- Откуда вам известно, что Лисовский может предъявить серьезную цифру? — спросил Фиртич.
- Бухгалтер ресторана вела двойную бухгалтерию, — ответил Валера, скрывая раздражение, он уже несколько раз помянул эту важную деталь. — Сотрудники ОБХСС арестовали все бумаги.
- Дура! — буркнул Кузнецов. — Хранить черновики чуть ли не в кармане. Как я мог столько лет держать такую дуру!
- Для экспертизы черновики могут иметь силу официального документа, — продолжал Валера. — В случае, если суд признает их неоспоримость.
- Замри, Валера! — одернул Кузнецов. — Размусоливаешь. Привык у себя на колокольне слова лепить да любоваться ими.
- Аркадий Савельич, — сконфузился Валера, — я по существу.
- По существу ты уже сказал... Константин Петрович с первой фразы все понял. А теперь притворяется. Верно, Костя?
Фиртич не ответил, следя за дорогой.
- Ты, Валера, лучше сбегай сигарет купи. Как раз и магазин. — Кузнецов достал деньги и не глядя занес руку за спину.
- Что вы! Четвертная? На сигареты у меня хватит! — Мужчина хихикнул. Ему было неловко перед Фиртичем, ему хотелось показать, что хозяйский тон директора ресторана — так, шутка, по-приятельски.
- Прихвати что-нибудь из еды. Коньяк...Так ведь... — начал было Валера.
- Найди директора. Скажи, для кого. Отпустит.
Фиртич прижал автомобиль к тротуару. Сухо шелестя кожей пальто, Валера вылез из машины и, выпрямившись, направился к гастроному. Фиртич обернулся и плотно прихлопнул заднюю дверь.
- Что за тип?
- Адвокат, — ответил Кузнецов. — Выручил как-то я его, по гроб жизни мне обязан.
- А для чего ты его с собой взял?
- Для обстоятельного разговора.
- Врешь, Аркадий! — Фиртич постукивал пальцами по рулю. — Хочешь при свидетеле со мной разговор вести, чтобы в угол загнать. Вспомнить услугу, которую мне оказал. Анна ведь может все и отрицать, характер у нее самостоятельный: придет час играть тебе мою карту, глядишь — пустая. Тут твой холуй и сгодится — сам, мол, слышал разговор о том, как с помощью некой Аннушки дела свои обделывал директор Универмага. Верно, Аркадий Савельевич?
Кузнецов захохотал. Его круглый живот крупно колыхался, ходил ходуном. Он похлопал одобрительно по колену Фиртича.
- Ну Костя, Костя... Слушай, а как ты узнал про Аннушку-то? Я ведь, помнится, тебя в курс не вводил?
Фиртич старался выглядеть спокойным.
- Ты ведь, Аркаша, свои кадры при себе держишь. Только и надо, что спуститься по лесенке. — Фиртич отвернулся к боковому стеклу.
Он был раздосадован — стоило ли открывать Кузнецову, что ему известны его методы?
Таяли снежинки, извилисто стекая прозрачными слезами. Бьющий изнутри цветными огнями гастроном просматривался насквозь. Люди ходили вдоль стеллажей, укладывая пакеты в плетеные корзины. Женщина в белом халате толкала перед собой тележку с какой-то фасовкой. За ней спешили покупатели...
Фиртич давно был знакок с Кузнецовым. Но той неопределенной степенью знакомства, когда каждый из них мог принять его и как дружбу, и как равнодушие, и даже как вражду. Бывают такие странные отношения. Все зависело от обстоятельств. Охваченный желанием во что бы то ни стало заполучить весь пакет заказов на новое оборудование «Олимпа», Фиртич не все предусмотрел. А теперь вот как дело обернулось. Не одной голубой шерстью да пирожками. Кузнецов даже и не вспоминал, что Фиртич запретил продажу пирожков, а ведь наверняка был в этом лично заинтересован... Он берег Фиртича для серьезного дела. Конечно, он не мог предположить, что именно от Лисовского, главного бухгалтера «Олимпа», будет зависеть его судьба — экспертизу могли поручить и другому... Но не раз бывавший во всяких передрягах, Кузнецов свято верил: то, что сегодня кажется пустяком, завтра может стать решающим.
Превыше всего Кузнецов ценил ловкость. Если он чувствовал, что его поступок расценивается как хитрость, он был недоволен собой, считая, что в чем-то , изменила ему ловкость. Хитрость должна быть незаметна, как дыхание. И фразу, которую обронил тогда у себя дома Лисовский о том, что еще следует разобраться, почему он, директор ресторана, при всех своих великих блатах и возможностях допустил эту заваруху, Кузнецов рассматривал как недостаточную свою ловкость...
И, точно угадывая ход его мыслей, Фиртич произнес:
- Ты уже виделся с Лисовским? И хотел его купить. И проехало. — Фиртич не знал об этом факте, но по молчанию Кузнецова понял: так оно и было. — Есть люди, Аркадий Савельич, которые не вписываются в твое представление о мире.
- А в твое? — иронически произнес Кузнецов.
- А в мое, Аркадий Савельич, в мое вписываются! — с нажимом сказал Фиртич. — Этим мы и отличаемся друг от друга. Хотя многим можем показаться близнецами. У нас разные точки отсчета, Аркаша. Что делаешь ты, Аркаша, я ненавижу. А что делаю я — тебе безразлично... Лисовский — мой бухгалтер. И останется им, чего бы мне это ни стоило.
От стекла задней двери донесся шорох. Фиртич обернулся. В прямоугольнике окна он увидел Валеру.
- Скажи своему холую, пусть погуляет, — произнес Фиртич.
Кузнецов приоткрыл дверь и бросил в проем:
- Погуляй.
Валера сделал несколько шагов и остановился, прижимая к животу пакеты.
- Что ты хочешь от Лисовского? — проговорил Фиртич.
- Ты ж понимаешь, Костя, я как директор ресторана лицо без материальной ответственности, но мои люди...Короче. — Чтобы экспертиза подвела под другую статью. Вместо особо крупных к обычному... Ну, сменить статью, словом.
- А по совокупности?
- Я найму лучшего адвоката, Костя. Все будет чисто.
Фиртич усмехнулся:
- Любопытно. Твой Валера утверждает, что улик против тебя лично нет. К тому же ты без материальной ответственности...
- При статье, к которой подведет Лисовский, улики появятся. Той дуре бухгалтеру нечего будет терять...
- Значит, так, Аркадий, — перебил Фиртич. — Я попытаюсь поговорить с Михаилом Януарьевичем... Но у меня условие. Ты ни при каких обстоятельствах не станешь меня шантажировать. И мне нужны гарантии. Дела, связанные с Анной, должны быть забыты!
- Расписку, что ли, тебе дать? — буркнул Кузнецов. — Гарантия может быть одна, Костя. На пенсию я ухожу через месяц-другой. Купил домик в Крыму, уеду отсюда. — Кузнецов заметил, как уголки губ Фиртича тронула слабая улыбка. — Чего ты?
- Так. Свои мысли... Ладно, Аркадий, я сам позабочусь о гарантиях. Зови своего адвоката.
Фиртич понял ситуацию. Кузнецов может жить спокойно при условии, что кто-то прикрывает его грехи. Если никто не сядет в тюрьму, спокойной жизни ему не будет. Дамоклов меч...
Кузнецов приспустил стекло и кликнул Валеру. Сырой воздух вполз в теплый салон зримой сиреневой полосой, увлажняя ноздри, наполняя свежестью легкие. Валера протиснулся в салон, положил пакеты и откинулся в блаженстве на спинку. Замерз, бедняга...
- Вот что, Валера, — произнес Фиртич. — Вы будете всю дорогу молчать. Как камень. И ты, Аркадий. У меня нет никаких с вами дел. Нет и не было. Нам нечего обсуждать! Вы поняли, адвокат? Это официальное заявление.
Он протянул руку и вогнал в паз магнитофонную кассету. Медленная музыка заглушила нетерпеливое урчание двигателя. В зеркале он видел взгляд Валеры, в недоумении обращенный к Кузнецову...
В потоке идущих мимо автомобилей образовался просвет, и Фиртич нажал на газ.
У Стеллы Георгиевны Рудиной было отвратительное настроение. И не без причин. Во-первых, вчерашнее письмо от мужа. Конечно, он прав. Нельзя так долго жить порознь. А что делать? Сейчас ей никак не взять отпуск — связалась с этой Второй обувной на свою голову. Да и не тянуло ее в Заполярье. Все ее там раздражало. Даже песни. Взрослые люди бренчат на гитаре и вяжут какие-то глупые слова. Пустое кривлянье... Семен, муж, видел ее состояние. И объяснял это просто хандрой, непривычной обстановкой. А может, и догадывался об истинной причине, но, боясь признаться самому себе, валил все на обстоятельства. Была и вторая причина дурного настроения: Рудина и не помнила, когда еще в отделе наблюдалась такая низкая реализация товаров, как вчера. Последняя сверка чеков ее ошеломила. Выручки почти никакой не было. А те крохи, что все-таки были, — от продажи осевшей на складах московской и ереванской обуви. А склады ломились от продукции Второй обувной фабрики. И Рудина подозревала, что фабрика, пользуясь ситуацией, завезла в каретники значительно больше обуви, чем оговорено счетом. В надежде выставить Универмагу в дальнейшем дополнительный счет... Надо что-то делать. Надо позвонить этому старикашке Платону Ивановичу. Случись неприятность, бриллиантовые кольцо и серьги, которыми одарил ее за услугу старик, будут не ценнее обыкновенного стекла... Да, напрасно она связалась с этой дрянной фабрикой, но пути назад уже нет.
