минут, стреноженная чумбуром, пеганка хрумкала на лужайке.
А Ерас Колонков, отдохнув, вышел из сторожки и тяжело зашагал в чащу. Слух привычно ловил нестройные звуки леса, сапсан ли перемахнет с хрупкой ненадежной ветки ивы на лиственницу, загудит ли потревоженная дятлом сохнущая осина, вспорхнет ли лесная синица с земли и закружит в воздухе, уводя от своего гнезда незваного пришельца, — все приметит Ерас Колонков.
Но скоро чаща оборвалась и взгляду открылась большая поляна, утонувшая в солнце. Облепиховое разметье…
Это было его хозяйство. Сам посадил — сам выхаживает. Остановился Ерас Колонков, полюбовался на свою работу, сказал, довольный собой: «И хорошо-то, мать вашу! А кто такое сотворил? Я сотворил, Ерас Колонков!»
Присел на землю, смахнул пот с лица, полез в карман брюк за папиросами. Но вспомнил — оставил в сторожке пачку, ругнулся от огорчения, лег на спину и долго глядел на огромное небо.
9
Под вечер делал обход. Небо хмурилось в предчувствии дождя. Потревоженная мошка бесчисленными роями кружила над землею. Пеганка брыкалась, обмахивала хвостом разом вспотевшие бока. Приостанавливалась, натягивая узду, и косилась на своего хозяина большим коричневым глазом, будто просила о чем-то.
— Ну, ты, — ворчливо говорил Ерас Колонков, нетерпеливо приподымаясь в седле и охаживая пеганку тонким и крепким, как жгут, прутом. Пеганка недовольно передергивала кожей, норовила уйти с тропы да прямехонько через чащу… Чуяла — отсюда до Болян-реки рукою подать. Чуяла и, должно быть, по-лошадиному неуступчиво сердилась: «И что ему здесь надо? Уж сразу бы домой…»
Выехал Ерас Колонков на проселок, остановил пеганку, прислушался. Тихо. Только за придорожным кустарником в камышах потрескивает. «Ну, нынче, слава-те, спокойно, — подумал он. — Без озорства и вредности». По привычке подумал, поскольку и озорства и вредности давно не было. Кое-что, правда, было, но все по мелочи. К примеру, Лешка в прошлом году пробовал было браконьерить — на уток охотился, когда они слабли, в лет не могли пойти — линялые и выводок держал. Тогда он поймал Лешку, отобрал битую птицу, постращал и отпустил.
Ерас Колонков сполз с седла, отвязал от боковины подсумник, перекинул его себе за спину. «Погоди, — сказал пеганке, — без баловства чтоб!» — и, согнувшись, пошел через кустарник. Хлюпала под ногами болотная слякоть. Жужжали комары. Подойдя к камышам, остановился, сдвинул на бок подсумник, отстегнул застежки, начал разбрасывать вокруг усохшие с прошлой осени ячменные зерна, приговаривая: «Утятам на подкормку. Лопайте, Авось побыстрей на крыло встанете».
Спустя немного вернулся обратно, сел в седло, сказал:
— Пошли дальше! — дернул за узду пеганку. Та учуяла — домой! — и бойко затрусила по проселку. Только вдруг остановилась, удерживаемая хозяином. «Погоди-ка», — сказал Ерас Колонков и спрыгнул на землю. Отвел лошадь к кустарнику, а сам вернулся обратно.
Увидел — два огонечка запрыгали по вытянувшемуся в струну проселку. А потом донесся шум мотора, и огонечки превратились в два ярких снопа света. Ерас Колонков вышел на проселок, вскинул руку, бормоча: «Не торопись. Успеется. Приехали!»
Запрыгнул на подножку машины, глаза, как у охотничьего пса, настороженные, лукавые.
— Почему прешь по проселку? Или дороги нет?
Шофер, недавнего приезда, из барака, но уже наслышанный о здешнем леснике, весело проговорил:
— Сбился с дороги. Угодил на проселок.
Ерас Колонков разглядел подле шофера Лешку, скрючившегося в три погибели, и удивился:
— Сбился? А он?.. — ткнул пальцем в Лешку. — Тоже сбился? — И не дождавшись ответа, спросил: — Чего везешь?
— Кое-всякое, — сказал шофер.
— Пойдем, поглядим.
— Зачем? — недовольно проворчал Лешка.
Лес был молодой. Смола по надпилу липкая. Свежая.
— Где брали? — тоскливо спросил Ерас Колонков, догадываясь: — Недоруб извели на лесосеках.
— С делян. Тонкомер. Он никому не нужен. А для нас… — тихо сказал шофер и с надеждою поглядел на лесника.
— Не нужен? — такая досада, хоть кричи. И закричал бы, но взял себя в руки.
— Мы на домишки. Тоже хочется, как люди… — сказал Лешка. А помолчав, добавил: — Чем мы хуже? И у нас в голове думка… Да и не все для себя. Есть и для коллектива из барака. На стояки. К тому же начальник лесопункта… — оборвал себя. При чем здесь начальник лесопункта? Он ничего не говорил, лишь посмеивался, когда Лешка жаловался: мол, в лесу живем, а лесу не видим. Ничего не говорил начальник лесопункта, а Лешка так понял (сдуру, наверно): — сумеешь — твое, а не сумеешь… Ну, что ж, тем для тебя хуже.
— Ты это брось, — сказал Ерас Колонков. И сердито: — Ну, а за недоруб штраф будешь платить ты. — Обернулся к шоферу: — И ты… Сколько хлыстов сгублено, я подсчитал. А теперь везите обратно.
Лешка не утерпел, закричал:
— Вон ты еще как! — а шофер в отчаянии схватился за голову, сразу потеряв веселость.
Ерас Колонков спокойно отошел от машины, раздвинул кусты и через несколько минут выводил пеганку на проселок.
10
— Ни дна ему, ни покрышки, Ерасу, — поглядывая на начальника лесопункта, говорит Лешка. — Чтоб он…
— А-га, — удовлетворенно чмокает губами Мартемьян Колонков. Лешкины слова для него, как ветер, мимо ушей: ж-ж-ж…
Их двое на катере. И третье — море… Оно спокойно шелушит чешую волн. Позади катера на тросах — сигара. Сигара огромная, крутобокая. Рядом с нею катер как шлюпка возле байкальского парохода.
Мартемьян Колонков в рулевом отделении около моториста. Глядит сквозь стекло на барашки волн и радуется. Вон чайка к волне припала. А потом еще и еще… Знает Мартемьян Колонков, косяк табунится омулевый, вода бурлит.
— Я по этим местам в тысячный раз иду, — говорит Мартемьян Колонков и снисходительно косится на моториста. Но Лешка не слышит его. И тогда Мартемьян Колонков, приподнявшись на носках, с силою хлопает моториста по плечу. А рука у него тяжелая. Лешка отпускает руль, невольно сгибается и уже после этого с опаскою вскидывает на начальника лесопункта изумленные глаза. Мартемьян Колонков хохочет:
— Каково, а? С кем дело имеешь? То-то… Эх ты, бегун-трава…
Лешка поеживается. Настроение у него опускается к нулевой отметке. Теперь — все. Теперь — стоп!
— Ветер крепчает, — говорит Лешка. — Гляньте-ка, Мартемьян Пантелеич.
— Будет врать, — успокаивает моториста Мартемьян Колонков. Но тут и сам замечает — почернело небо. И волны покрепчали — катер запрыгал, заскрипел обшивкою.
— Ну, теперь держись, Лешка! — кричит Мартемьян Колонков. — Ух и будет!..
Но ошибся Мартемьян Колонков — не дошло до шторма. Расстроился даже — не удалось на этот раз покачаться в разбушевавшемся море. Обошел стороной шторм Мартемьяна Колонкова, отчаянного, крепкого, сорви-голову, несмотря на годы. Ой ли? Сам себе таким показался, когда зазвенел ветер.
А Лешка рад. Ему не приходилось бывать в штормах, струхнул было — ноги вспотели от напряжения. Но… пронесло.
— А я что толковал?
Лешка руль на сторону, в крутяк поставил, развернул
