— Самый драгоценный капитал, — проговорил Алексей Иванович.
— Этот капитал кормить надо, и он частенько обувку коротко носит да штаны тоже. Изредка поднимая на полковника голубые глаза, Семен, покуривая, усмехался с оттенком скрытого лукавства, пробегавшего по его рыжеусому лицу. Потушив цигарку, сказал:
— Не так уж плохо, пан полковник. Все неплохо! А вот подрастут мои сыны. Мы тогда покажем, как растет жито... А зараз ради этого стекла с картинками швырять денежки, а потом клянчить на стороне... На черта это мне нужно?
Семен сердито затоптал окурок большим сапогом. Попрощавшись, полковник сел в машину. Позже, когда оформление пропусков закончилось, майор Григоренко встретил начальника отряда у крыльца и четко доложил, что на заставе никаких происшествий не случилось.
Особых дел у полковника на этот раз не было. Поздоровавшись, он прошел вместе с начальником заставы в канцелярию, мимоходом спросил, чем занимаются сегодня солдаты.
— По расписанию занятия по службе, — ответил майор, понимая, что не о том хотел спросить его полковник.
— Песни петь продолжаете? — поинтересовался Алексей Иванович. Майор верно угадал, что у начальника отряда вертелся в голове другой вопрос. Его насторожило и не давало покоя сообщение, что вчера в домике для гостей состоялось какое-то шумное пиршество или что-то вроде этого.
— Так точно. Как обычно, поем каждый день, — ответил майор. Алексей Григоренко прибыл в пограничные войска из Советской Армии и привез свои чисто армейские порядки. Устраивал перед отбоем прогулки с песнями, а днем все, кто был свободен от несения службы, в столовую ходили не в одиночку, а строем.
— Ну и как, не утомляет это людей?
— Застава, товарищ полковник, всем своим обликом должна напоминать воинскую часть.
— Выходит, без вас мы не были похожи на военных? — спросил Алексей Иванович.
— Я так не думал. Строй всегда подтягивает людей, устраняет разобщенность.
— Характер нашей службы такой, что не всегда вовремя обедаем и завтракаем, держим даже ночных поваров. Кстати, как у вас на счет пирушек, товарищ Григоренко?
— Каких пирушек, товарищ полковник?
— Не ставьте себя, майор, в неловкое положение. Вы отлично знаете, о чем я спрашиваю. Уху стряпали?
— Так точно! Все было в норме. — Улыбка майора Григоренко доказывала его чистосердечие.
— Смотрите, как бы не подвела вас эта ваша норма.
Отказавшись от обеда, полковник поехал по своему маршруту. Ему не очень нравилось, когда Григоренко улыбался всеми своими ямочками на смуглом остроносом лице. Полковник интуитивно чувствовал в этом неискренность, но уличить в чем-то майора не мог. Застава процветала.
Машина мягко катилась по черному асфальту. Длинный ряд шатровых ветел-растопырок обозначал реку. Сквозь зеленый лозняк небо подпирала металлическая горбатина моста. Граница здесь проходила по середине реки Свислочь. Мост перегораживали два пестрых шлагбаума. На той стороне, где на столбах белели гербы с орлами, полковника ожидали офицеры польских пограничных войск. Алексей Иванович, ответив на приветствие часового, пошел впереди своей голубой «Волги», еще издали узнав, что навстречу ему направился его старый знакомый, полковник Адам Лукомский. Он шел в сопровождении поручика. Польских офицеров всегда отличала высокая военная культура. Они как-то по-особому эффектно умели носить форму. На кителях полковника Лукомского и сопровождавшего поручика Любомира Матейко не было ни единой складочки, а о светло-зеленых брюках на выпуск и говорить нечего — они были отутюжены в ниточку.
— Здравия желаю, дорогой полковник. Мы рады вас приветствовать на нашей прекрасной земле! — поздоровавшись, полковник Лукомский жестом пригласил Михайлова занять место в его машине. — Вы, Алексей Иванович, самый желанный гость. Я полагаю, что мы сначала немножко отдохнем за чашкой чая с хорошим коньяком, а потом уже займемся делами, если вы не возражаете?
— Дякую, пан полковник! Я ваш гость. От чашки чая и от рюмки коньяка не откажусь. Если не захмелеем, то и о делах потолкуем, — пошутил Михайлов.
— Отлично! Хмелеет тот, у кого льется через край, дорогой полковник! А у нас с вами не такие уж дырявые головы...
Михайлову очень нравился полковник Лукомский. Большая часть его жизни прошла в армии. Они часто встречались по службе, обменивались мнениями по важным вопросам, касающимся совместной охраны границы. Адам Лукомский всегда был неизменно весел, как-то чисто по-офицерски остроумен, красив и общителен.
Они сели в одну машину, и, когда тронулись, Алексей Иванович, не откладывая, рассказал о происшествии на границе. Полковник Лукомский хорошо знал свое дело. Было решено, что, не задерживаясь в штабе, они немедленно выедут на место нарушения границы и тщательно исследуют ее с польской стороны.
— Не может быть, чтобы он не оставил каких-либо следов, — сказал Лукомский.
— Мне тоже так кажется, — согласился Михайлов.
Однако осмотр места нарушения границы никаких дополнительных улик не дал. Дальнейшая оперативная разработка вероятного движения нарушителя к границе была поручена поручику Любомиру Матейко. Именно его группа занималась охраной района Сувалок.
В тот же день в селах, расположенных вдоль границы, появился высокий светловолосый парень, с фотоаппаратом через плечо, в зеленой, под цвет травы, тенниске, в желтых спортивных перчатках. Это был Любомир Матейко. Передвигался он на мотоцикле. Сначала катал в коляске кудлатую, весело смеющуюся девушку в самой легкомысленной юбочке, потом сажал за спину белоголового мальчугана. Если где задерживался, то пил холодное молоко, благодарил паненку и катил дальше. В Закрайках с ним уже ехал усатый пан в широченнейшем соломенном брыле. К вечеру того же дня Любомир оказался на привокзальной площади города Сувалки. Внезапно выскочив из переулка, он лихо развернулся, взъерошив застывшую на стоянке пыль, остановился рядом с такси марки «Мерседес».
Шофер такси выглянул из кабины и с явно недовольным видом сказал:
— А нельзя ли потише, приятель?
— Он у меня с норовом, — ответил мотоциклист, поднимая машину на подставку.
— Не умеешь ездить, так ходи пешки...
Все шофера мира, а особенно таксисты, презирают мотоциклистов и злословят при первой же встрече.
— Но я прекрасный кучер, и моя лошадка добре меня слушается. Иногда она немножко капризничает, но мы с ней ладим. — Любомир весело похлопал ладонью по кожаному сиденью.
— Она тебя когда-нибудь угробит...
— Ты, наверное, сегодня не выспался?
— Почему не выспался? — не понял таксист.
— Может быть, с женой поругался...
— А какое твое дело до моей жинки, хотел бы я знать? — задиристо спросил шофер.
— Ровно никакого, просто хочу выяснить, почему ты так ужасно настроен, пан таксист? Может быть, скучаешь без пассажиров?
— Иди ты, знаешь куда...
— Куда, например?
— Ко всем чертям!
— Вот видишь, я угадал: или ты всегда такой, или безнадежно скверно воспитан...
— Ты чего ко мне пристал?! Кто ты такой, чтобы говорить мне всякие слова? Да ты знаешь...
— Я знаю, что ты Стась Милевич, и ты мне, приятель, нужен, — не дав ему договорить, прервал Любомир.
— Откуда ты меня знаешь?
— А кто не знает твоего шикарного «мерседеса»...
— Ладно, ты мой автомобиль не затрагивай.
— Хорошо. Не будем проявлять характера. Я поручик пограничного войска и хочу расспросить тебя кое о чем...
— Ты пограничный офицер? — Стась высунулся из кабины всем туловищем: — Ты из пограничного войска?
— Да, да, приятель. — Любомир достал из заднего кармана брюк удостоверение и показал его Милевичу.
— Ты извини, что я тебе нахамил, — смущенно пробормотал Стась. — Сейчас-то узнал... да на тебе эта одежда...
— Я не сержусь. Ты мне расскажи, что за пассажира ты возил в направлении села Закрайки? — Поручик Матейко назвал день и почти точное время.
— Верно, вез одного парня...
— Срисуй его наружность.
— Как срисовать?
— Ну расскажи, какой он из себя?
— Какой из себя?
— Да! Ты не тяни резину. Нам еще с тобой далеко придется ехать...
— Как далеко? — Стась нервным жестом притронулся к захватанной баранке.
— Я тебе потом все объясню. А сейчас давай, приятель, договоримся, что я буду спрашивать, а ты отвечать, понял?
— Чего тут не понять... Парень как парень, в серой куртке, с пряжкой на конфедератке, с большой коричневой сумкой...
— Сколько лет?
— А черт его знает, сколько ему лет! Наверное, столько же, как мне...
— Сколько тебе?
— Двадцать шестой...
— Где ты его высадил?
— В поле...
— В поле?
Милевич подробно рассказал, как было дело. Поручик задумался. Немного помолчав, решительно произнес:
