Идем дальше. Неработающие пенсионеры — живые люди. Они потребляют значительное количество продуктов, доставляемых на Север дорогостоящими видами транспорта. На этом тоже можно получить немалую экономию государственных средств… Вот потому-то город, о котором говорит Потапов, город, построенный на сбережения северян, может иметь большой моральный и материальный смысл, поскольку в нем станут жить люди с устоявшимися традициями, люди, знающие друг друга многие годы по суровым краям и нелегким делам…
Я слушал Никулина, поражаясь, насколько он, рабочий человек, глубоко и заинтересованно вникал в существо, казалось, несуществующей проблемы. Глаза его азартно блестели и, я думаю, он уже видел город, о котором говорил…
О ТВОРЧЕСТВЕ.
(Записки Александра Никулина, сделанные в общей тетради для конспектов по марксистской философии).
Что оно такое, творчество?
Давно и часто задумывался об этом, подспудно чувствовал, что слово «творчески» имеет отношение не только к искусству, но и ко всем областям человеческой деятельности. Даже стихи писал об этом. Такие, например. О слесаре. Может быть, — о себе.
Над верстаком, зажав в руке штамповку,
Склонился парень в кепке и очках.
И я смотрю, как быстро и как ловко
Рождается деталь в его руках.
Какой порыв мечты и вдохновенья!
Не слесарь — скульптор чувствуется в нем:
Приложит циркуль, глянет с наслажденьем —
И вновь опилки падают дождем.
Сверкает грань, затем блестит другая…
И вот Жар-птицей вспыхнула деталь.
Горит, пылает в ней душа живая
Парнишки,
Оживляющего сталь.
Это я писал, не имея достаточного образования и научного представления о творчестве, как всеобъемлющей духовной ценности, без которой немыслимо воспитание нового человека. Писал и думал, подсознательно чувствуя, что так должно быть, если мы хотим всерьез растить творцов — подлинных, вдохновенных строителей грядущего…
А тут «по ходу пьесы», в процессе изучения основ марксистской философии увлекся чтением литературы о творческом процессе и теперь пытаюсь сделать собственные выводы, как-то обобщить узнанное.
Альберт Эйнштейн сказал: «Недостаточно обучать человека только какой-нибудь узкой специальности, ибо впоследствии он будет только годная для использования машина, больше похож на дрессированную собаку, но не на полноценную личность и гармонически развитое существо. Нужно, чтобы он получил живое чутье к прекрасному и морально хорошему».
Я думаю так: полноценный человек должен удивляться самым открытым «тайнам» жизни. Это главное! Главное, которое не может быть достигнуто без желания и способности учиться. Наварное, Ленин, восклицая свое знаменитое «Учиться, учиться и учиться», подразумевал не только профессиональное обучение, но и глубокое проникновение каждого человека, независимо от его профессии, в тайники прекрасного, созданного природой и разумной деятельностью человека. В этом, по-моему, соль и смысл нашей жизни. Тогда любой труд станет вдохновенным, поскольку воспитанный для творческой работы человек будет владеть особым, ему одному присущим образом действия, который можно назвать оригинальностью. Это значит, что человек развивает способность видеть то, что другие не видят. Он задает вопросы, сам находит ответы, выдвигает проблемы и решает их, но не школьным способом, а своим личным, тем, какой считает правильным. Но это не значит, естественно, что каждый должен изобретать «велосипед». Нет, улучшать уже изобретенное! В этом цель!
Необходимо учить людей творческому анализу, синтезу и абстрактному мышлению. Без этого невозможно восприятие связанности, отличие существующего от несуществующего.
Творческая деятельность, наконец, будет равна нулю без способности человека толково расставлять отдельные части, скрывающие в себе целое, подчиненное внутренним законам и выражающее одновременно собственные чувства, мысли и желания…
Ужас, до чего слепо я жил, не понимая всего этого!..
Как плохо читает Василий Геннадьевич. Ах, как плохо читает! Совсем не творчески. Если бы не эти мои дилетантские раздумья, уснул бы на середине лекции. А он, конечно, думает, что я так усердно конспектирую его бесстрастную жвачку…
Кто-то след заметный проложил.
Кто-то день впустую просудачил,
Тот свершил, а тот еще не начал
И опять на завтра отложил.
Счастлив я, что не прошел,
А прожил,
Этот день устраивая сам,
И в конце — хоть маленькую —
Все же
Собственную строчку написал…
АДА НИКУЛИНА.
Саша обожал путешествия. Если не отдых в деревне, не ежедневные походы в глухие урочища за грибами и ягодами, то обязательно приобретались туристские путевки. В одно лето мы отправились в Закарпатье. Это были прекрасные две недели хорошо организованного маршрута. А когда он закончился в маленьком городке на берегу Тиссы, было решено задержаться еще на несколько дней, прожить «диким» образом, чтобы передохнуть от увлекательных, но трудных походов в горы и половины, осмыслить увиденное и собраться в обратный путь.
Как ни старались мы соблюдать правило «В дальней дороге и игла тяжела», получилось как раз наоборот. Во всем были виноваты книги. Саша начинал осмотр каждого нового места с книжного киоска, раскладки, сельской лавки, где редкие издания порой соседствовали с пряниками, рыбой, обувью… Он набрасывался та книги жадно, и мне с трудом удавалось держать в поле зрения группу, чтобы не отстать, не опоздать к автобусу. Продавцы как-то сразу проникались к нему уважением, пытались удовлетворить просьбы, а нередко разрешали входить за прилавки и копаться в «подсобках».
Короче говоря, в конце туристского маршрута мы незаметно оказались владельцами двухпудового саквояжа.
Я спросила:
— Саня, что же мы будем делать с этим валуном?
— Что будем делать? — переспросил он. — Отправим книги по почте. К нашему приезду посылки будут на месте.
— Представляешь, сколько людей на почте? — сказала я. — Сейчас все отправляют фрукты. К тому же может не оказаться ящиков или еще чего-нибудь.
— Все будет, как в лучших домах, — весело возразил он. — Собирайся, прогуляемся вместе.
Пока я одевалась, Саша расспросил у горничной, где находится почта, затем легко взвалил на плечи саквояж, и мы отправились по булыжной набережной вдоль Тиссы.
Река была мелкой и жалкой. Вспомнился недавний рассказ гида о том, что полноводную Тиссу можно увидеть теперь только на старых кинолентах, а в лучшем случае — в течение нескольких весенних дней, когда в горах происходит обильное снеготаяние. Но и оно уже не в силах исправить ошибку людей, которые вырубили лес по берегам некогда полноводной реки…
Почта размещалась в обыкновенной крестьянской хате с невысокими потолками и небольшими окошками. К моему удивлению, там было безлюдно, приятно пахло свежевымытыми полами и фруктами. За перегородкой сидела очень красивая молодая женщина, каких мы видели прежде в туристских проспектах и киножурналах о Закарпатье — видимо, операторы снимали не все подряд, а в достаточной степени заботились о фотогеничности и привлекательности объектов съемки.
Когда Саша спросил, можно ли отправить посылку, женщина приветливо улыбнулась, огромными глазищами оценила вес саквояжа, оказала, что можно отправить любое количество посылок. В продаже есть почтовые ящики, баулы, корзины с крышками, имеется специальная упаковочная бумага, и вообще, — все будет так, как пожелает отправитель. Она говорила доброжелательно, негромко, тщательно подбирая русские слова, и тут же поправляла себя, если чувствовала, что сказала неверно.
Саша кокетливо посмотрел на почтаршу и открыл саквояж.
— Давайте сюда, на стол, — велела она. — Я здесь упакую.
Саша прошел за барьер и выложил книги на длинный почтовый стол. Женщина глянула на книжную горку все тем же оценивающим глазом.
Вы, наверное, очень любите читать, — сказала она. — Другие туристы гоняются за тряпками, а вы вот…
— Книги — половина моей жизни, — чуть-чуть театрально выпалил Саша. — К тому же — лучшая…
Почтарша стрельнула глазами в мою сторону.
— На месте вашей жены я бы обиделась. — Она взяла несколько листов коричневой бумаги и подошла к столу. — Вы увозите от нас настоящие сокровища: Киплинг, Паустовский, Лидин, Гамзатов… У нас с вами похожие вкусы….
— Вы любите Гамзатова, видимо, потому, что он горец, как и все жители здешних мест, — сказал Саша.
— Нет. Я люблю его потому, что он настоящий поэт. Вот смотрите: открываю томик наугад.
Для чего мне золото и камни,
Что навечно спрятаны в горах?
А звезда на небе не нужна мне,
Коль не светит, прячась в облаках.
Ты хоть много проживи, хоть мало,
Но тебе скажу я, не тая:
Если боль других твоей не стала,
Прожита напрасно жизнь твоя.
На пороге почты выросла раскрасневшаяся девчушка лет десяти. Она с трудам перевела дыхание от быстрого бега и прощебетала тоненьким голоском с характерным гуцульским акцентом:
