с укорами. А так как гремела музыка, то и они тоже говорили очень громко.
– Что же не звонишь? – спросил Кузьма Егорыч.
– А?
– Не звонишь, мол, почему?!
– А ты?
– Я звонил! Тебя же никогда на месте нет.
– А я виноват, что меня нет на месте?
– Ну, так позвонил бы хоть! Я-то на месте.
– А я звонил вам, Кузьма Егорыч, – хотел влезть в разговор Владимир Николаич.
– А? – не расслышал Кузьма Егорыч.
– Я, говорю, звонил вам!
– Ну и что? А чего звонил-то?
– Да так. Хотел… это…
Но Кузьма Егорыч уже отвернулся.
– А где бываешь-то? В командировках, что ли? – опять стал допрашивать он человека с золотыми зубами.
– В командировках, – откликнулся тот. Но говорить ему не хотелось, он больше посматривал на танцующих.
– Ну, как? – спросил Владимир Николаич Грушу. – Ничего?
– Ничего, – сказала Груша. – Долго тут будем?
– А что?
– Да ничего, просто спросила.
– Не нравится, что ли?
– Нравится.
– Я уж думал, тебя перевели куда! – кричал Кузьма Егорыч.
– Никуда меня не перевели.
– Думаю: повысили его, что ли?!
– Дожидайся, повысят! Скорей повесят.
– Ха-ха-ха-ха!..
– Ну, что, Таисья Григорьевна? – обратился Владимир Николаич к женщине в голубом. Но женщина в голубом постучала вилкой по графину и сказала всем:
– Товарищи, давайте предложим им нормальный, хороший вальс. Ну что они… честное слово, неприятно же смотреть!
– В чужой монастырь, Таисья Григорьевна, со своим уставом не ходят.
– Почему «не ходят»? Мы же в своей стране, верно же. Давайте попросим сыграть вальс.
– Не надо. Не наше дело: пусть с ума сходят.
– А вот это… очень неправильное суждение! В корне неправильное!
– Да хорошо танцуют, чего вы? – сказал человек с золотыми зубами. – Я был бы помоложе, пошел бы… подергался.
– Именно – подергался. Разве в этом смысл танца?
– А в чем?
– В кра-со-те, – отчеканила Таисья Григорьевна.
– А что такое красота? – все пытался тоже поговорить Владимир Николаич. – А, Таисья Григорьевна? Если вы находите, что, допустим, вот этот виноград…
– Нет, Алексей Павлыч, вы что, не согласны со мной?
– Согласен, согласен, Таисья Григорьевна, – сказал человек с золотыми зубами. – Конечно, в красоте. В чем же еще?
Владимир Николаич помрачнел.
– Пойдем домой? – предложила Груша.
– Подожди. Неловко. Поймут как позу.
– Саша, Саш!.. У тебя Хламов был? – разговаривали за столом.
– Был. Позавчера.
– Ну, как он?
– Он в порядке!
– Да? Устроился?
– Да.
– Довольный?
– Что ты!..
– Пойдем, Володя, – еще сказала Груша.
Владимир Николаич вместо ответа постучал вилкой по графину.
– Друзья! Минуточку, друзья!.. Давайте организуем летку-енку? В пику этим…
– Да что они вам?! – вконец рассердился человек с золотыми зубами. – Люди танцуют – нет, надо помешать.
Владимир Николаич сел.
Помолчал и сказал негромко:
– Ох, какие мы нервные! Ах ты, батюшки!..
Взял фужер с шампанским и выпил один.
– Володя, ты что это? – встревожилась Груша.
– Какие мы все… воспитанные, но слегка нервные! – не мог успокоиться Владимир Николаич. – Зубы даже из-за этого потеряли.
Никто не слышал его. Их с Грушей как будто даже и не было за столом – никто с ними не общался, никому не было до них дела.
– Какие мы все нервные! Да, Таисья Григорьевна?! – повысил голос Владимир Николаич, обращаясь к женщине в голубом. – Воспитанные, но слегка нервные. Точно?
Таисья Григорьевна внимательно посмотрела на Владимира Николаича.
– Нервные, говорю, все!.. – Владимир Николаич насильственно посмеялся.
– Что, опять? – спросила Таисья Григорьевна.
– А вы только не смотрите, не смотрите на меня таким… крокодилом-то: я же не в детсадике. Верно? Что вы на меня так смотрите-то?
К Владимиру Николаичу повернулись, кто сидел ближе и слышал, как он заговорил.
Владимир Николаич встал.
– Пойдем! – велел Груше.
И они вышли из-за стола… И пошли.
За столом замолчали. Смотрели вслед им.
Пробрались через танцующих…
Надели в гардеробе плащи…
И вышли из ресторана.
– Что с тобой? – спросила Груша.
Владимир Николаич молчал.
– Зачем надо было так уходить?..
– Помолчи! – резко сказал Владимир Николаич. Но спохватился, что резко… Взял Грушу под руку. – Не сердись.
– Чего ты на них так?
– В гробу я их всех видел! – зло и громко сказал Владимир Николаич. И еще добавил:
– В белых тапочках!
Витька ходил по избе и учил наизусть.
«…Вот и солнце встает,
Из-за пашен блестит,
За морями ночлег свой покинуло,
На поля, на луга, на макушки ракит
Золотыми потоками хлынуло.
Едет пахарь с сохой, едет – песню поет,
По плечу молодцу все тяжелое…
Не боли ты, душа! Отдохни от забот!
Здравствуй, солнце да утро веселое!»
Витька передохнул и еще повторил:
«Не боли ты, душа! Отдохни от забот!
Здравствуй, солнце да утро веселое!»
Подошел к окну и засмотрелся на улицу.
По улице, поднимая пыль, шло стадо коров… Коровы мычали. Хлопали ворота, впуская кормилиц. А где ворота не открывались, там коровы сами пробовали рогами поддеть их. Мычали.
Вошла сестра Оля.
– Что не учишь? – спросила.
– Я выучил. – Витька был настроен грустно.
– Проверим, – сказала Оля. Взяла учебник… – Какое задавали?
– «Утро».
– Давай. С выражением.
Витька стал читать:
«Звезды меркнут и гаснут.
В огне облака,
Белый пар по лугам расстилается.
По зеркальной воде, по кудрям лозняка
От зари алый свет разливается.
Птички солнышка ждут, птички пески поют,
И стоит себе лес…»
– Здравствуй! – воскликнула Оля. – Поехал.
– Что?
– Куда заехал-то? «Дремлет чуткий камыш…».
– А-а!
«Дремлет чуткий камыш. Тишь – безлюдье вокруг,
Чуть приметна тропинка росистая…».
– Ладно. Еще что?
– Составить описание вечера в деревне.
– Составил?
– Составил.
– Читай.
Витька прочитал:
– «Вечер. Солнышко закатилось. Курицы залезли на длинные жердочки и заснули. Петух спел последний разок и тоже задремал. Ночью опять будет орать. Стало тихо. У нас в городе лучше».
– И все?
– Все.
Оля засмеялась.
– Вечером вместе напишем. Я сейчас в кино бегу.
«Длинные жердочки». – Оля опять засмеялась. – На – письмо тебе от мамки.
Оля ушла, а Витька пристроился ближе к окну и стал читать письмо. Читал, и письмо слегка подрагивало в его руках…
Пришел дядя Коля с работы.
– Здорово, Витька. Что это?.. От мамки? Ну-ка, чего она там?
Дядя Коля стал читать… Нахмурился, помычал, покусал губу…
– Ну! – сказал он огорченно. – Так у нас ничего не выйдет: не успел отъехать, она уже… ночей не спит. Эдак она себе всю душу растравит и нам тут… Чего так-то уж?
Дядя Коля посмотрел на Витьку.
Витька пожал плечами. Промолчал.
– Ты, Витька, читать читай,
