паспорт. Подагрики попадались реже, а Струга в последнее время был особенно чуток к подагрикам, их он разыскивал истово, с жаром душевным, точно родных или близких. Он знал по себе боль и муки подагры. Что ни говори, а болезнь сближает, уж это точно, и в розыски подагриков Струга вкладывал гораздо больше рвения, чем требовала служба.
— Да, подагра, — повторила Эдите. — Это, знаете, болевые ощущения и деформация большого пальца на ноге. У него в том месте кость стала узловатой. Оттого он выбирал свободную обувь.
Струга ощутил в большом пальце правой ноги знакомую боль и чуть ли даже не приятный зуд. У него-то кость пока не деформировалась. Только-только начинала. Оно и понятно — Берз на три года старше.
— Он курит? — спросил Струга.
— Нет, бросил.
— Бегать ему надо, — посоветовал Струга. — Очень помогает при подагре. Побольше движений.
— Он играет в теннис. Зимой — горные лыжи.
— А на лыжах хорошо катается? — спросил Струга исключительно из любопытства. Просто захотелось узнать.
— Зимой мы были на Кавказе, — уклончиво ответила Эдите.
— Где именно?
— В Терсколе.
— И как там горы?
— Посмотришь — дух захватывает. Местами отвесные, как стена. — Эдите впервые в это утро улыбнулась. — С нашими горами не сравнить.
Отклонившись от анкеты, разговор стал более непринужденным.
— Да, Терскол! — со вздохом мечтательно молвил Струга и глянул в окно. Золотые кроны лип на бульваре дымились в лучах солнца. — Ну, а теперь вернемся к нашим делам. Скажите, как он одет?
— Черные брюки в полоску, — Эдите говорила медленно, стараясь поточнее припомнить костюм мужа. — Темно-серый пиджак, темно-серая джерсовая рубашка. Плетеный кожаный ремешок. Носки черные. Да, пожалуй, надел черные, хотя могу и ошибиться. Ботинки тоже черные, тупоносые.
При этих словах Струга опять вздохнул, но уже не мечтательно.
— Белье?
— Белье он не любил. Ни трикотажные рубашки, ни майки, а уж тем более теплое белье. Трусы, и только. Больше на нем ничего не было.
— Плащ?
— Да, плащ серый, югославский, на клетчатой подкладке. Подкладка в черно-красную клетку — как шотландский плед. На молнии.
— А что в карманах?
— Ничего особенного. Автомобильные документы. В бумажнике — паспорт. Членская книжка Союза архитекторов. Рублей сорок денег. Еще самописка, перочинный ножик, носовой платок, клетчатый. Наверное, несколько карандашей, записная книжка, пара фломастеров. Возможно, он все это держал в «бардачке». Возможно, по карманам было еще что-то. Не знаю.
— Военный билет?
— Нет, военный билет при себе не носил: по-моему, он и сейчас лежит в ящике стола, хотя не проверяла. Это важно? Приду домой, посмотрю и позвоню вам.
Струга пробежал глазами отмеченные данные. Теперь Эдмунд Берз, словно живой, стоял у него перед глазами. Но пока прояснилась только внешность. Характер, привычки, наклонности, взгляды на жизнь — это еще оставалось скрытым.
— Каков его месячный оклад? — осведомился Струга.
— Сто восемьдесят рублей, — ответила Эдиге.
«У меня почти такой же», — подумал Струга.
Архитектор Берз занимал довольно видное положение. Навряд ли бы он решился на легкомысленное приключение. Тут причина поважней. Чутье подсказывало Струге, что дело серьезное. Однако какие на то основания? Да никаких. Всего-навсего необъяснимое чутье криминалиста.
Итак, Берз пропал в ночь с воскресенья на понедельник?
Как жаль, что она сразу не заявила в милицию. Ну, конечно, решила, что муж просто задерживается. Таким образом, преступники имели в своем распоряжении два дня, нынче пошел третий.
А впрочем, не опережает ли он события, усматривая здесь преступление? Быть может, копнешь поглубже, а дело-то окажется пустяковым.
Надо все хорошенько проверить. Однако придется запустить громоздкую машину розыска. Струга почувствовал, как в нем просыпается привычная энергия и жажда действия. Утреннего дурного настроения как не бывало. Вчерашняя ссора с женой канула в вечность. Он поднялся проводить Эдите Берзу до двери. Похоже, и подагра до поры до времени отступилась.
Посоветовавшись с капитаном Пернавом, Струга решил ночью проделать весь путь от хутора «Плены» до ижской квартиры Берза.
Машину Струга водил достаточно хорошо, чтобы обойтись без шофера. Ему хотелось проехаться одному. Струга отправился на служебной машине.
На хуторе «Плены» старики в огороде копали картошку. Сивая кобылка щипала траву на меже. Плуг стоял у борозды. В серебристо-темной земле белели клубни.
Струга разулся и босиком пошел к старикам. Земля был рыхлая, теплая, ноги по щиколотку утопали в ней.
— Добрый день! — бодро начал Струга. — Не найдется ли у вас лишней корзинки помощнику?
Отец копал картошку, опустившись на колени, подложив мешок. Спину ломит, больно сгибаться, а ползти на мешке — так оно полегче. Позади него оставался широкий след, но искать после него картошку было бесполезно, старик выбирал подчистую, даже мелочь. Жена была проворнее, двигалась полусидя-полустоя.
— Больно ты торопкая, — сердился муж, — вон сколько картошки пропускаешь.
В самом деле, поворошив землю, он нашел два клубенька.
— Вы поглубже поддевайте, — наставлял старик Стругу, — она в глубине сидит, лемех-то мелкий, не достает.
Струга допоздна проработал на хуторе, беседуя с родителями Берза. Руки и ноги от земли стали черными, корзинки одна за другой наполнялись. В воздухе пахло осенью, журавлиными кликами. Струга многое разузнал о детстве Эдмунда Берза, о его привычках, наклонностях, увлечениях и теперь имел более полное представление о пропавшем.
По соседству с «Пленами» было еще четыре хутора. Разумеется, тут все знали Эдмунда Берза, гордились тем, что он пошел в гору, стал известным в столице архитектором.
Вечером, умывшись, пообещав вернуться к ужину, Струга отправился на хутор «Ажкаи». Стариков оставил не на шутку встревоженными. Раз уж в дело вмешалась милиция, значит, с их Эдинем и вправду стряслась беда. Но о теперешней жизни сына родители мало что могли рассказать.
В «Ажкаях» жили две сестры да еще муж старшей. Все трое пенсионного возраста. Женщины ходили по грибы и по ягоды, пололи огороды, возились со скотиной, а хозяин числился в колхозе кровельщиком.
Струга подсел к широкому кухонному столу. Скобленая скамейка пошатывалась на неровном земляном полу. Топилась плита. В котле булькало варево для свиней. Потолок прокоптился дочерна.
— Я ведь
