— Из карты видно, как трижды три.
— А твоя киноварь?
— Ты в шахматы играешь, Серега?
— Чуть-чуть.
— Ну «вилку» знаешь? Так вот я попал в вилку. Для твоего маршрута я стар. Это одна сторона. Вторая: под старость начинаешь о совести мыслить, о смерти. Ты ведь, Серега, смертен. Значит, тебе надо спешить. Славу познать, удачу. Тебе нужен успешный маршрут. В этом году. А сопка моя, как стояла, так и будет стоять. Никуда не убежит моя киноварь.
…Через три дня Бакланов принес Чинкову готовый проект. Чинков, не глядя на текст, взял папку, без интереса отодвинул на край стола.
— Должен предупредить, — сказал Бакланов. — Кольцо по пределам управления силой одной партии невозможно. Я наметил реальный маршрут и привлек в помощь Копкова и Жору Апрятина. Так сказать, коллективный проект.
— Я дал вам задание, Бакланов, — сонно произнес Будда. — Как вы будете его выполнять, меня не касается. Можете выписывать инженеров хоть из Австралии. В пределах отпущенных средств.
— Я понял.
— Совет. Если вам ясен маршрут, берите самолет и разбросайте продовольственные склады. Позднее это будет трудно.
— Я занят отчетом.
— И это ваше личное дело. Меньше спите или интенсивней работайте. Я просто даю совет брать самолет, пока он свободен. Берите пример с Апрятина. У него большая шурфовка, и он спешит. Учел ошибки прошлого. Кстати, шурфовать он будет именно на пересечении зоны разломов долины реки. Этот велосипед вы изобрели, Баклаков, не так ли?
Управление облетела весть о том, что Копков и Люда Голливуд, отныне Люда Копкова, поженились. Ставить штемпеля в поселковом Совете Копков ходил с костылем. Саня Седлов сформулировал: «Потому что одна нога и костыль. Был бы на двух, убежал бы». Но шутка Сани Седлова не имела успеха. Слишком уж были все ошарашены. Для замкнутого по зимнему времени Поселка женитьба Копкова явилась, наверное, большим потрясением основ, чем отмена самого «Север-строя». Копков был закоренелым холостяком. Даже и представить его женитьбы нельзя было. Традиции рушились.
За громким названием «продовольственный склад» скрывалась просто железная бочка. Бочку взрезали точно консервную банку, клали продукты, зашивали проволокой и ставили вверх дном. Она хорошо замечалась на местности, защищала продукты от сырости, а бензиновый дух отгонял медведей.
Бочками занимались Седой и Валька Карзубин. Валька относился к Седому с молчаливым почтением. Этому была причиной как определенная слава Седого, так и то, что когда-то Седой был тем же Валькой Карзубиным, пока по общественному недосмотру не попал в «нужные» руки.
Они готовили бочки на складах управления. Склады находились на перевале в четырех километрах от Поселка. Здесь на высоте свободно гулял ветер. Расположенная к югу котловина Поселка казалась черной, заполненной едким дымом от трубы электростанции. На севере же в хорошую погоду можно было увидеть аэродром и даже различить оранжевые пятна самолетов. Такой был путь с этого перевала; обратно в Поселок или в синюю мглу трассы, которая в семидесяти километрах утыкалась в прииск Западный. В другие стороны не было ничего: на восток яйцевидные сопки — «горы без выпендривания», как их называли, запад отвесным обрывом уходил в море.
Пока Валентин и Седой готовили бочки, Куценко корпел над ученической тетрадью в клеточку с огрызком карандаша. Баклаков поручил рассчитать ему продукты на каждую бочку. Куценко не делал подсчета по количеству дней, людей и переходов. Он писал список, руководствуясь здравым смыслом. Этот здравый смысл, сформулированный в непечатной северстроевской поговорке, сводился к тому, что запас, который не надо таскать на горбу, еще никогда и никому не мешал.
Когда список сливочного масла, чая, сахара, сгущенки, гречневой крупы, сухой картошки, лаврового листа, прессованного лука, вермишели, перца, муки был готов, Баклаков пошел на поклон к Володе Голубенчику — диктатору снабженческих дел. Счет на партию еще не был открыт, еще и приказа не было, потому продукты можно получить лишь под честное слово, личное обаяние и личный контакт.
В прокуренной, заплеванной комнате снабженцев среди кадров в кожаных пальто, с их небритыми лицами и острыми глазами, возвышался за столом сам Володя — рост два метра девять сантиметров, фигура и челюсть профессионального боксера, невозмутимый взгляд игрока в покер. Несмотря на гангстерский вид Голубенчика, биография его была проста и стандартна для людей «Северстроя». Восемнадцати лет на фронте, после фронта истфак МГУ, но с третьего курса, не выдержав жизни на стипендию, Голубенчик сбежал, а сбегая, увидел объявление «Северстроя» и через час уже был в его представительстве на одной из московских улиц. Мудрая организация «Северстроя» из толпы договорников, которых пароход доставлял в Город, отбирала наиболее шустрых, наиболее подвижных, может быть, авантюрно настроенных людей. Прошлая специальность, прошлая биография не имели значения — всех нивелировал знаменитый Учебный Комбинат, из недр которого вышло немало известных людей. Новоявленным студентам давали азы геологии, минералогии, топографии, хозяйственного учета. Но главной дисциплиной, которая не числилась в учебных предметах, были принципы «Северстроя». Для усвоения их и для практического применения требовался гибкий, не отягченный предрассудками ум. Сюда входили такие понятия, как «не плюй против ветра» и «победителей не судят», «не оставляй хвостов, за которые тебя можно подловить» и главный принцип, задолго до «Северстроя» сформулированный Джозефом Конрадом. Принцип этот, которому обязан был «Северстрой» легендарной славой, звучал краткой святой заповедью: «Делай или умри».
Все это Володя Голубенчик знал, все прошел, и потому он был лучшим начальником снабжения из всех, кого могло выбрать управление. Твердой рукой, не боясь кулачной расправы, держал он своих шустрых агентов. С другой стороны, он умел внушить уважение к снабженческому отделу со стороны начальников партий.
Володя Голубенчик разговаривал по телефону. Длинным пальцем он молча ткнул на стул. Подмигнул. Трубка рокотала, как дизель на холостом ходу.
— Ты каким местом думаешь? Объясни! — закричал Володя. Трубка опять что-то пророкотала. — Ошибаешься! На том месте, где у людей лоб, у тебя еще одна щека. Попробуй не достать. Выдерну руки-ноги и голову поверну к спине. Салют! — он бросил трубку.
— Володь, а Володь, — смиренным тоном начал Баклаков.
— Иди ты!.. — нервно откликнулся Голубенчик. — Все знаю. Все подпишу. Если объяснишь один факт.
— Объясню, — смиренно пообещал Баклаков.
— Маршрут, я слышал, у тебя героический. А кадры, как я понимаю, ни к черту. Непригодные кадры.
— Почему, Володя?
— Настоящие кадры, — наставительно произнес Голубенчик, — должны были сами закрутить мозги кладовщику, сами все получить. А они? Начальника! Партии! Гоняют с бумажками! Стыд!
— Мои кадры против твоих слабы, Володя, — льстиво сказал Баклаков.
— То-то! — удовлетворенно произнес Голубенчик. — Давай накладные. — И протянул руку.
Шесть бочек с продовольствием и одна с резиновыми лодками для сплава по реке Ватап были заполнены, зашиты проволокой и доставлены на аэродром. Куценко попал на почтовый самолет, раз в месяц доставляющий почту на мыс Баннерса. Ему предстояло арендовать или купить там вельбот, доставить его на тракторных санях к устью Серой реки и законсервировать там базу с вельботом, мотором и бочкой бензина. Седой остался на аэродроме охранять груз. Валька Карзубин в одиночестве получал и паковал на складах остальные грузы. Гурин помогал с отчетом Жоре Апрятину. Жора также мотался между складами и аэродромом, ему предстояли большие разведочные работы, и он хотел начать весновку как можно раньше.
Трое суток Баклаков просидел в управлении. Отчет он закончил и сдал на машинку, когда от кофе голова уже стала пухнуть и сильно звенело в ушах. Пришла радиограмма от Куценко: «Вельбот купил вывожу условленную точку жду транспорт». Баклакову предстояло разбросать по маршруту бочки и на обратном пути снять Куценко. Иначе он мог торчать на мысе Баннерса еще месяц.
Баклаков шел берегом бухты по голому галечинку, на котором снег не держался. Воротник полушубка хорошо закрывал щеки. Ноги казались отрезанными до колен, их скрывала белая муть поземки. Он часто проваливался в ямы, вырытые напором льдин, в вымерзшие русла ручейков, стекавших в море. Ветер становился все сильнее, и Баклаков знал, что сейчас ему надо быть осторожным — немало людей вот в такую погоду погибло на дороге к аэропорту. Скоро должен был начаться обрыв, от него держаться подальше, так как там всегда свежие трещины и полыньи. После обрыва шла равнинная тундра, и там надо было быть еще осторожнее, потому что море и тундра под застругами неразличимы и можно уйти вправо, пока не уткнешься в сопки в сорока километрах, или влево, где вообще ни во что не уткнешься, разве что в Северный полюс.
