, и все обратили внимание, что Иван без крика пропустил Павлуню вперед. А когда тот замешкался, прогревая двигатель, Петров принялся так отчаянно сигналить, словно проваливался в тартарары вместе с трактором и тележкой.
— Иван трудиться спешит! — захохотал Женька. — Вот умора! Вперед, капитан!
Они покатили во главе целой колонны. Не отставая, наддавал за ними Иван, за Иваном ехал Саныч, в кабине его сидел Боря Байбара. Позади всех старательно крутил колесами по разъезженной дороге «газик» Аверина. Появилось солнце, и все вокруг встретило его с радостью: утро повеселело, зарумянилось, синие тени от берез с удовольствием улеглись поперек дороги, лед на пруду заблестел.
По розовому полю запрыгала озорная лисичка. Она вытягивалась в струнку, поводила хвостом, вскидывалась на дыбки.
Павлуня, остановив трактор, вылез на крыло. Из кабин высунулись головы.
— Гляди — лиса!
— Не боится!
— Мышкует.
— И черт с ней! — заорал вдруг Иван Петров. — Лисиц не видели, что ли? Подумаешь, тигра какая гималайская! Работать нужно!
Лисичка метнулась за кусты. Последний раз мелькнул огненный хвост и пропал.
Павлуня захлопнул дверцу. Иван опять испортил ему настроение. Даже снег больше не радовал, на розовое солнце не гляделось. Женька ворчал, хмуря бровки.
К ручью подъехали дружно. Захлопали дверцы, заскрипел под сапогами снег. Механизаторы осмотрелись. Было заметно, что тут недавно работала техника: крутизна берегов срыта, кусты придавлены, поверх снега насыпана земля. На дне белеют бетонные плиты, и по сторонам их еще темней залегла глубина. Высоко стоит холодный пар. И пешему и конному заказаны пути сюда в это гиблое время.
— Да-а, — протянул Саныч. — Веселая дорожка.
— Зато короткая, — сказал Василий Сергеевич, выбираясь из «газика».
Он кивнул Грише Зиненко. Тот вытащил из кармана график и деловито обратился к Павлуне:
— Ты, значит, первым пойдешь, за тобой — остальные. Интервал десять минут. Понятно?
— Понятно! — ответил Женька, стараясь не глядеть на воду и целиком передавая себя в руки Павлуни.
— Давай, — сдавленно произнес Иван, протыкая Павлуню взглядом. — Ты у нас самый храбрый.
Затаив дыхание чутко следили механизаторы, как Павлуня спокойно провел трактор и тележку по бетонным плитам, как обыкновенно въехал на другой берег и неспешно покатил к хорошовскому пруду. Сделал он все это так легко и привычно, что все с облегчением зашевелились.
— Ну, видели? — спрашивал Василий Сергеевич. — Видели?! Эх, вы! Давай, Иван Петров! Сегодня не захлебнешься?
— Эх, горели — не робели! — вскричал Иван и, потный, полез в Мишин колесник.
Одолев брод, он с маху выскочил на тот берег и погнался за Павлуней, ломая весь график, составленный Авериным.
— Стой! — напрасно кричал ему вдогонку Василий Сергеевич.
Женька, обернувшись, увидел у себя на хвосте мотающийся трактор, разглядел взмыленное лицо Ивана и начал пихать Павлуню локтем в бок:
— Догоняет! Жми!
— Не! — повертел головой Павлуня.
Он крепко стиснул руль, пуская своего коня во всю его железную прыть. Женька с минуту беспокойно помаячил в заднем оконце, потом отвалился на спинку сиденья:
— Отстает... Молодец, Пашка!
«Не я молодец, это он», — подумал Павлуня про милый трактор.
У хорошовского пруда было тихо. Заступив на смену, молодой экскаваторщик только что собрался выпить из термоса чайку, как послышался гул мотора. Он посмотрел на дорогу — она была пуста. А первый трактор выскочил совсем с неожиданной стороны — из-за туманного перелеска.
Синий колесник мчался по свежему снегу, по нетронутой колее, и экскаваторщик недолго гадал, кто же этот лихач: по чумазому трактору да по спешному бегу можно издали узнать Ивана. Он, как всегда, жарил, не разбирая дороги, мчался враскачку, сердито разметывая снег, бедная тележка моталась из стороны в сторону, грозя отлететь совсем.
«Ну, Иван дает!» — подумал экскаваторщик, хватаясь за рычаги — Петров ждать не любил. Зачерпнув ковшом черный ил, он плавно повел стрелу на тележку, которая встала точно туда, куда нужно.
Механизатор выставил из кабины мокрое лицо, посмотрел синими глазами:
— Ты не очень-то, а то капнешь еще...
Это были всегдашние Павлунины слова. Иван Петров меньше всего заботился о чистоте трактора.
— Ты?! Первый?! — так удивился экскаваторщик, что едва не вывалил ил прямо Павлуне на голову.
— Мы! — весело ответил Женька. — Хватит нам в хвосте ходить! Сыпь знай! Да побольше!
Экскаваторщик плюхнул тяжелый ковш, потом другой, третий.
Груженый Павлуня еле успел отвалить, как место под стрелой занял Иван Петров и сразу закричал:
— Шевелись!
А из-за перелеска уже выползал третий трактор.
— Вы что, по воздуху летаете? — крикнул экскаваторщик.
Иван в ответ пробормотал что-то и тут же схватился за руль. Еле-еле успел парень вывалить в его тележку два неполных ковша. Гремя, раскачиваясь, роняя на снег черные кляксы, понесся Иван догонять Павлуню. Но тот отрывался от него все дальше и дальше, напрасно Петров, не привыкший костылять сзади «зеленых», нахлестывал все свои лошадиные силы.
У брода их поджидали Василий Сергеевич, Семен Федорович, Гриша Зиненко. Аверин держал в руке секундомер. Все смотрели за ручей.
