class="p1">— Куда?
— Разве не слыхал, что сережкинские и луйские мужики переселяются в Енисейскую губернию? Их выборный по этому делу и приехал. Видел на постоялом дворе?
Эман махнул рукой.
— Не верю я, чтобы где-нибудь было хорошо!
— Глупый ты, рано голову вешаешь. Один человек из нашей деревни съездил уже в Сибирь, землю посмотрел, с волостным правлением тамошним договорился. Можно в той волости обосноваться, земли там много, земля плодородная, переселенцам большие участки дают.
— Деньги нужны, чтобы в такую даль ехать, а где их взять?
— Деньги дает переселенческое управление. Немного, правда, но все-таки помощь. Землю свою здесь можешь продать, скотину — вот и будут деньги на первое обзаведение.
— Как же я могу продать? Земля и скотина записаны на имя Орлая Кости, а не на мое.
— Свою долю ты имеешь права записать на свое имя, никто тебе этого не запретит. Давай собирайся и присоединяйся к партии переселенцев, вместе-то легче, чем одному.
— А земля там действительно хорошая?
— Ходоки говорят, очень хорошая. Чернозем, кругом вода, рыбы много, леса бескрайние, белок, лисиц видимо-невидимо! Я бы сам туда поехал, да не могу отца бросить. Стар он. говорит: «Где родился, там и помру. После моей смерти езжай, куда хочешь».
Эман поднял голову, глаза, его заблестели.
— Где записываются на переселение? — опросил он быстро.
— Вот вернемся, сведу тебя со старшим переселенческой партии. Он тебе все разъяснит.
— Может, поедем к нему сейчас?
— Экая у тебя неспокойная душа! Не торопись, успеешь. Посидим здесь еще немножко, послушаем, как поют. Может, поставишь бутылки две-три пива, а?
— Вот чудак! Конечно, поставлю. Эй, пива! — крикнул Эман половому.
Но половой, сделав вид, что не слышит, прошел мимо. Тогда потребовал пива приятель Эмана. Другой половой принес бутылку.
— Ты татарин что ли? — спросил Эман.
— Татарин, — согласно кивнул половой, потом сказал — Не шуми, вон те русские рядом с вами думают, что вы над ними смеетесь, один пьяный хочет вас бить.
— Пусть лезет, если хочет получить по голове! — приятель Эмана засучил рукава и стукнул кулаком по столу. — Видишь?
— Ладно, вижу, вижу, — улыбнулся татарин и отошел от них.
Эман, подняв стакан, шестой раз читает:
— «Пиво завода Восточная Бавария — Оскара Петцольда в Казани. Генуя, Бордо, Брюссель».
— Ты почему мало пьешь? — спрашивает Эман товарища. — Хочешь, чтобы я один все выпил? Брюссель!
— Я свое выпью, торопиться мне некуда, — отвечал товарищ.
Народу все прибавлялось. Было так накурено, что казалось, будто вместо пива из стакана течет густой табачный дым… Скоро Эман с товарищем напились допьяна и в обнимку отправились на постоялый двор.
В это время Орлай Кости уже третий раз опрашивал Амину:
— Куда поехал твой муж? И почему тайно?
— Я же сказала, в город поехал, сыну за лекарством.
— За лекарством тайно не ездят!
— Торопился он, не успел сказаться, велел мне передать.
— Что, Сергей сильно заболел?
— Болен, не видишь разве? Плачет, понос у него. А ты коня больше, чем внука родного, жалеешь!
Амина заплакала.
— Не верю я твоим слезам, знаю — нехорошему учишь мужика.
— Чему я его учу?
— Сама знаешь!
— Не знаю я ничего! Ничего ему не говорила! Мне и говорить-то некогда, день и ночь работаю, от усталости ничего не вижу!
— А кто говорил, чтобы скорее отделяться?
— Не я это выдумала, ты сам обещал.
— Я свое слово сдержу, но тебе об этом говорить нечего, не твоего ума дело.
— Ты три раза уже нас обманывал…
Орлай Кости поднял плаза к небу и глубоко вздохнул.
— Видишь, господи, какую я дочь вырастил! Двадцать три года пою-кормлю, а она, вместо благодарности, обманщиком называет!
— Что тебе господь? У тебя один бог — деньги. Из-за них ты и мать не жалеешь, и старика Орванче заставляешь день и ночь работать. Лопнешь когда-нибудь от жадности, попомни мое слово.
— Ах, ты так со мной заговорила? Сегодня же выгоню тебя с твоим мужем-голодранцем! Если вам мало моей доброты, идите милостыню собирать!
— С тебя станется! Выгонишь. Разбогател от нашей работы, теперь мы лишние тебе!
— Где твой муж? Коня украл, небось, продал уж и пропил.
— Хоть бы и продал? Он не одного, двух коней может продать, все нашим горбом нажито!
— Вашим горбом? Да весь ваш труд в ваше же брюхо ушел!
— Бессовестный ты! Жадность тебя одолевает. Ты нас и отделять потому не хочешь, чтобы мы даром работали на тебя!
— Эх, доченька! Перетянули они тебя на свою сторону. И ты хочешь обобрать меня, отнять нажитое и уйти.
— Наконец-то ты правду сказал, чего боишься! А то ведь все говорил: «Не хочу, чтоб вы голодом сидели, потому не отделял, да вот окончим полевые работы, тогда отделю».
— Не так ты меня поняла. Я говорю, что вы хотите побольше у меня забрать. А отделить-то я вас не прочь.
— Знаю я, как ты не прочь отделить, я уже не маленькая, не обманешь!
— Эх, доченька, — Орлай Кости со вздохом покачал головой. — Я о тебе да внуке забочусь. Хотел этой осенью отделить — хлеб не уродился. Чем же я виноват?
— Нам того хлеба, что уродился, хватит, лишнего мы не просим.
— Вам-то, может, хватит, но для того, чтобы землю отрезать, надо разные бумаги оформлять, начальству деньги платить. Где взять денег, если хлеба на продажу нет? Так что придется этот год вместе прожить, вот на будущий…
— Я это много раз уж слышала, — перебила его Амина, — и знаю/ что на будущий год будет то же самое.
Орлай Кости встал и сказал насмешливо:
— Коли знаешь, значит, незачем об этом больше говорить.
— Ты еще издеваешься! Ух, собака черная!
— Откуда у тебя такая злость? Родного отца собакой ругаешь. Но я не сержусь на тебя.
— Ты, отец, хуже собаки! Но погоди, не отделишь нас добром, отделимся по суду!
— Вот и проговорилась! Значит, твой Эман в город поехал в суд подавать?
— В суд! В суд! — закричала Амина.
— Нет, доченька, не выйдет у вас ничего. И судья хочет хорошо жить, и ему деньги нужны. С такими нищими, как вы, он и говорить-то не станет!
— Взятки берут за то, что закон обходят. А мы требуем свое по закону.
— Вот тебе весь закон! — Орлай Кости тряхнул карманом, в котором звякнули монеты.
— Если понадобится, мы тоже денег достанем! — в запальчивости воскликнула Амина.
Орлай Кости засмеялся.
— Нищие! Алтына не имеете, а хотите денет на суд достать!
Продолжая смеяться, Орлай Кости вышел из комнаты. Амина заплакала.
Вскоре после того, как Эман воротился из города, по Коме пошел слух, что
