— Как, вы уходите? — сказала она. — Нет, вы побудьте немного у меня, мне одной скучно. Она стояла возле меня и говорила ласкаясь как кошечка.
Я колебался.
— Не уходите, милый, — сказала она, глядя на меня, слегка запрокинув назад голову.
Я нерешительно сказал, что мне завтра нужно рано встать, но она меня взяла за руки обеими руками и стала тянуть к себе, говоря: «не уходите, не уходите, милый!»
Ну, я и не выдержал. Один момент и она лежала в моих объятиях.
— Ах, что вы, — шептала она. А между тем, ее душистые, мягкие руки крепко сжимали мою шею.
— Не уйдешь, милый.
Я утвердительно кивнул головою. Она стремительно прильнула ко мне и уже немного грубым голосом сказала.
— Милый, попируем сегодня ночь, она наша… А завтра, в опасный путь. — Она вырвалась из моих объятий, подбежала к дверям, быстро закрыла их на ключ и погасила свет.
Через несколько секунд она пришла ко мне, совершенно обнаженная. Я бросился к ней.
— Разденьтесь, дурачок, — услышал я ее полуповелительный, полунасмешливый голос.
Вся ночь напролет прошла в пьяном угаре. Она была жадна, цинична, утонченно–развратна. Каждую минуту этой ночи она использовала для наслаждения и она все время говорила и говорила, точно в бреду.
Только тогда я понял, в чем ее назначение в жизни.
Проснулся я в первом часу дня. Посмотрел на ту, с которой провел ночь любви. Она спала, пышно разбросавшись на кровати. Я мог смотреть на нее уже без вожделении. И тут я особенно отчетливо понял, какая пропасть лежала между мною и ею. Я тихо оделся и уже одетый разбудил ее.
— Я ухожу, — сказал я.
— Ага, — протянула она. — Вы уже одеты. — На ее лице была разлита полупрезрительная усмешка.
— Вечером увидимся, — сказал я, избегая смотреть на нее. — Вместе будем переходить фронт.
Она повернулась ко мне спиною и протянула.
— Хорошо, до свиданья.
От нее я прямо пошел в особый отдел. Начальник принял меня по–дружески.
— Когда отправляетесь? — спросил он.
— Я думаю, часа через два. Могут быть в пути задержки.
— Отлично, тогда я прикажу, чтобы вам через час подали автомобиль. Вот вам немного на дорогу.
Когда я прощался с этим симпатичнейшим человеком, то он, удержав мою руку в своей, все–таки задал вопрос.
— Ну, как ваше чувство? — На его лице сияла веселая улыбка. Я откровенно сказал ему, что чувства не было.
— Я так и думал, — качнул головою начальник и дружески, помню, распрощался.
Через час мы были в пути. Полдороги мы сделали на автомобиле и на лошадях и вечером подъехали к реке, к последнему красноармейскому посту. Но ночь была лунная, и нам пришлось дожидаться утра. Под утро луна скрылась. Небо слегка заволокло тучами, и от реки поднялся густой туман. Нам дали хорошую лодку и весла. Мы, распрощавшись с постовыми, стали спускаться вниз по реке. Верстах в десяти ниже того места, где мы прошлый раз раздобыли лодку, мы остановились и причалили к берегу. Фронт уже был пройден.
Агент завозился с лодкой, а мы отошли в рощицу прощаться. Она, как старая любовница, обняла меня, я не сопротивлялся, и стала говорить.
— Когда мы увидимся? Ты далеко, мой милый?
— Да, далеко.
— Мне не хотелось бы с тобою расставаться… Нельзя ли сделать так, чтобы вы с этим жучком поменялись ролями. Я очень хочу, чтобы ты поехал со мною.
— Никак нельзя, — отвечал я.
— Ну, почему?.. ты, если бы хотел, это мог бы сделать.
— Не могу.
— Никак?
— Никак.
Мы помолчали. Она все еще обнимала меня и прижималась ко мне. Между тем, небо уже залилось багрянцем. Еще одинокая звезда на востоке купалась в сине–сиреневых сумерках. Но уже на багрянце востока засияли яркие отблески солнца. Уже близился восход. Где–то вблизи прокричал человеческий голос. Нам нужно было спешить. Я сказал ей об этом. Тогда она спросила:
— Где я тебя смогу найти?
— Это трудно сказать.
— Я напишу тебе на штаб армии, может быть передадут.
Я сделал неопределенный жест.
— Ну, прощай, милый. — Она хотела поцеловать меня, но я невольно отвернулся. Тогда она, не глядя на меня, пошла к реке, я же направился на юг. Вот, товарищи, какое приключение было у меня за время путешествия в армию. Как оно вам нравится?
* * *Арон сидел сгорбившись и, казалось, не слышал последних слов Федора. Его лицо потемнело и нахмурилось.
— Что с тобою, Арон? Ты, право, серьезно нездоров, — сказал Федор.
— Я — ничего, — как–то беспомощно улыбнулся Арон: — мне тяжело.
— Да что с тобою? Ну, говори, дубина. — Оба друга смотрели на Арона с тревогой. Глаза Арона заволоклись слезами.
— Я теперь слаб, как ребенок, — сказал он все с той же беспомощной улыбкой. — Я не сплю уже пятую ночь.
— У фельдшера был?
— Дело не в фельдшере… — Черты лица Арона вдруг исказились. На шее и на лбу вздулись жилы. Он стал говорить отрывисто и громко.
— Ты спрашиваешь, что со мною?.. Она меня не любит. А я не могу быть без нее… Не мог–гу…
— Кто она? — спросил Федор.
— Не спрашивай, — оборвал его Михеев.
Арон, точно не слушая их, продолжал:
— Она меня не любит… Она любит другого… О–о–о! Ну, что мне делать? Скажи мне, Миша, ну, что мне делать? Ну, что?
— Успокойся, успокойся.
— Нет… Я должен умереть… или — нет… или убить его. Я не могу…
— Успокойся, Арон. Ну, успокойся.
— Он просто переутомился, — сказал Федор. — И дернул же меня чорт рассказать об этом приключении. Я думаю, Арон, что ты завтра в бой не пойдешь.
— Нет, — резко оборвал его Арон. — Я в бой пойду. — Арон уже владел собою. А вы, товарищи, забудьте об этой слабости… В бой же я должен пойти, так как кроме всего остального я военком участка… Ну, полно, полно хмуриться, Михей, ты видишь, я уже улыбаюсь. Не бойся, глупости не сделаю.
Еще небо не рассвело как следует румянцем, а отряд уже тронулся в военный поход. Все, что было лишнего в отряде: дети, жены партизанов, больные, раненые, телеги, ящики, палатки, отбитое у врага продовольствие — все это было оставлено на поляне в Ивановской топи. Охранять стоянку оставили 40 человек партизанов, наиболее дряхлых и неумелых бойцов.
В мерцающих пустых сине–свинцовых предрассветных сумерках, среди призрачных елей, сосен и берез, продвигался отряд. Он растянулся на несколько верст узкой лентой. И впереди и с боков отряда ехали разведчики–кавалеристы.
За тремя батальонами партизанов шла пулеметная команда, тащившая на плечах поочередно разобранные пулеметы. В хвосте отряда двигалась отборная рота красноармейцев батальона — гордость командира. Командовал ею Большов.
Впереди отряда на лошадях гарцевал весь штаб. Между Фроловым и Федором ехала Феня. Как ни уговаривали ее остаться на поляне, она настояла на своем и поехала с отрядом.
Лес безмолвствовал. Местами отряд продвигался очень узкими тропинками по колеблющейся травянистой почве, среди густого влажного седого тумана. Местами колючий хлесткий кустарник тесно обступал со всех сторон змейку людей и вызывал глухое ворчание и ругань.
* * *Уже посветлел воздух. Между деревьями заструились рассветные отблески. Часть неба поголубела. На востоке загорелась желто–зеленая полоса. Уже отряд прошел полпути и вышел на большую дорогу к местечку. У дороги устроили привал.
— Что–то замешкались батарейцы, — тревожно говорил Арон командиру. — Уже давно можно было не только быть здесь, но и у местечка. Еще вчера с полудня мы отправили орудия прорубленным путем сюда. Крюк, правда, большой, но все же со вчерашнего обеда по эту минуту можно было бы покрыть три таких расстояния.
— Ничего, заспались, — подбадривал Арона командир. Он был одет в старый костюм с гимнастеркой, раскрытой у ворота. — Сейчас явятся, думаю я.
Как бы в подтверждение его слов, из–за дальнего поворота леса послышался глухой стук железа. Это катились орудия и зарядные ящики. Скоро артиллеристы соединились с отрядом.
— Ну, мешкать нечего, — заторопился командир. — Нужно спешить в дорогу. — Отряд выстроился и пошел в дальнейший путь.
Небо пылало раскаленными кусками облаков всех цветов радуги. Мягкая дымчатая синева отошла далеко на запад. На ярко–светлом фоне неба, точно железные, резко вырисовывались причудливые очертания дальних деревьев. Отряд уже подходил к цели. Михайловское и местечко находились всего в нескольких верстах. Отряд разбился на две неравные части. Один батальон партизанов при 4‑х пулеметах, под командою Старкина и Фролова, отошел в сторону. Он должен был итти боем на Михайловское, занять его и укрепиться в нем. На остальные два батальона и роту красноармейцев ложилась трудная задача — с боем завладеть местечком. Фролов и Старкин распрощались с товарищами из штаба и увели батальон в чашу леса.
