Каждый вечер в гостиницу приходил милиционер и дежурил в тепле, охраняя нравственность и чистоту гостиничных устоев. По-видимому, этот пост был ему приятен, он приходил со своим сахаром.
Борька рычал и клялся. Ничего не помогало. Нужно было одно — письменное доказательство. Формальная отметка в паспорте.
Вся гостиница обсуждала ситуацию и сочувствовала Борьке. Тот приводил какие-то веские причины, по которым не было отметки в паспорте.
— Я ее убью! — кричал Борька и нервно хватался за свою тонкую талию. Угроза относилась к тете Жене.
Наконец в паспорте появилась отметка, и покоренная тетя Женя притихла. При вручении ключей чете Гогуа она не скрывала брезгливости. Гогуа был горд и независим, как горец на лошади. Но не долго. Вскоре на тети Женином лице стала все чаще и чаще появляться торжествующая улыбка. Предвестник каких-то событий.
И действительно, по гостинице-общежитию поползли слухи, что в семействе Гогуа не все в порядке.
Маленькая полная женщина ревновала Борьку ко всему одушевленному. Свободный дух Гогуа не мог вынести такого контроля — скандалы были слышны по всем трем этажам с достаточной четкостью. Муки Борьки были настолько глубоки, что он начал делиться с сотрудниками отдела.
Вот и сейчас маленькая жена, очевидно, с великим трудом отпустила Борьку на лыжную прогулку.
— Не могу, Дима. Вечером занесу, дорогой. Не отпустит она меня. — Борька пробовал на палец вторую лыжу. — Всю жизнь мечтал о высокой стройной красавице, а попался какой-то бутуз.
Особенности характера жены Гогуа относил за счет внешности супруги. Это была его принципиальная ошибка. Возможно, поэтому и случались скандалы.
Вадим сочувственно кивал. Он не терял надежды, что уговорит Борьку пойти за материалом. Так и случилось.
— Ладно. Я поднимусь в номер и возьму бумаги. А ты меня позови, будто дело есть, — Борька приставил лыжи к стене. — Только громко! Чтобы она слышала… Лучше прямо с веранды. Минут через пять, чтобы успеть разыскать оттиск. А то я буду вынужден спуститься к тебе с пустыми руками.
Вадим позвал Борьку для верности через десять минут.
— Слушай, дорогой, почему так долго? Забыл? Я уж думал, что накрылась моя прогулка… Держи!
3
— Еще? Повторить? Или расплатитесь?
— Ах, да… Пожалуйста. Еще порцию.
Вадим помешивал соломинкой в бокале, разглядывая меню. Он сидел один.
Почему-то никто не пытался занять три свободных стула. Цветные светильники плавали в сизом тумане, словно бакены. Доносился глухой ровный гул голосов, и Вадиму казалось, что он сидит в пустой комнате, а за стеной незнакомый, суетливый город. Изредка в сознание врывалась громкая случайная фраза, и вновь этот ровный, утекающий шум…
Он вспомнил безразличный жест Савицкого, когда Вадим попросил разрешения взять с собой диссертацию, Савицкий даже не поинтересовался, для чего она нужна. Ему хотелось поскорее остаться одному. И Савицкий этого не скрывал…
Четыре часа Вадим разбирал статью Киреева и рукопись Савицкого. Заново прослеживал решение, словно реставратор. Его захватила смелость и четкость мыслей Киреева. Ничего лишнего, если не считать, что упущенная теорема Соболева делала работу местами громоздкой. И тут ход решения Савицкого был элегантней. И вместе с тем более глубоким…
Ну и что?! Допустим, что идея Савицкого толкнула мысль Киреева… Как определить, кто из них пришел к выводу раньше? В чем вина Киреева? И виновен ли он вообще? Он же столько раз пытался помочь Савицкому, не зная, что тот в помощи и не нуждается… Существуют слова — плагиат, компиляция. Какое из этих слов проводит знак равенства между работами, так непохожими друг на друга и в то же время одинаковыми?.. Нет-нет, они именно разные. Просто у них общая основа… Уязвленное самолюбие Савицкого? Он убежден, что Киреев его обокрал. И ничем его не переубедить. А жаль!.. А может быть, и воровство? Продуманное, рассчитанное. Точный ход, а?!
К столику Вадима подошла официантка и поставила па поднос пустой бокал с торчащей разгрызенной соломинкой.
— Я еще посижу, покурю, — сказал Вадим, протягивая трешницу.
— По мне хоть до закрытия сидите, — девушка отсчитала сдачу. — Только я к вам сейчас подсажу двоих. Места ищут. — И она кивнула кому-то за спиной Вадима.
Вадим видел, как большая мясистая мужская рука крепко ухватила спинку стула. А женская длинными сухими пальцами теребила ремешок сумочки. Удивительно знакомой сумочки. И еще перстень, похожий на майского жука…
Вадим поднял глаза и встретил тревожный злой взгляд.
Они были поражены встречей. И не поздоровались. Вероника механически копировала движения своего спутника, отодвинула стул, села. Но через секунду она пришла в себя и предложила пересесть.
— Ну, вот еще. Так и будем скакать? — недовольно произнес мужчина.
Теперь Вадим посмотрел на него, заведомо зная, чье лицо он увидит. Никаких недоразумений — именно тот, кого Вадим и ожидал увидеть. Было неясно — узнал ли его Никандров? По-видимому, нет. Во всяком случае никаких признаков — круглые маленькие глазки уставились на листочек прейскуранта.
Вероника не шевелилась. Бисеринки пота, словно изморось, покрыли ее побелевший лоб и щеки. Лишь у виска торопливо набухал и опадал голубенький червячок. Единственный признак жизни.
И только сейчас Вадим отчетливо понял, насколько безразлична ему Вероника. Даже волосы ее, густые, клубящиеся, сейчас пропали, спрятались за бледным, словно затертым резинкой лицом.
Вадим вспомнил комнату с крепким запахом каких-то духов и множеством вышитых салфеток. Повсюду. И среди этой белизны одинокая и легкомысленная фигурка туриста. Артикул пятьсот четыре… Странник и весельчак в соломенной шляпке с бантом…
Никандрову надоело ждать официантку, он поднялся и направился к буфету.
Вадим видел его широченную спину и крепкий затылок.
— Послушайте, верните, мне Семенова, — произнес Вадим.
— Что?! Ах, эту куклу? — Вероника торопливо лепила слова.
— Вы сейчас попросите меня пересесть за другой стол? — усмехнулся Вадим.
Вероника молчала, сжав тонкие губы.
— Обещайте мне вынести Семенова из своего бунгало.
— Что?
— Ну, из комнаты, черт возьми… Суньте его в первый же мусорный ящик.
— Обещаю.
Вероника торопилась, то и дело поглядывая в сторону буфета. Вадим положил в карман пачку сигарет и поднялся.
Из вестибюля он видел, как Вероника подкрашивает губы, рассматривает себя в маленьком зеркальце…
4
Вернувшись из города, Вадим позвонил в отдел и узнал, что Ирина сегодня наблюдает.
И небо ясное. Правда, небольшая часть на севере спряталась в облака, но западная сторона была чистая, будто протертая замшей. Ирине нужна западная, где у горизонта ярким фонариком светилась Венера. Юпитер светил слегка левее. И почти так же ярко. Эти две планеты напоминали фары далекого автомобиля.
Вадим позвонил в павильон. К телефону долго не подходили. Может быть, там никого не было? Из окна гостиницы хорошо видны раздвинутые шторы купола павильона — наверняка кто-то наблюдает. Вадим терпеливо ждал. И дождался. Послышался раздраженный голос Ирины:
— Я слушаю.
— Ты скоро закончишь наблюдение?
Ирина молчала. Возможно, пыталась вспомнить, чей это голос.
— Неужели нельзя было повесить трубку, раз никто не подходит? — наконец произнесла она. — Человек наблюдает, а тут звонят по разной ерунде…
— Я спрашиваю — ты скоро освободишься? — спокойно повторил Вадим.
— Нашел время звонить. У меня пластинка вставлена.
— Я хочу тебя видеть.
— В двенадцать у павильона. Все!.. Что же ты молчишь? В двенадцать!
Убедившись, что Вадим ее понял, Ирина повесила трубку. Такое впечатление, будто они только вчера расстались, хотя не разговаривали уже много дней. С самого Нового года…
К двенадцати Вадим подошел к павильону. Шторы купола были сдвинуты, и бетонный корпус напомнил склеп. Розовое табло мерцало фразой «Идет наблюдение».
Вадим ходил вокруг павильона по утрамбованной дорожке. Все было пронизано холодным, прозрачным воздухом и покрыто бледно-серебристым светом луны. Сколько раз он очаровывался этой красотой, и все как в первый раз…
Погасло розовое табло. Спустя минуту открылась тяжелая дверь павильона, как створки огромной раковины.
— Ты давно ждешь?
— С двенадцати.
На Ирине меховая куртка, теплые ватные штаны и пимы. Обычная рабочая одежда астронома. Попробуй часами, не двигаясь, сидеть у телескопа зимней ночью.
— Хочешь мандарин?
Ирина протянула Вадиму плотные промерзшие кулачки. Мандарины были совсем спелые, и шкурка тянулась цельным закрученным серпантином. И падала в снег золотой стружкой.
