Попытаюсь вызвать Вас по телефону из бывшего горьковского дома, а не то в начале будущей недели приеду на день в Москву.
Ваш И. Б.
296. Ф. А. БАБЕЛЬ И M . Э. ШАПОШНИКОВОЙ
<7 декабря 1931 г.,
Москва>
<...> Редакции рвут на части — я не поспеваю за их требованиями. Неужели вы до сих пор не получили октябрьской книжки «Нового мира»? Лит<ературный > журнал «Звезда» вам выслан. Обязательно надо было послать «Молодую Гвардию» Жене <...>
И.
297. Ф. А. БАБЕЛЬ И М. Э. ШАПОШНИКОВОЙ
<2 января 1932 г.,
Москва>
<...> Удивляюсь тому, что в зарубежной прессе пишут о таких пустяках, как «Карл Янкель». Рассказ этот неудачен и к тому же чудовищно искажен. Я уже, кажется, писал вам, что его напечатали по невыправленному тексту (черновому) с ошибками, совершенно уничтожающими смысл. Вообще, то, что печатается, есть ничтожная доля сделанного, а основная работа производится теперь. С похвалами рано, посмотрим, что будет дальше. Единственное, что достигнуто, — это чувство профессионализма и упрямства и жажда работы, которых раньше не было. Внешне же это проявляется пока недостаточно, случайно, скомканно, не в том порядке, как надо. Впрочем, до всего дойдет очередь <...>
И.
Молодёново, 9/IV-32
9 апреля 1932 г.,
Молодёново
Дорогой В. А.
Один рассказ переписал, приступаю ко второму. Привезу через несколько дней. Вот только с распутицей беда, как бы нас не отрезало от мира.
Постарайтесь до моего приезда продвинуть гонорар за новый рассказ и помогите тетке получить остающиеся двести рублей.
Душевная, важная к Вам просьба: распорядитесь об отправке заказной бандеролью — 2-3 и 4 номеров «30 дней» моей матери и Евг[ении] Борисовне. Адреса: Madame Babel, 8 Avenue Emil Zola, Paris 15 u Madame Chapahnikoff, 52 rue del Bollandistes, Bruxelles, Belgique.
Пожалуйста, сделайте это.
Живу хорошо, работаю.
Ваш И. Б.
Молодёново, 24/IV-32
24 апреля 1932 г.,
Молодёново
<...> Третий день болит голова. Дьявольский климат. При таком климате надо бы каждому гражданину, ни в чем особенном не замеченному, раздавать по карточкам, по крупице радия, чтобы он лучеиспускал. Неумолчно ревет корова. Она требует трех вещей — травы, солнца и супружества.
Ревет она упрямо, забирая все выше, вытягивает морду из стойла и таращит глаза. С таким откровенным характером, конечно, ей легко живется на свете...
Вернусь я в Москву 1 или 2 мая. Желаю Вам от господа бога хорошего расположения духа, хороших мыслей и адекватного их выражения.
И. Бабель
Москва, 17/VIII-32
17 августа 1932 г.,
Москва
Дорогая А. Г. Живу так плохо, как только можно себе вообразить. Несколько месяцев ничего не работаю; душевно и физически изнемогаю. По-прежнему переходы от отчаяния к надежде. В довершение ко всему — все время болит сердце. Мой старый «покровитель» сделал последнее усилие, жду его результатов. Евгения Борисовна ничего не пишет. Если вдуматься в эту историю — холодновато становится.
Из семейства Вашего часто вижусь с уважаемым mr. votre fils[50], квартирные его неурядицы еще не кончились, но, думаю, все обойдется. Просить у Вас прощения не буду, боюсь показаться бестактным. Родителями моими я рожден не для того, чтобы быть несчастным, и в этом противоестественном состоянии теряю ощущение действительности. В Москве Вы меня, конечно, еще застанете.
Ваш И. Б.
St. Jacut de la Mer 19/IX-32
19 сентября 1932 г.,
<Бретань>
Дорогие и незабываемые земляки. Фамилию мою в Париже не застал и отправился за ними в Бретань. Они лечатся здесь от многочисленных болезней. Знакомлюсь с inenarrable m-elle Babel[51]. При весе в 1 пуд — в ней на 10 пудов лукавства, жадности, живости — и при этом есть стиль — так, по крайней мере, мне кажется. По-французски она говорит, как Parisienne de Paris[52], по-русски много хуже. Живем мы в рыбацкой деревушке недалеко от Динара, съедаем по тринадцать французских блюд ежедневно, не считая.
И. Б.
<Сентябрь 1932 г.,
Бретань>
Petit dejeuner u che compplet[53]. Собираюсь отправиться на ловлю омаров и лангуст, завтра пойду на foire[54]. Надо воспользоваться случаем, забросившим меня в Бретань, и походить по этой стране. К 1-му поедем в Париж. Не помню, оставил ли я вам адрес — 10 Avenue Pasteur, Paris 15e. Привет Илюше. Я напоминаю ему о том, что надо отлить бюст и прислать мне фотографию. Я очень хочу показать Евгении Борисовне. Она кланяется Вам от всего сердца. Материнские обязанности Е. Б. исполняет с каким-то даже остервенением, но ce cas est difficile[55]. Все страсти, которые отец в себе подавил, в дочери свободно выступают наружу.
Ваш И. Б.
Paris 5/Х-32
5 октября 1932 г.,
Париж
Дорогая А. Г. Несколько дней тому назад приехали в Париж. Привыкаю к семейной жизни, занят «организационными вопросами» — устраиваю себе угол для работы, — в Москве потеряно много месяцев. После Молодёнова — Avenue Pasteur[56], после мужиков, молчавших как земля, — трехлетнее, буйное, картавящее существо в локонах, хлопающее меня по щекам и обзывающее «petit cochon»[57] или «дюрак» — переход резкий. Стараюсь к нему привыкнуть.
Что у Вас? Как дела Илюши с бюстом и прочее? Множество приветов Л. И. Пишите мне!
Ваш И. Б.
Париж, 23/XI-32
23 ноября 1932 г.,
Париж
Дорогой Б. Б.
Вырезку получил. Спасибо. О деле «Рассвета» я слышал, но прочесть было интересно.
Особой встречи с «сиятельным князем» искать, конечно, не надо. Мы могли бы сообщить друг другу много поучительного. У меня есть московские программы, фотографии и проч.; со своей стороны я хотел бы узнать о состоянии рысистого дела во Франции. Если представится случай — хорошо, но настойчивости в этом направлении проявлять не следует. В ближайшие дни собираюсь позвонить Андрееву и уговориться о встрече.
Ваш И. Б.
Париж, 8/II-33
8 февраля 1933 г.,
Париж
Милая А. Г. Без бед ни в каком Париже не обходится. Несколько недель я был угнетен полной и мучительной неработоспособностью, потом маленько воспрянул, тогда нас посетил «всеобщий грипп». Хворала Евгения Борисовна, хворал отпрыск, от отпрыска заразилась моя мать (приехавшая в гости из Брюсселя) — пролежала десять дней, и венец всего — как последствие гриппа с ней случился страшный сердечный припадок. Неделю я не ложился и жил в тревоге. Теперь дело пошло на поправку.
Планы таковы — в начале марта поехать в Сорренто, оттуда в Москву. Как видите — появление парижанина в Машковом переулке не за горами. Дщерь наша цветет — веселит и оживляет весь дом; за недолгую свою жизнь она успела уже произнести несколько гениальных изречений, придумать несколько слов — т. е. живет так, как ей полагается. Вчера ее снимали, как только получу карточки, пошлю вам.
Я, кажется, писал уже Вам, что по необходимости веду образ жизни добродетельный и трудовой. Сделал я в смысле количества мало, но мысли кажутся мне проще и яснее, чем раньше. Маленько мешает строго (строжайше) ограниченный прожиточный минимум. Сытость, одежда — об этом всем не думаешь, но человек развращается быстро, а дальнейшему развитию аппетита поставлены пределы.
О житье Вашем осведомляла меня тетка — у нее все плохо.
Сосед мой Штайнер только теперь выбрался из Вены — возможно, что по дороге в Москву он заедет дня на два в Париж. Я очень рад тому, что он снова водворится в Б. Николо-Воробинском, на него можно положиться...
До сих пор я думал, что рекорд медлительности в «трудах» незыблемо укреплен за мной, — похоже, что Илюша у меня этот рекорд отобьет. Кланяйтесь ему от меня; очень бы хорошо получить от него письмо.
Бумаги я здесь мараю много — не хочется прибегать к испытанному этому способу, чтобы передать Вам мысли мои и впечатления — в не столь продолжительном времени за стаканом доброго чая (не глупо ли я это написал?) Вы услышите, a mon avis[58], интересные вещи.
Я рад за Л. И. Если работает — значит, здоров или приблизительно здоров. Больших карманов пусть себе не шьет — но лезвия Жиллет будут.
Наша «фамилия» кланяется Вам. Как только карточки будут готовы — пришлю наши личности. До свидания.
