— Ну, тетушка! Почему ты все испортила? Алексею же интересно знать, о чем говорит гадание.
— Про себя он и сам все прекрасно знает.
— Но он не знает будущего!
— Милая Нинока, на будущее гадать вредно. Если человек поверит в предсказания, он невольно будет подстраивать под них свою жизнь. Пусть судьба складывается сама по себе. Ты играешь? — спросила она Нину. — Э, да я вижу, ты уже спишь! Устала, детка. Тут устанешь — с утра до ночи на ногах.
Уходить Алексею не хотелось. Он очень хорошо чувствовал себя с Ниной и тетей Амалией. Но было уже около полуночи. Алексей поднялся из-за стола и стал прощаться. Протягивая руку, тетя Амалия спросила, далеко ли ему идти.
— Всего три квартала.
— Но уже ночь. Может быть, заночуете у нас? Мы с Нинушей можем вполне устроиться на одной кровати, благо они широкие.
Алексей заметил чуть смущенный взгляд Нины. Ей тоже не хотелось расставаться с Алексеем, но и предложение тети ставило всех троих в неловкое положение.
— Давай я тебя провожу. До лестницы. Ты должен по-настоящему выспаться.
— Вообще-то конечно, — согласилась тетя Амалия. — До настоящего отдыха всем нам слишком далеко. Приходите, Алексей. Запросто, как домой.
Полутемный коридор был пуст, только в дальнем его конце, возле кадушки с искусственной пальмой, разговаривали высокий юноша с волнистыми длинными волосами и молоденькая горничная.
— Это тоже ваш актер? — спросил Алексей.
— Нет, это художник. Все зовут его Васей, несмотря на то, что ему уже под тридцать.
— Красивый.
— Объективно — да. Мне он кажется женственным. Да ну его! — Нина обхватила Алексея и шла по коридору с ним в ногу, старательно вытягивая подъем и носок. — Так не хочется, чтобы ты уходил, но что тут поделаешь? Только, пожалуйста, не исчезай так надолго. И, если можешь, приходи завтра пораньше. Придешь?
— Конечно, приду. Ты завтра танцуешь?
— Только в половецких. Я буду ждать тебя в половине десятого у служебного входа. Помни, что мне всегда не хватает тебя.
— И мне.
Они остановились у клети неработавшего лифта так, чтобы художник и горничная не видели их.
— Ты знаешь, — зашептала Нина в самое ухо, — мне кажется, что у нас тот самый, как говорила тетушка, нужный момент, когда должен встретиться на пути один-единственный человек. Тот, которого ждешь.
Она подняла глаза, и Алексей увидел в них радость и боль. Нина не таила своего чувства, и от этого Алексею стало так тепло на душе, что он не в силах был найти ответные слова. Он лишь обнял Нину, стараясь передать ей свое волнение. А когда Нина вновь приоткрыла губы, стал целовать ее лицо, не давая говорить.
— Я ждала тебя! Подожди, подожди. Послушай меня. Сначала я не представляла, кого жду, но всегда чувствовала, каким должен быть этот единственный нужный мне человек. Теперь я знаю, что это — ты. Мы не должны, Алешенька, пропустить то, что выпало нам. Ведь это может и не повториться. — Она порывисто и горячо поцеловала Алексея в губы. — Ну вот, а теперь иди. Иди, Алешенька, и помни, что я тебе сказала.
На другое утро к станку Алексея пришла Настя. Лицо ее сжалось, стало маленьким.
— Нам нужно поговорить, — жестко произнесла она. Алексей ничего не ответил, только пожал плечами.
— Ты думаешь, я бегаю за тобой ради себя? Нет, дорогой Лешенька, теперь мы отвечаем не только за нас двоих. Теперь придется думать и о третьем.
Не понимая, о чем говорит Настя, Алексей посмотрел ей в глаза, но она по обыкновению отвела их в сторону.
— Сколько раз я говорила тебе, береги меня, а ты не поберег… У нас будет ребенок.
— Какой ребенок?
Сказанное Настей наплывало откуда-то издалека и никак не могло проясниться в голове Алексея. «Как ребенок? Почему вдруг ребенок?»
— Ну, какой? Обыкновенный. И у него должен быть отец.
С этим Алексей был согласен: у каждого ребенка должны быть отец и мать. Бросать детей — самое последнее дело. Можно разлюбить, полюбить другую, но это не должно сказываться на детях. Истина, усвоенная еще в детстве. Очевидно, подсознательно он сделал такой вывод, испытав безотцовщину, но отца даже в самых своих потаенных мыслях не винил. Жизнь сложна — кто может судить поступки других, тем более, если они касаются личного? Во всяком случае, он никогда не будет таким судьей. Но и поступить так, как поступил его отец, не сможет.
— Ребенок так ребенок, — медленно проговорил Алексей. — Но давай разберемся во всем этом после смены.
Однако Настя не уходила. По ее лицу было заметно, что она внутренне успокоилась, но, видимо, еще не была полностью уверена в добром отношении Алексея к ее словам.
— Ты придешь? — спросила она, перебирая пальцами бахрому своего шарфа.
Алексей помедлил с ответом, да так и не успел ничего сказать. Мимо станка проходил Круглов с технологическим альбомом под мышкой. Он окликнул Алексея и напомнил о начинающейся оперативке. Настя больше оставаться здесь не могла. Пообещав встретить Алексея у проходной, она исчезла за линией станков.
В это время появился Сашок. Он улыбался ямочками на посвежевшем лице — рад был встрече с бригадиром.
— Потеряли небось? — спросил Сашок.
— Потеряли, — невесело ответил Алексей, но, глядя на задорную физиономию Сашка, улыбнулся сам. — Чего же ты бросил боевой пост?
— Хворал, — растягивая губы, сказал Сашок. — Если б не захворал, не бросил.
— А теперь не хвораешь?
— Теперь не-е…
— Тогда принимай машину. У меня на тебя особые надежды, но смотри: будь осторожен. Об Уфимцеве слыхал?
— Слы-хал, — вздохнув, отозвался Сашок.
— Ну вот… С сегодняшнего дня — станок твой. Будешь делать все операции.
— Ну-у?!
— Вот тебе и ну. Прощаюсь я со станком. Нашу бригаду укрупняют.
— А как?
— А вот так. Токаря тоже будут у нас.
— И вы над всеми — бригадир?
— А что? Не справлюсь?
— Это вы-то не справитесь? Хо-хо! Вы и за мастера справитесь.
— Не загибай. Для бригадира и то знаний не хватает. Это уж так, от нужды и временно.
— Все, что бывает временно, становится постоянным.
— Ишь ты! Я вижу, не зря хворал. Говорят, стоит детям заболеть, как они становятся умными.
— Потому что не могут заниматься ерундой.
— А сейчас никто не может заниматься ерундой. Не будь войны, ты бы сейчас баклуши бил.
— Не только я, — укрепляя деталь, согласился Сашок.
— Я, что ли?
— А что!
— Ну даешь. Держи! — Алексей протянул руку. — Поздравляю с началом самостоятельной работы. Не подведи!
— Есть не подвести!
Задор Сашка, его смешливая улыбка взбодрили Алексея. Он вспомнил первые дни своей работы на станке, когда обрабатывались опытные детали мотора, надежно освоенного теперь в серийном производстве. Вспомнил свои неудачи и переживания и тот досадный брак, причиной которого скорее всего была просто его неопытность. А может быть, и технология, и настройка станка еще не отладились в ту пору, приспособлений и фрез таких усовершенствованных не было. А спешка и нервозность при освоении новых моторов, всеобщее беспокойство за то, быть или не быть им в изобилии?.. Смешно подумать, что тогда станок Алексея считали узким местом, чуть ли не горлом завода. Сколько было таких узких мест!.. И, наконец, всевозможные трудности, разом свалившиеся на людей, начиная с проблемы обыкновенного обеда в цеховой столовой, кончая снабжением завода необходимыми материалами.
Надо было все начинать сначала, учиться воевать и учиться работать в условиях войны. Так же, как воинские соединения, попавшие в окружение врага, пробивались на восток, чтобы соединиться с основными силами Красной Армии, так и эвакуированные заводы двигались через бомбежки и артиллерийские обстрелы тоже на восток и вставали в строй действующих.
С первых месяцев войны на железных дорогах начался великий круговорот движения воинских и санитарных эшелонов, платформ, нагруженных заводским оборудованием и теплушек с людьми. Если бы кто-нибудь смог в то время охватить взглядом всю нашу страну, ему бы почудилось, что вся она пришла в движение. На новые места переезжали не только отдельные заводы, а едва ли не целые отрасли промышленности. Только в первые полгода войны перебазировалось в тыл более полутора тысяч промышленных предприятий. В пути находились такие гиганты индустрии, как «Днепроспецсталь», Новокраматорский, Мариупольский, ленинградский Кировский, «Запорожсталь». Полтора миллиона вагонов катилось в первые месяцы войны на восток. Они перебросили на Урал и в Сибирь не только несметное число машин, но и более десяти миллионов рабочих и специалистов. Эти героические люди в одной упряжке с местным населением работали не покладая рук, отдавая сну не более четырех часов в сутки. Зато и монтаж крупнейших цехов на новом месте завершался за три-четыре недели, а через три-четыре месяца эвакуированные заводы уже выпускали продукцию на уровне довоенного производства, и нередко превосходили его.
