Сергей Антонов - Царский двугривенный

Олька устала. Eё клонило в сон.

Славик обещал исполнить поручение как можно лучше и попрощался.

На лестнице ему снова встретился лохматый доктор.

Доктор поднимался на второй этаж и напевал:

Славик прижался к каменной перилине и стал слушать, какой будет припев.

Но доктор шел быстро и скрылся за стеклянной дверью еще до припева.

Над роковым вопросом — как выведать фамилию фельдшерицы — Славик и Митя ломали голову и дома и в школе. И когда Кура вызвала их отвечать урок, Митя сообщил, что в Африке водятся дикие звери тигры и евфраты, а Славик с этим полностью согласился. Приятели были поставлены к доске, и в то время, когда им полагалось обдумывать свое поведение и раскаиваться, Славик вдруг увидел, как засияло Митино личико.

Митя так кривлялся и морщился, что Кура рассердилась по-настоящему и применила самое строгое наказание школы имени Песталоцци: приказала ему выйти из класса.

Провожаемый завистливыми взглядами, Митя отправился во двор. Едва дождавшись перемены, Славик нашел его и набросился с расспросами.

— Какой ты быстрый! — проговорил Митя, сияя, как солнышко. — Вынь тебе да положь. Паровозик дашь?

— Дам, конечно!

— Насовсем?

— Насовсем, насовсем! Ты правда чего-нибудь придумал?

— А то нет. Я такое придумал, что она тебе все скажет. Безо всяких-яких. — Митя сделал безжалостно длинную паузу. — Тут секрет в чем? Секрет в том, что тебе она нипочем ничего не скажет.

— Я знаю. Ну?

— Она засомневается. Понял? Подумает: «Чего это Огурец повадился? Ходит и ходит. Наверное, какую-нибудь фамилию выведать хочет».

— Так я это и сам знаю, Митя! Какой ты странный! Если ничего не надумал, так и скажи…

— Как это так не надумал. Очень даже надумал.

— Что?

— А то. Надо, чтобы не ты ее спрашивал. Тебе не скажет.

— Знаешь, Митя, с тобой разговаривать — нужно ангельское терпение.

— Иди сюда! — Митя схватил Славика за руку выше локтя, оттащил к забору и сказал, таинственно оглянувшись:

— Надо на нее Клешню напустить.

— Кого?

— Клешню. Понял?

— Зачем еще Клешню? Что ты…

— Да она, если ты хочешь знать, на любой вопрос ему станет отвечать. Она ему в ноги кинется. Ты пойми: к ней не кто-нибудь явится, а Клешня. Отпетый бандит… Как девчонку-то звать?

— Лора, — торопливо подсказал Славик.

— Ну вот. Подходит к ней Клешня и требует: «А ну, предъяви мне мою сестренку Лору!» Куда ей деваться? Они эту Лору скорей всего выгнали в голодный год куда подальше, и она загнулась где-нибудь в степи с голодухи А тут брат родной требует. Это не шутка.

— А Клюкова скажет — в приют свезли, — возразил Славик, ликуя в душе от прекрасной выдумки.

— Ничего не знаю! — входя в роль, отвечал Митя. — Она у вас стояла? Стояла. Вы мне зубы не заговаривайте… Я вам не кто-нибудь. Я Клешня. Нос отрежу, а там будем разбираться. — Митя помолчал и значительно посмотрел на Славика. — Понял?

— Какой ты все-таки умный, Митя, — сказал Славик растроганно. — По-настоящему ведь я сам должен был вспомнить про Клешню, а ты догадался первый…

Перемена кончилась. Сторож позвонил на этажах, сошел во двор, позвонил во дворе, потом вышел через ворота на улицу, позвонил и там на обе стороны, а Митя и Славик, позабыв и про Куру, и про тигров с евфратами, обсуждали тонкости предстоящей операции.

— Только его надо предупредить, чтобы он ее по правде резать не стал, — сказал Славик.

— А это ихнее дело. Нам, главное, фамилию добыть. Финачок ей покажет, и порядок.

— Я думаю, и финачка не стоит показывать. Она от страха все перепутает и скажет неправильную фамилию. Захочет сказать одну, а скажет другую… Ты Клешню ни разу не видал? Ну вот! А он такой страшный! Вылупит белые глазищи и бредит, как будто читает, что у тебя на лбу написано. Ужас как страшно.

Дома Славик безропотно вытащил из-под кровати коробку. Там в отдельных ячейках покоились сладко пахнущие крашеной жестью вагончики, звенья рельсов, стрелки, и семафор, и заводной паровозик.

Пока Митя проверял, все ли на месте, в комнату сунулся Коська. В последнее время отец его диктовал письма все чаще и настойчивей, и у Коськи были разукрашены чернилами не только губы и пальцы, но и уши.

— Пламенный привет! — возгласил он. — Таракан вызывает. Велит всем наверх. Последний скобарь издох, слава тебе, господи!

— Мы сейчас, Костя, не сможем, — сказал Славик. — У нас срочное задание.

И, подчеркнув, что об этом не должна знать ни одна живая душа, ребята поведали Коське всю цепь событий, протянувшихся от обрывка письма в колонке к фамилии неведомой фельдшерицы.

Коська слушал, распустив толстые губы. Дошло до него только то, что Клешня должен взять на понт какую-то слободскую мещанку. Но ему хватало и этого.

— А Клешня согласится? — спросил он с громадным интересом.

— Конечно! — кричал Славик. — Митя ему расскажет подробно…

— Я? — Митя удивился. — Почему это я?

— Как почему? Ты же обещал только что.

— Ничего я не обещал. Я тебе мысль подал, а ты ее должен претворить. Фамилию кому надо? Тебе, а не мне. Ты и претворяй.

— Как же я претворю? — Славик растерялся. — Где же я Клешню-то возьму?

— А я почем знаю, — сказал Митя, пересчитывая рельсы. — Ищи.

— Как же я его найду?

— Кого?

— Да Клешню! Обязательно ты что-нибудь напутаешь! Как же Клешня будет пугать Олимпиаду, когда его нигде нету. Он же уехал. Отдавай паровозик!

Если бы не Коська, дело, пожалуй, добром бы не кончилось. Он посоветовал ребятам сходить на станцию. Там у любого транзитного беспризорника можно узнать, где живет не только Клешня, но и сам папа римский. А если ребята скажут вожатой, что Коська умеет дудеть и желает быть пионером, он немедленно отправится на вокзал вместе с ними.

— А Таракан как же? — спросил Славик.

— Ну его! — сказал Коська небрежно. — Малохольный он какой-то стал. Пошли, что ли?

Славик завернул в газету кусок французской булки, и они отправились.

— Железнодорожный шкет, — разглагольствовал по пути Коська, — все равно что газета «Известия». Они ездят беспрерывно по всей России и знают друг дружку, все равно как родия. Их вылавливают на узловых станциях менты, кондуктора, сцепщики — все, кому, в общем, не лень. С ними проводят разъяснительную работу, кормят, как летчиков, галетой и шоколадом, и лиловый негр подает им пальто. А сытый шкет, конечно, убегает, едет дальше и передает по пути братве, где, значит, что и почему… Отвори собачий ящик, вымани его из-под вагона булкой — он любой вопрос осветит…

— Ой! — сказал Славик и остановился.

Посередине тротуара, загородив дорогу, стоял Таракан. По-прежнему костяное лицо его было неподвижно, как и раньше, в зеленых, позолоченных глазах мерцал холодный, нагловатый блеск. Но что-то новое, бесприютное, сиротливое появилось в его облике, в устало приспущенных веках, в острых углах губ, покрытых черными болячками, и если бы не внезапность его появления, Славик, может быть, и не испугался, а пожалел бы дворового атамана.

— Куда? — спросил Таракан без интереса.

— Это Огурец, — сказал Коська, заступивши за Митину спину. — Я говорил: Таракан вызывает. А ему приспичило на станцию.

— Зачем? — Таракан взглянул на Славика, и не было в его бесчувственном голосе ни злости, ни любопытства.

Славик сбивчиво объяснил суть дела.

Таракан насторожился. По лицу его пробежала тень интереса. Задремавший в душе его бесенок встряхнулся в предчувствии рискованной, азартной затеи.

— Чего же ты раньше ушами хлопал? — беззлобно, с веселой звонкостью попрекнул Таракан. — Я бы тебе разом закруглил это дело. Пошли в Форштадт!

— А Клешня?

— Клешня был и весь вышел.

— Куда вышел? — не понял Славик.

— Загнулся твой Клешня. Помер, — сообщил Таракан с той же веселой звонкостью голоса. — С ним — все. Пошли.

Славику понадобилось время, чтобы жестокая новость улеглась в его голове.

— Как же так… — проговорил он потерянно. — Нам фамилию узнать надо, а он помер.

— А тебе что? Возьмем Коську, — вполне сойдет за Клешню. И рост подходящий, и рыло в чернилах.

— Разве можно! Коська же по-французски не знает!

— А она знает?! — подскочил Коська. — Я ее так нарахаю, водой будете отливать. «Пламенный привет, мадам! Вы меня не узнаете? Неуловимый ковбой и охотник за черепами Клешня!» И все. Барон, рыдая, вышел.

— Какой Клешня?! — замахал руками Славик. — Что ты! Его же по-настоящему звать Артур.

— Ничего, родная, успокойся! Подумаешь, Артур. Если бы мой тятька был грамотный, он бы меня тоже назвал Артур… Давай показывай, где она обитает!