— Послушай, — вежливо сказал ему Илья. — Выходит, это я тебя пустил.
Паренек стал серьезно доказывать, что Илья ошибается, и призвал в свидетели рыжего детину. Тому что — подтвердил: конечно, стоял.
А время шло.
С таким успехом он мог бы простоять еще час, не вспомни о нем Генка. Увидев Илью все еще в хвосте очереди, Генка взял у него талоны и передал кому-то около окошечка раздаточной.
— Тут год можно стоять, — сказал он и пояснил: — Сплошной блат. Никому уже от него не стало выгодно, и наводить порядок тоже никому не хочется.
Себе Генка взял в буфете стакан мандаринового напитка, сухую котлету и горбушку хлеба. Илья простодушно удивился:
— Неужели наешься?
— Финансы поют романсы, — беспечно сказал Генка и, подумав, добавил: — А вообще-то мы больше не заработали.
— Что ж, теперь я виноват? — спросил Илья, уловив в его словах нечто вроде упрека.
— Кто больше? — не моргнув, сказал Генка. — Еще погоди, что бригадир скажет. Меня она ругать не будет, так и знай.
— Это почему? — недоверчиво спросил Илья.
Генка набил хлебом полный рот и только промычал что-то в ответ.
Он не ошибся. Обед уже подходил к концу, когда в столовую пришла Першина — женщина лет тридцати, по-мужски крепкая, загорелая. Волосы она завязывала на затылке пучком, открывая небольшие уши с розовыми мочками.
Илья искренне залюбовался ею: этакая красавица.
Першина подсела к ним за стол напротив Генки.
— Спроси, что он меня глазами ест? — после некоторого молчания сказала она Генке.
— Что ты ее глазами ешь? — спросил Генка и засмеялся.
Илья засопел от смущения, не решаясь больше поднять глаза на бригадира.
— Сейчас смотрела, что вы там наковыряли, — сказала Першина. — Другие в первый день стараются, цену себе набивают… Я думала, до обеда закончите.
Илья понял, что она обращается только к нему, и хмуро сказал:
— Работаю, как умею.
— Вижу, что не умеешь, — уточнила Першина, а потом кивнула Генке: — Подведет тебя новичок под монастырь.
Генка ухмыльнулся, пряча глаза, а Илья натянул рукава пиджака так, что затрещали швы. Он весь подобрался от обиды и с вызовом сказал Першиной:
— Может, он меня подведет?
— Не думаю, — спокойно возразила она. — Забелин у нас из хороших работников. — Спросила Генку: — Ты объяснил новичку, какая у нас бригада?
— Да нет, не успел еще, — скромно отозвался Генка.
— Бригада наша передовая. Потому-то лодырей мы и не терпим. Вот хотим на первое место выйти. Вытянем, Генок?
— Сможем, — сказал Генка. — А Илья исправится…
— Само собой, — заключила Першина. — Не то — от ворот поворот.
«Издеваются, черти, — подумал Илья. — Ну погоди, Генка, после обеда я тебе покажу, в мыле будешь работать, не на того напал».
Взбешенный, он хотел было спорить с бригадиром, но осекся: по лицу Першиной было видно, что ее сейчас занимает совсем другое. Она пододвинула стул ближе к Генке, положила ему руку на плечо и тихо спросила:
— Что брат не показывается? Все болеет?
— Да нет, картину рисует, — так же тихо сказал Генка.
— Картину? Что же на этой картине? — спросила Першина, ударяя на слове «картина».
— Да так… ничего особенного. В комнату к безногому солдату привезли дрова. Комната голая… Старого учителя посадили на маленькую скамеечку, все ученики стоят. И санки с дровами около дверей… У всех под мышками книжки. Солдат — ученик. Живет один. Пришел с фронта и живет один. Они ему дрова привезли из школы, чтобы не было холодно. «Учащийся вечерней школы» называется.
— Это он себя?
— Не знаю… Не может быть, — задумчиво сказал Генка. — Понравится картина?
— Не думаю. Слишком невеселая. Что он все такие выбирает? То вдруг убитого солдата в окопе нарисовал, и папироска курится… Приезжал бы рисовать Перевезенцева, работает — загляденье.
— Пробовал же! Ничего не получается.
— Это Гришка Перевезенцев виноват. Застывает, как мертвый. Время надо, пусть привыкнет Гришка под карандашом сидеть.
— Скажу Василию.
— Скажи. От меня привет обязательно передай. Ждем его здесь. Тут такие дела разворачиваются… Пусть рисует…
Неожиданно в открытое окно столовой влетела ласточка, забилась под потолком, не зная, куда деваться. Какой уж тут обед — все сочувственно следили за усилиями птахи вырваться на волю.
— Закрутилась ты, как я, горемычная, — вдруг прошептала Першина. Сказано это было с такой болью, что Илья вздрогнул, украдкой посмотрел на бригадира. Она наблюдала за ласточкой, запрокинув голову, чуть вытянув шею, — казалось, сама сейчас сорвется и полетит вслед за птицей, укажет выход. А когда ласточка вылетела и в столовой снова поднялся обычный шум, вздохнула глубоко, провела ладонью по глазам.
— Только захотеть — и все будет. Ведь правда? — спросила Генку.
— Конечно, — самодовольно ответил Генка, не совсем разобравшись, о чем был ее вопрос.
Илья смотрел в окно на дорогу, проложенную от котлованов прямиком через кусты, мимо застроенного гаража, с грустью думал, что он этим людям совсем чужой. Вот они говорят о самом сердечном, близком, не обращая внимания, что рядом сидит третий человек, будто его и нет…
По дороге шли девчата — шаг ровный, спокойный и усталый. А одна позади — понурив голову, легонько размахивая рукой. Когда приблизились, Илье показалось, что это Галя. Он вскочил и, ни слова не говоря, бросился к двери. Загремел стул, покачиваясь на неровном полу.
— Какая его муха укусила? — изумленно спросила Першина.
— Не знаю, — сказал Генка и попросил: — Ты его больше не ругай. Это я виноват, а он объяснить не мог.
— И то чувствую. Никогда не было, чтобы новичок с первого дня лодырничал. За все время работы такого не видела. Зачем ты так сделал?
— Позлить его.
— Зачем?
— Посмотреть, что выйдет.
Глава четвертаяИлья встретил Галю у недостроенного гаража. Он очень обрадовался ей и не скрывал этого, но она на него смотрела совсем невесело. Они отошли с дороги к гаражу и сели на доски…
По ту сторону стены, расстелив на деревянном щитке фуфайку, лежал кладовщик Гога Соловьев. Заложив руки за голову, он смотрел в небо, по которому медленно ползли клочковатые облака. Бледное Гогино лицо играло сейчас румянцем, в глазах — волнение. Гога думал. Вот уже второй год работает он на стройке, а чувствует себя среди людей неуверенно. Иные после работы соберутся в кружок, сидят, курят неторопливо и разговаривают. Как будто и домой спешить незачем. Главное, говорят о том, на что у Гоги слов нету: подвезли арматуру неправильного сечения, вышел из строя бульдозер, а надо было расчищать площадку, вырыли траншею, но она наутро осыпалась, пришлось переделывать заново. Интересно ли говорить об этом! Гога приучил себя: кончилась работа, вскакивай на попутную машину и — к дому. Так бы и жить, но почему-то все считают, что Гога не в коллективе, а сбоку припека. Одна радость — когда заберется куда-нибудь подальше от людского глаза и станет думать. О чем? Мало ли о чем можно думать, если никто тебя не тревожит! Например, вдруг станет в мыслях прорабом Колосницыным, который в глазах Гоги — большая фигура. И воображение сразу нарисует яркую картину. Лязг работающих машин, гомон сотен людей раздается в ушах. И всеми механизмами и людьми распоряжается Гога. Властвует он тут с безнаказанностью монарха. Едва раскрывает рот, люди бросаются исполнять приказание. Бригаде Першиной достается, конечно, больше всех. Гога вытягивает руку вперед — и бригада послушно корчует кусты вдоль заросшего ручья по лодыжки в болотной воде. Генка Забелин, который в обычное время досаждает Гоге на каждом шагу, униженно просит передохнуть. Но Гога отвечает на его просьбу жестом: никаких разговоров, хватит, набаловали вас!
Мало ли о чем приятном можно думать, когда остаешься наедине с собой.
Нынче он вспомнил школьного учителя Качурина. Гога и сам не мог объяснить, почему вдруг Качурина. Он только и запомнил учителя на выпускном вечере, когда тот произносил напутственную речь. «Каждый в свое время должен кем-то стать. Неважно, кто из вас кем будет, важно, чтобы вы становились людьми». Слова учителя врезались в память, но вот лица его Гога так и не мог припомнить. «Бывает же такая напасть неизвестно к чему», — удивился он. А сам думал и думал о том школьном вечере, как хорошо он закончился: все отправились к нему, он нашел у отца вино, танцевали, слушали музыку.
Когда он услышал, что снаружи за стеной кто-то сел на доски, насторожился и стал прислушиваться: опять будут говорить о неправильном сечении арматуры?
…А Илья старался рассмешить Галю.
— Что с тобой? Что ты? — без конца спрашивал он.
Галя чуть отвернулась, глаза ее были полны слез.
— Что произошло? — уже сердито спросил Илья.
