5. ПРИГЛАШЕНИЕ
Приходи ко мне, сестрица.
Нам спляшут «раккасы»[19].
Посиди со мной, сестрица,
Послушай рассказы:
Я бродил в Больших Долинах[20]
До нового года,
Но зато я много видел
Чужого народа.
Что за люди там, в Гиссаре!
В законах не крепки,
Вместо чалм и тюбетеек
Они носят кепки.
Что за школы там, в Гиссаре,
Дома и мечети!
Не мечети — это ясли,
Где играют дети.
А когда приходишь
В гости, Хозяин, встречая,
В пиале тебе подносит
Китайского чая.
А когда приходишь в клубы,
У входа встречая.
Пионер тебе подносит
Китайского чая.
Я бывал в Кабадиане,
В далеком Термезе,
Видел близко паровозы —
Арбы на железе.
Я бывал в Сталинабаде —
Вот это столица:
Есть чему нам подивиться…
Послушай, сестрица!
6. БУХАРЦЫ В АФГАНИСТАНЕ[21]
В закопченной горной цитадели,
От Пянджа несколько фарсах[22],
Пять ханов Бухары сидели
В чалмах, в парчевых поясах.
Сказал Беки-Джан из Ванча:
— Наша вотчина славится рудой,
Красивыми девушками, зобом,
Козами, дающими удой.
Диль-Овар, хаитский полковник,
Сказал: — В моем амляке
Растет вихрастый тутовник,
Толчеи скрипят на реке.
— А наш Ягич разве хуже?
Шепни мне, друг ясаул, —
В ответ ему мир Ягича
Сказал и сладко вздохнул.
— Или наших краев богатство, —
Сказал кулябский датха[23]:
— Труды и хлеб землепашца —
Мотыга, серп и соха?
Или мой амляк знаменитый,
Где сушат черный изюм! —
Воскликнул славой повитый
Старик Саадат-Махсум. —
А суд на базарной площади!
А казни! А пестрые ковры!
А жирные холеные лошади,
Князья великой Бухары!
………………………………..
Об этом не стоит вам труда
И помнить, ваша милость.
Все это ушло от вас навсегда,
Ушло, исчезло, скрылось.
Давно развеяны нами костры
Мангытов и маликов.
На месте прежней Бухары
Живет страна таджиков.
— О, вы, кто сыты и богаты, —
он говорит, —
Бросайте кольца и халаты —
ваш дом горит.
В огне времен, как луч и хворост.
ваш дом горит, —
На трубном языке расплаты
он говорит.
Где пыль и полночь Абадана[24]
где нефть кипит,
Из стелющегося тумана
Он говорит: — Пора. Танцуют в ночь зарницы
последних битв! Тартальщикам зеленолицым
Он говорит:
— Пора, пора, друзья, мы с вами —
труба трубит!
Над выжженными промыслами
он говорит.
Ружьем, ножом и смертной дрожью
он говорит,
Над голодом и бездорожьем
он говорит:
— На бой колонны поведу я.
под стон танбур, —
И мчат, пустыням салютуя,
кашгай и лур.
Среди отар тяжелорунных
он говорит,
В дворах, в мечетях, в андарунах
он говорит.
Сквозь дождь, сквозь круглый лед и камень
он говорит,
С бомбейскими бунтовщиками
он говорит.
Под блеск зари, под звезд мерцанье
он говорит.
На трубном языке восстаний
он говорит.
8. ПЕСНЯ О ЯР-СУЛТАН-АЗИМ-ДЖАНЕ
О убийца героев, Яр-Султан-Азим-Джан,
Больше ты не вернешься в каменный Бадахшан.
Больше не переплывешь ты бурной речной воды,
Где, опершись на ружья, стояли — я и ты.
Мне говорят — в Кабуле ты с торожишь базар,
Мне говорят — стареет Джан-Султан-Азим-Яр.
Двадцать головорезов ходят вслед за тобой —
Двадцать собак, готовых в драку и на разбой.
Слушай, Кабул, и слушай, Яр-Султан-Азим-Джан[25],
Что говорит вам в песне каменный Бадахшан:
«Если вы захотите снова к нам забрести,
Каждый дорожный камень встанет вам на пути,
Каждая ветка хвои вцепится вам в глаза,
Ноги коням стреножит вьющаяся лоза,
Горы подымут плечи, сбросив груды лавин,
Из берегов навстречу выйдут реки равнин,
Жены взвоют от злобы, Яр-Султан-Азим-Джан,
Если ты возвратишься в каменный Бадахшан.
Здесь тебя ненавидят — руки твои в крови.
Если ты жив в Кабуле — радуйся и живи».
Старой солдатской пикой бей в базарный порог,
Рыскай вдоль стен, глотая пыль городских дорог.
Жди, когда вестник вскочит на городской дувал
С криком: «Волки Ислама! Враг побежден и пал».
Жди… Но ты не дождешься, Яр-Султан-Азим-Джан.
Больше ты не вернешься в старый Бадахшан.
Больше ты не услышишь крик убитых детей,
Храп лошадей и быстрый взмах свистящих плетен,
С дальних гор не прорвутся зарослями арчи,
Подскакивая на седлах, черные басмачи.
Я не могу не дышать свободней и жарче,
Если я вижу разрытой сухую равнину,
Если вода идет по хлопковой пашне,
Если я вижу оконченную плотину.
Всем, кто со мной стремится к новой жизни,
Радуюсь, как отец родимому сыну.
Как мне не крикнуть: «Здравствуй, новое племя!»,
Если мой сын ведет по полю машину?
Если я вижу, как плуг подымает землю,
Как не сказать мне: «Слава труду-исполину».
Если грозят мне: «Старое снова вернется» —
Я упаду на землю и в страхе застыну.
Дай мне винтовку, товарищ, дай мне патроны,
В бой пойду и советской страны не покину.
Гей ты, серп, серп[27],
Дядя серп, серп.
Звонкий и зазубренный,
Старый железный серп.
Мой отец принес его
Молодым камнем
Из Кштута, из Хостоу,
Из Ягид-нульваид.
Гей ты, серп, серп.
Дядя серп, серп.
Мой отец побросал
Груду камня в горячую печь,
Мать носила хворост.
Гей ты, серп, серп.
Всю ночь пылал камень,
И цвел, как тюльпан, камень,
Всю ночь стекал камень
На дно плавильной печи.
Отец собрал железо
Со дна плавильной печи.
Ковким стал камень —
Плоский, голый и черный.
Потом его бьют и плющат.
Гей ты, железный серп.
Куют, гнут, точат.
Гей ты, серп, серп.
Ясный, как месяц,
Он бежит по полям пшеницы,
Спотыкается человечек,
Бежит по полям пшеницы.
Кто ты, человечек?
— Я — железный серп.
Кто ты, человечек?
— Старый дядя серп.
Далекий Куляб. Дорожка в далекий Куляб.
Тебя ли винить мне, что я стал беден и слаб?
Где мать? Где отец? Где юность моя? Где друг?
В руках чужая мотыга. Я беден и слаб.
Прощай, мой хлопок, прощай, высокий дувал[28].
Прощай, хозяин, довольно я здесь горевал.
Я вышел в горы. Кругом вода и туман.
Пройдем перевал, друзья… Еще перевал.
12. ПЕСНЯ О ВЛЮБЛЕННОМ СОЛОВЬЕ
Соловей влюбляется в розу,
Грубо вытканную на ковре.
Бай трясется над богатством,
Собранным в его норе.
А бедняк идет на пашне,
Погоняя верных волов,
Не заботясь о пророке,
Боге и его добре.
Вера, проповеди, хутбы,[29]
Заунывный крик чтецов —
Это выдумка эмиров,
Ясаулов и купцов.
Для того чтобы подрезать
Сорный стебель их сердец.
Нет меча, острей, чем серп, —
Серп — оружие отцов.
Вот что говорит Джамшиди, сын рабочего народа.
