которыми обладают далеко не все мужчины.
В пиале остывал чай. Постепенно остывала и хозяйка, начиная соображать, что наговорила много
лишнего. Махмуд-бек понял: сейчас самое время уйти. Прощаясь с хозяйкой, как бы между прочим
заметил:
- Когда-нибудь Усманходжа узнает, что я его добрый друг. Ну, а по поводу моего отъезда, они просто
погорячились. - Он улыбнулся и погрозил пальцем: - А вам, сестра, не стоит подслушивать мужские
разговоры.
Из рукописи Махмуд-бека Садыкова
В Ташкенте в годы молодости я бывал редко... Всего три-четыре раза. Но я запомнил город начала
тридцатых годов, зеленый, шумный. И мне казалось: он тесный. Городу необходимо было расширить
границы для новых школ, институтов, заводов.
...Через много лет я увидел совершенно другой Ташкент. А потом стал свидетелем, как рождался
новый чудесный город. Старые здания не выдержали сильных толчков памятного жителям
землетрясения.
Я любил в свободное время приходить в кварталы новостроек, слушать чужую речь - украинскую,
грузинскую, латышскую, казахскую...
Город строился.
Вырастали новые дома на улицах Пушкина, Гоголя, Навои, Мукими, Шота Руставели, Тараса
Шевченко...
«Ташкент - поэтический город...» - писал один из зарубежных гостей в те дни.
Но это был и настоящий город Дружбы.
На пустыре стремительно поднимался город-спутник Сергели. Его возводили военные строители. Я
невольно представил, как вот такие же парни в солдатских гимнастерках сражались на фронтах Великой
Отечественной войны.
О прошлом напомнила улица генерала Карбышева...
За эту жизнь, за эти солнечные проспекты шла невиданная битва. И мы победили...
КРАХ ДИПЛОМАТОВ
Как они всполошились, загалдели, удивленно зацокали:
- Е-е! Сам Махмуд-бек. Мы вас так ждем, уважаемый.
Многие повскакали с мест, прижали руки к груди. Другие лишь сделали вид, будто хотят приподняться,
поклониться, но тоже пригласили:
- Е-е! Проходите, дорогой.
В каждом слове, в каждом движении - фальшь. А ведь иные даже не отводят глаза в сторону. Совсем
обнаглели. Легче всех Курширмату. Он давно сменил бандитскую повязку на черные очки. Черт знает,
каким огоньком, добрым или злым, горит уцелевший правый глаз за темным стеклом.
Сборище в основном состоит из стариков, злых, жадных. Но они могут поднять тысячи людей. И
молитвами, и угрозами, и клеветой. Они продолжают вести серьезные разговоры, строить планы. Не раз
83
меняли они названия своих организаций. Те же высокопарные речи произносили на заседаниях
организаций «Власть аллаха» и «Национальное объединение Туркестана».
Дряхлыми становятся «объединения». Обдуманные и твердые шаги, к которым призывает Махмуд-
бек, теперь их не устраивают.
Усманходжа, подружившийся с сильной державой (именно державой, а не просто с советником
Кимурой), предлагает действовать немедленно. Наконец-то наступают долгожданные дни! Однако
большинство из присутствующих побаивается Махмуд-бека. Вот и восклицают:
- Е-е... Уважаемый! Присаживайтесь!
- Очень, очень вас ждали.
Эту квартиру Махмуд-бек уже третий месяц снимает специально для встреч и собраний. Очень
удобный дом с маленьким двориком. Главное удобство - калитка, которая выходит в глухой переулок.
Калитка нужна на всякий случай. О ней мало кто знает. Обычно заходят в дом с центральной улицы.
Дверь можно не закрывать. Человек в прихожей вовремя даст знать, если гость нежеланный.
Вначале эмигранты пользовались квартирой только с разрешения хозяина. Теперь, с появлением
Усманходжи, обнаглели, даже не ставили Махмуд-бека в известность. Как и на этот раз.
- Искали вас, искали, - сокрушался наманганский купец, - не могли найти. - Дышал Тохта-бек тяжело,
со свистом. С трудом выговаривал слова.
Его сосед, мулла, глуховат. Не дослышав, что сказал друг, неожиданно сообщил:
- Знаем, как вы заняты, потому и не хотели беспокоить. А говорили мы о вас.
Это Махмуд-беку известно.
- Что же решали? - спросил он.
- Тяжелые у нас времена, - вздохнул Курширмат.
- Тяжелые, тяжелые, - поддержал наманганский мулла. - Но, слава аллаху, приближается
благословенный день.
Разговоры о войне носятся в воздухе. Упорно, как пыль, поднятая ветром пустыни. А если осядут
тревожные слова, то ненадолго. Снова налетает ветер. И снова носятся песчинки, колют глаза.
- Япония дружит о Германией. Вот и получается - кулак. - Один из басмачей сжимает солидный
кулачище. Этот человек, как и все, переполнен злом. С радостью он хватается за любой горячий и
бездарный план. Деятельный головорез. Подскажи, намекни ему: пора начинать - в эту же минуту
бросится к границе. Ему бы лишь доброго скакуна, такого, чтоб от запаха крови ноздри раздувал.
На Махмуд-бека басмач не может спокойно смотреть. Осторожность, осторожность... Какие-то
переписки, переговоры... Грамотей! Вот Усманходжа - совсем другой человек! Приехал недавно, а уже
подружился с японцами. Сильный, большой друг - Япония.
Приветствия и расспросы о здоровье, о делах затянулись.
Вероятно, план разработан во всех деталях. Кто-то должен первым объявить решение верхушки
туркестанских эмигрантов. Стая никогда сразу вся не набрасывается. Начать должен кто-то один, а потом
уже и остальные налетят. Прав Аскарали, в дикой сумятице друг с другом перегрызутся. Пора их
потревожить - пусть ощетинятся, насторожатся. И пусть налетают. . Он подготовлен к этому.
- Вижу, уважаемые аксакалы были заняты важным разговором.
- Да, Махмуд-бек, - соглашается Усманходжа и переводит взгляд с Курширмата на купца. Им бы и
начинать. Один поблескивает темными стеклами, другой что-то бормочет. Только свист раздается.
- Возможно, принято умное решение. С помощью аллаха оно поможет нам в борьбе.
- Да, Махмуд-бек. Аксакалы думают о Судьбе Великого Турана, - покачивая головой, заговорил
Усманходжа тихо, ласково, как с близким другом. - Здесь мы объединим наших людей. Но сколько
истинных мусульман не имеют умного, опытного наставника!
- Наши родные и близкие, нашедшие временный приют в соседней стране, знают только вас - ученика
муфтия Садретдин-хана. Они вас ждут.
Махмуд-беку известно, что ему предложат. Но он не ожидал, что сумма будет разделена пополам.
- А еще двадцать пять тысяч вы получите там...
И стало очень тихо. Послышалось, как глуховатый мулла потянул из пиалы горячий чай, как глотнул.
Кадык дернулся и замер. Старик отставил пиалу и, не меняя позы, покосился на Махмуд-бека мутными,
грустными глазками...
Его сосед, наманганец, качнув чалмой, наклонился. Дышал он тяжело. Курширмат поморщился от
глухого свиста: не любит слабых людей. А сильных ненавидит. Таких, как Махмуд-бек. Гляди ты: словно
наслаждается замешательством уважаемых людей!..
- Я счастлив получить от аксакалов такое важное задание. То, чем занимался достопочтенный муфтий
Садретдин-хан, теперь надлежит делать мне.
Зашуршала ткань халатов, раздался кашель, облегченные вздохи. Все в порядке!
- Силы сынов Туркестана рассеяны. Мы пытаемся их объединить. Этим только и занято руководство
Туркестанского комитета во главе с уважаемым господином Мустафой Чокаевым.
Усманходжа первым понял, за что хватается Махмуд-бек.
- Но господин Чокаев далеко.
- Он там, где должен находиться, - оборвал Махмуд-бек, - он в Берлине, рядом с Гитлером. Это очень
для нас важно.
- Да…
84
Махмуд-бек не обращал внимания на Усманходжу, поступая с ним, как с мальчишкой.
- Я сообщу в Берлин о ваших планах. Необдуманные действия могут привести к плохим
последствиям, и вы окажетесь в глупом положении. - С этими последними словами Махмуд-бек
обратился к Усманходже. Пусть замечание относится не ко всем, только к нему.
Махмуд-бек действительно решил сообщить Чокаеву о «необдуманных действиях», сообщить, что
предупредил верхушку эмиграции, но...
Теперь ничто и никто не удержит этих людей. Им захочется показать свои силы и возможности,
захочется настоящих действий. И это здесь, где уже об очередном сборище курбаши будет сегодня же
известно местным властям.
