— Хлопцы! — крикнул Прохор. — Ударьте баграми!
Семен первый кинулся к отколовшемуся плоту и с разбегу, как копьем, ударил багром. Образовалась неширокая прогалина, в ней бурлила вода. Бревна отошли еще дальше и потянули багор, глубоко вонзившийся в мокрое дерево. Семен хотел вырвать его, потянул к себе, но под ногами у него зашаталось бревно, он потерял равновесие и сорвался в воду. И в тот момент, когда он, схватившись за ствол, поднялся по пояс и подал руку подбежавшему Афанасию, вода сзади него приподняла большое бревно; оно покачнулось и ударило Семена в затылок… Семен упал. Его подхватил под руки Афанасий… Семен еще помнил, как бревна, гонимые водой, тронулись с места и сдавили ему обе ноги ниже колен, но боли не почувствовал… Он потерял сознание…
…Далеко за порогами лодка плыла по спокойному течению реки. Афанасий сидел у весел и старался не смотреть себе под ноги. На дне лодки на сене лежал Семен, бледный, с закрытыми глазами. У изголовья, согнувшись калачиком, неслышно плакала Анфиса. Только вблизи Усть-Невинской Семен открыл глаза и, не понимая, где он и что с ним, увидел синее небо и на его фоне, как рисунок на синей бумаге, лицо Анфисы, залитое слезами…
Только на третий день с попутной машиной в Чубуксунский лагерь вернулся Прохор Ненашев. Смущенно поглядывая на Сергея, он сбивчиво рассказал о несчастном случае на разборке завала. Сергей слушал молча, широкие его брови нахмурились.
— Эх, Прохор, Прохор, — скачал он, — лучше бы ты с такой вестью и не приезжал… Как же это могло случиться? Ты человек в этом деле опытный, как же ты мог…
— Не доглядел… Он же горячий, кидается… То, что провалился, — не беда, со всеми такое случается. Искупался бы — и все. А тут, как на грех, вода наперла, бревно, чертяка его возьми, высунулось и садануло…
— Вода! Бревно! А ты где был?
— Да тут и был… Это же произошло в одно мгновение. Мы кинулись к нему, а он уже без чувства… Вдобавок и ноги подавило.
— Он так и не очнулся?
— Не знаю… Мы еще остались, а Фоменков Афанасий увез его на лодке в станицу.
Сергей поручил руководство сплавом Прохору (работа уже приближалась к концу), подседлал застоявшегося жеребца и ускакал в Усть-Невинскую. Всю дорогу думал о Семене. «А что, если увечье тяжелое?» Старался чем-нибудь успокоить себя, смотрел по сторонам, вспоминал о предстоящем празднике, а тревожные мысли о друге ни на минуту не покидали его.
В лагере у обрыва его встретили Игнат, Грицько, Никита и подробно рассказали, как Семен упал, как его уложили на лодку и отправили в станицу. Варя, заменившая Анфису, упрашивала Сергея пообедать, хвалила свежий, с помидорами, борщ. Сергей от обеда отказался, выпил, не слезая с седла, воды и ускакал.
Подъезжая к Усть-Невинской, Сергей еще издали увидел то место на реке, где была устроена коренная запань для приема бревен. Знакомый перекат, лежавший наискось, нельзя было узнать — весь он был запружен бревнами. Запань разрослась и в длину и в ширину, уровень воды поднялся — образовалось небольшое озеро. Бревна высоким и широким завалом, похожим на противотанковое укрепление, перепрудили Кубань. Вытаскивать лес из воды не успевали, хотя и приспособили для этого трактор. По берегу лежали в штабелях и вразброс уже высохшие, отлично вымытые бревна. Вода их не только вымыла, но и так почесала о камни, что на многих стволах не уцелела кора… «А здорово получается, — подумал Сергей, подъезжая к запани. — Еще недавно весь этот лес находился в Чубуксунском ущелье. Теперь же он здесь. И все это делала вода, помогая людям. Берите и стройте!.. Какая сила!»
Савва Остроухов только пришел на запань сказать бригадиру по приемке леса, что завтра прибудет еще один трактор. Увидев подъезжавшего на знакомом жеребце всадника, Савва побежал ему навстречу.
— Сережа! — крикнул он. — Посмотри, что у нас тут делается! Пристань у берегов Усть-Невинской! Свой лесной склад… И плывут, и плывут, и плывут! Вот если бы Кубань всегда была такая щедрая.
— Были бы мы на работу щедрые, — ответил Сергей, — а Кубань свое сделает. Сила необыкновенная! — Сергей передал поводья Савве. — Горячего ты мне дал коня… — Он задумчиво посмотрел на запань. — Да, Савва, скоро сплаву конец… Ну, ничего. Мы одно плотбище очистили, хватит нам на много лет… А вы, я вижу, механизировали работы?
— Директор МТС прислал трактор. И еще один обещал прислать, а сам заговаривал со мной насчет леса для мастерских… Они у них без крыш.
— Поможем, — сказал Сергей, любуясь запанью.
— Конечно, помочь надо. А без тракторов мы бы тут запарились… Ты посмотри, уже зацепил целую вереницу. Потащил!.. А какой лес! Это же богатство… Да, чуть было не забыл. Тебя разыскивал какой-то военный. Я сказал, что ты в горах… Не повстречались?
— Никого я не видел… А как тут мой друг?
— Лежит, бедняга. Из района я привозил хирурга. Осмотрел. Говорит, что кость не повреждена.
По настоянию Анфисы, Семена из лодки перенесли не к бабке Параське, а к Тутариновым. Его уложили в передней комнате на взбитой перине. Позвали фельдшера. Прибежал Савва и распорядился послать в район тачанку за хирургом. Анфиса, похудевшая, со слезами на глазах, ни на минуту не отходила от кровати. С матерью говорила неохотно. Будто и слушала то, о чем ей говорила Ниловна, но ничего не слышала, будто и смотрела на мать, но ничего не видела.
— Мамо, не трогайте меня…
Всю ночь Анфиса просидела у кровати больного. Семен лежал тихо, дышал спокойно. На рассвете, не открывая глаз, попросил воды. Пил короткими, жадными глотками.
— Сережа еще не приехал? — спросил он.
— Должен бы скоро приехать, — успокаивала Анфиса. — А тебе уже лучше? Ну, посмотри на меня…
Семен открыл глаза. Сухие его губы болезненно скривились.
— Видишь, Анфиса, какой я стал… — он потрогал рукой забинтованную голову. — Прилипло…
Вошел Тимофей Ильич, остановился возле кровати. Анфиса не замечала отца. Перевязывая Семену голову, она одной рукой обняла его за шею, другой заматывала бинт. Старик видел ее тоскливые, с высохшими слезами глаза, почерневшее лицо. «Недаром же говорится, — думал он, — суженого и на коне не объедешь».
Когда Семен снова лежал на подушке, Тимофей Ильич подошел к нему.
— Ну, Семен, как твои дела? — спросил он участливо.
— Лежу…
— Вижу, что лежишь… Надо тебе парное молоко пить. Я сказал Ниловне, чтоб подоила корову… Молоко, ежели пить прямо после дойки, — силы прибавляет.
— Ничего мне не хочется.
— А ты пей, хоть и не хочется…
Ниловна вошла с дойницей и с кружкой. Тимофей Ильич зачерпнул теплого, вспенившегося молока и заставил Семена выпить…
После завтрака, собираясь идти на огороды, Тимофей Ильич наказал жене:
— Ты оставайся дома. Может, что помочь надо… Да еще скажи Анфисе и Семену, что я противиться не буду. Бог с ними, пускай паруются.
— Как я вижу, они уже спаровались, — сказала Ниловна.
— Теперь то и ты увидела.
— И раньше я тебе говорила, да ты тогда глухой был…
— Глухой, глухой, — обиделся Тимофей Ильич. — Знать, плохо говорила, оттого и не слыхал…
На третий день утром Тимофей Ильич снова зашел к Семену. Анфиса сидела на стульчике и спала, уронив на кровать голову. Семен приподнялся, опираясь локтями в подушку.
— Лежи, лежи, — сказал Тимофей Ильич. — Ну, как молоко, помогает?
— Сегодня мне уже лучше.
— А я тебе что сказал? Анфиса! Вставай! — Тимофей Ильич разбудил дочь. — Беги, неси дойницу.
Анфиса вышла из хаты.
— Вот только ноги, — проговорил Семен, — точно и не мои…
— Ничего, подживут и ноги. Теперь тебе залеживаться нельзя. Надо свадьбу справлять.
Семен смущенно улыбнулся.
— Ну, ничего, Семен, — продолжал Тимофей Ильич, — это я только так сказал. Главное — поправляйся, а повеселиться мы успеем. Это от нас не уйдет.
В этот день приехал Сергей. Отец и мать были на работе. Анфиса увидела брата в окно, выбежала в сенцы и обняла его на пороге.
— Сережа, а батя уже согласился…
— Прекрасно! — сказал Сергей, радуясь за сестру. — А как жених?
— Ему лучше, — тихо сказала Анфиса. — Заходи, он тебя давно ждет.
Сергей вошел в горницу, молча подал Семену руку, с удивлением глядя на худое, небритое лицо друга. Сел на низенький стульчик.
— Ну, радист-пулеметчик, как тебя туда черти внесли?
— Сам влетел. Бревно перевернулось.
— А ну, давай посмотрю ноги.
Сергей поднял одеяло, снял с ног Семена согревающий компресс. Долго и внимательно, как врач, смотрел на опухшие, смазанные йодом икры, лежавшие на белой и влажной вате. Потом снова наложил компресс, укрыл одеялом.
— А как голова?
— Пустяки, — сказал Семен. — Уже заживает.
— Да, друже Семен, как все это некстати. Дело мы начали большое, а тут и праздник наш подходит…
