Настя. – Где это ты их видел нынче. Ванек-то?! Они только в сказках остались – Вани-дурачки. Умру, не дам Ванькой назвать.
– Сама ты дура, – тоже резко говорил Василий. – Сейчас в этом деле назад повернули, к старому. Посмотри в городах…
– На черта он мне сдался, твой город! Там с ума качнут сходить и ты за ними? Я своим умом живу…
– Да сын-то мой! – заорал Василий. Он был в рабочей одежде – заехал на время домой; у ворот стояла его машина. – Или чей?
– А мне он кто?!..
Супруги так увлеклись важным спором, что сперва даже не заметили гостя.
– Можно к вам? – спросил Иван.
– О! – удивился Василий. – Иван! Заходи.
Поздоровались.
– Что за шум, а драки нет?
– А вон – сына не дает Ванькой назвать.
– И не дам, – стояла на своем Настя.
– А как ты хочешь? – спросил ее Иван.
– Валериком.
– Иваны, говорит, одни дураки остались, в сказках. Много ты понимаешь! Спроси вот у него, как в городе…
– Мне ваш город не указ.
Иван заглянул в кроватку к младенцу.
– Лежит… А тут из-за него целая война идет. А чего ты, Настя, Иванов-то списала со счета? – спросил он Настю. – Не рано?
– Не рано.
– Зря. Иваны еще сгодятся.
– Вот кому сгодятся, тот пускай с ними и живет, а мы будем жить с Валериком. Правда, сынок? – Мать подошла тоже к кроватке, склонилась над сыном. – Уй ти мой маленький, мой холесенький… Иваном. Еще чего!
– Ну, Валерик – это тоже не подарок, – заметил Иван, отходя от кроватки.
– Да плохо просто! – загорячился опять Василий. – Чем нехорошо – Иван Васильевич?.. Царь был Иван Васильевич…
– У нас счас, скажи, царей нету, – тютюшкалась мать с младенцем. – Нету, скажи, царей, нечего на них и оглядываться.
– Ну что ты будешь делать? – с отчаянием сказал Василий. – Ну, е-мое, Валериком он тоже не будет, это я тебе тоже не дам. Как недоносок какой – Валерик… Он должен быть мужиком, а не…
– Будет Валериком.
– Нет, не будет!
– Нет, будет!
– Назовите в честь деда какого-нибудь, – посоветовал Иван. – В честь твоего отца или твоего.
– Да они обои – Иваны! – воскликнул Василий. – В том-то и дело!
Домой Микола пришел мрачный и решительный.
– Ты чего такой? – спросил отец.
Микола сел к столу, положил подбородок на кулаки, задумался.
– А?
– Так.
Отец готовился спать. Сидел на кровати в нижней рубахе, в галифе, босиком. Шевелил пальцами ног.
На печке лежал хворый дед Северьян.
До прихода Миколы они разговаривали и теперь вернулись к разговору.
– Он, старик-то, говорит: мы, говорит, пахали их, те поля. Приехали, обрадовались – землищи-то! И давай. Ну, год, два, три – пашем. Глядим, а песок-то с той стороны все ближе да ближе к нам. Нам, говорит, тогда старики и советуют: «Пусть эта земля лучше залежью будет, лучше поурежьте свои пашни, которые к северу, а эти не трожьте. Бросьте эти поля пахать, не трогайте». Собрались, говорит, мы миром и порешили: не пахать к югу от Сагырлака. И верно: остановился песок. Трава-то его держать стала. А счас опять все распахали… И уж заметно, как сохнет к северу. Еще вот лет пять попашем – и сгубим пашню. Тогда и удобрениями ничего не сделаешь – сожгем только землю…
– Сказали бы начальству.
– А то не говорили! Доказывали: никакая это не целина, это залежь, специально которую не трогали, чтобы пески держать с юга. Ну, рази ж послушают!..
– Тять, я жениться надумал, – сказал Микола.
– Эка!.. – удивился отец. – Кого же брать хочешь?
– Вальку Ковалеву, – негромко ответил Микола.
Отец кивнул головой: слышал кое-что.
– Ты говорил с ней насчет этого?
– Та-а… – Микола мучительно сморщился. – Нет.
– Я сватать не пойду, – твердо заявил отец.
– Почему?
– Не хочу позора на старости лет. Знаю я такое сватовство: придешь, а девка ни сном ни духом не ведает. Сперва договорись с ней, как все люди делают, тогда пойду. А то… ты вечно, Микола… все за тебя отец. Прогонют, потом житья в деревне не будет, бежать от стыда придется.
– Ну, ты тоже прынц выискался: сватать он не пойдет, – сердито сказал дед Северьян. – Ты забыл, Тимоха, как я за тебя невесту ходил провожать? Забыл.
Тимофей недовольно нахмурился.
– Ведь не пойдет она за него. Слышал я – бабенки трепались – не глянется он ей.
– Пойдет! – сказал дед. – За такого парня!.. Чего ей еще надо?
– Почему ты думаешь, что не пойдет? – спросил Микола.
– Это уж тебе лучше знать. Хоть бы поговорил с девкой!..
– Пойдем, тять. Я один не сумею.
– Счас, что ли? – испугался отец.
– Счас.
– Ты что, опупел?
– Надо… А то поздно будет. Прошу тебя, один раз в жизни сделай…
– Тимоха, помоги парню.
– Да почему счас-то? Кто так делает?..
– А то поздно будет. Фактор один появился… поздно будет
– Какой фактор?
– Ну… поздно будет. Ее спровоцируют.
– Тимоха…
– Да ну вас к черту, вы что, на самом деле! Ночь-полночь – сваты заявились. Завтра хохотать все будут.
– Вот как раз счас самое время идти, – рассуждал дед с печки. – Никто не увидит. Откажут, никто знать не будет.
Тимофей вздохнул, задумался.
– Какой фактор-то? – спросил он сына – Сенька, что ли?
– Нет.
– Собирайтесь и идите, а то спать лягут люди. Ничего с тобой, Тимоха, не случится – сходишь, не похудеешь. Сделай одолжение парню. А девка правда хорошая – на ней пахать можно.
– Пойдем, тять.
– Язви вас в душу!.. Может, с матерью сходишь? Она счас придет…
– Та-а…
– Чего она, мать?.. Баба есть баба. Иди, Тимоха. Вишь, загорелось парню: значит, надо. Раз какой-то хвактор появился, не надо тянуть. Они нонче такие: не успеешь глазом моргнуть – поздно будет. Опередить надо.
Отец снял грязные галифе, нашел в сундуке новые брюки, надел и, болезненно сморщившись, долго ловил негнущимися темными пальцами маленькую скользкую пуговицу на ширинке.
– Тц… сердце мое чует – на радость зубоскалам идем. Ни хрена из этого сватовства не выйдет. Подождем хоть дня-то?
– Днем хуже.
– Какая тебе разница, Тимофей?
– Вот сошьют, оглоеды!.. Не лезет, хоть матушку-репку пой.
– Чего там?
– Пуговица не лезет, мать ее…
– Подрежь ножницами петельку-то, – посоветовал дед.
Микола пригладил жесткие волосы. Долго стоял перед зеркалом.
– Чего бы сделать над собой? – спросил он деда.
Дед подумал.
– Ничего, иди так. И так хорошо. Главное, смейся там побольше. Смешно, не смешно – ты: «Ха-ха-ха-ха…» Девкам это глянется. Был бы я не хворый, пошел бы с вами.
– Пол-литра-то брать, что ли? – спросил Тимофей отца.
– Возьмите в карман, – сказал дед. – Понадобится – она при себе. Не
