Щупленький Латохин поначалу не вызывал у солдат большого интереса. Но вот кто-то из них спросил:
— А на каком фронте был-то?
— Сталинград, — коротко ответил Латохин.
— И в те самые дни?
— В те самые…
Солдаты уважительно посмотрели на него: «А так ведь сам по себе невелик человек!»
Латохина угостили табаком, спросили, не видел ли Сталина: был слух, что во время небывалой битвы он ходил по окопам, разговаривал с солдатами.
— Не пришлось, — с сожалением ответил Латохин, веривший в этот слух. — Но, говорят, рядом был…
Потолковали еще о солдатской службе, потом Латохин встал: пора!
У церкви, огороженной колючей проволокой — при немцах здесь был лагерь для военнопленных, — несколько девчат в ватниках таскали на носилках кирпич.
— Что строите, девушки?
— Клуб…
В черном проеме настежь открытых дверей остановилась высокая, сутулая фигура. Латохин двинулся дальше, но человек этот пошел за ним следом, приглядываясь. За оградой тихо спросил:
— Не Латохин ли Сергей, а?
Латохин обернулся и сразу же признал в высоком человеке печника Дмитрия Ивановича Афонина, до войны перекладывавшего у них в доме печь.
— Дмитрий Иванович!.. — Латохин бросился к нему, обнял.
— Дай-ка я погляжу на тебя… — сказал Дмитрий Иванович и, отойдя, осмотрел Сергея с головы до ног. — Еле признал, а ведь все тот же!.. Где воевал? Что думаешь делать?
И пошло!
Дмитрий Иванович и Латохин устроились на кирпичах возле церкви. Дмитрий Иванович рассказал, что был в партизанах. Его тоже ранило. Когда Дебрянск освободили, товарищи ушли дальше с войсками, а он остался в городе… Сказали, повоевал, мол, и хватит. Инвалид…
Латохин слушал и недоумевал: печник-то почти глухой, понимал говорившего по движению губ. Ему трудновато приходилось и в мирной жизни, а как же в партизанском отряде?
Девчата, таская носилки с кирпичом, поглядывали на Сергея с любопытством… Он тоже смотрел на них с интересом. На фронте почти не видел молодых женщин, а когда видел в грубой военной форме, то невольно представлял совсем другими, такими, какими они были до войны — в туфельках, в плиссированных юбках и красивых кофточках… Перед ним же стояли девушки в грязных, не по росту ватниках, в шинелях, в сапогах и даже обмотках…
Побродив еще по городу, Латохин вернулся в сарайчик тети Ани Ситниковой. Теперь он знал, где ему жить, и мог подробно написать обо всем на фронт Леночке Цветаевой и сестре в Челябинск. Вместо конвертов сложит, как обычно, треугольником, но для письма сестре придется позаботиться о марочке… Хватит, не в армии. Теперь надо думать обо всем самому: об одежде, еде, жилье, деньгах!
Латохин присел к столу и легко, быстро стал писать.
3
Жизнь на отвоеванной земле возрождалась не сразу — по кирпичику, по дому, по заводу, по одной человеческой душе…
Турин, с трудом выкраивая время, теперь уже на каждом заседании бюро, как бы ни была загружена повестка дня большими вопросами, вместе с товарищами разбирал два-три заявления о личных делах комсомольцев. Пухлая стопка этих заявлений на столе секретаря, к которой настолько привыкли, что научились не замечать ее, потихоньку начала уменьшаться. Работа эта, отнимавшая много времени и сил, была кропотливой, но оправдывала себя: в общее дело включалось все больше и больше людей — правда, не все они были энергичными и знающими… И тут пронесся слух, что в Дебрянск прибыл фронтовик комсомольского возраста. Вот то, что надо! Такому можно все поручить.
Турин справился о фронтовике у двух-трех знакомых, но те ничего вразумительного сказать не могли.
И вот на одном из заседаний уже порядком уставший Турин протянул руку к очередному заявлению. Написано оно на вырванном из какой-то книги листке, на чистой стороне. На обратной — иллюстрация с очень плохого клише: «Село Михайловское, где жил А. С. Пушкин в ссылке».
— Вот на чем пишут, — недовольно заметил Турин. — Это же для школы может пригодиться!
И хотя он прекрасно понимал, что бумаги нет и писать приходится черт знает на чем, у него сразу родилось предубеждение к автору этого заявления. «Будет мямлить, что билет потерял случайно… Говорить о болезнях…»
— Так что тут нам пишут? — Турин поднес бумагу поближе к лампе. — Ну и почерк! «В райкоме всё разберут»! Как курица лапой…
— В райкоме всё должны разбирать, давно известно, — словно не замечая досадливой иронии в словах Турина, подтвердил Игнат Гашкин. — Ну так что там?
— Пожалуйста… — И Турин стал читать: — «В Дебрянский райком комсомола от Латохина Сергея. Прошу выдать мне комсомольский билет. С. Латохин».
Турин оглядел собравшихся и сказал с недовольством:
— Вот как пишут заявления! Видели? Выдать — и все тут!.. Ну, Латохин, рассказывай, где твой комсомольский билет?
Все посмотрели на Латохина. На краешке стула сидел щупловатый паренек, лицо в веснушках, волосы светлые, нос прямой. Латохин выглядел намного моложе своих лет. Почти вот такие же парнишки в наших и зеленых фрицевских шинелях не по росту суетятся на станциях, кишат на базарах, шныряют возле очередей за хлебом…
Услышав свою фамилию, Латохин встал.
— Что же рассказывать… Нет у меня билета.
— Это мы знаем, — заметил Турин.
— Потерял? — спросил Гашкин. — Или в землю зарыл?
— Зачем терять? — спокойно сказал Латохин. — Комсомольский билет — важная в жизни вещь.
— Так что же, — продолжал Гашкин, — уничтожил, что ль? — И сурово посмотрел на Латохина.
На этот раз сурово ответил и Латохин:
— Еще чего не хватало! Отобрали его у меня.
— Кто? — спросил Турин.
— Командир.
Все с удивлением переглянулись.
— Так ты в армии, что ль, был? — спросил Турин.
— Был, — проговорил Латохин. — Под Сталинградом ранило меня. Билет пробило осколком. Командир и отобрал его…
— Погоди!.. — Турин даже встал. — Так ты тот самый фронтовик, которого мы ищем?..
— А зачем меня искать? Я принес заявление… Его сунули в стопку… Потом заходил еще раз, но никого не было. В стопке оно и лежало, мое заявление…
Но никто уже не интересовался собственно заявлением.
— Говоришь, билет пробило осколком? Значит, в грудь ранило? — поинтересовался Гашкин.
— Да, но я все же отлежался в госпитале… Потом выписался и снова попал в свою часть. Там мне и сказали, что билет мой пробит и кровью залит… Короче, уже не годится… Должны, говорят, новый выдать, а тот отправят в Москву, чуть ли не на выставку «Комсомол в войне». Будто командир так сказал. Билет мне новый уже вроде выписали, но тут нас послали в разведку. Сказали, вручат, когда вернусь. А в разведке той руку-то мне и перебило, снова очутился в госпитале…
— У тебя и рука ранена? — спросил Гашкин.
— Да… Иначе почему же я не в армии… Ну вот, нового билета я не получил, старый отобрали. Прошу выдать.
— Как же ты сюда-то попал? — спросила Козырева. — Кто-нибудь из родных, знакомых есть?
— Из госпиталя выписали вчистую. А мы перед самой войной в Дебрянск переехали. Думаю, поеду туда, может, кто из своих вернется. Если живы, собираться будут здесь… Вот и приехал…
— Пока никто не вернулся? — участливо спросила Козырева.
— Пока нет.
Козырева сочувствующе покачала головой: вот так-то…
Турин что-то вспомнил и неожиданно спросил:
— Это не ты ли у меня доски унес?
— Я…
— Топчан сделал?
— Сделал…
Игнат Гашкин, которому теперь очень нравился этот белобрысый паренек, с оживлением смотрел на Турина, ожидая смешного рассказа.
И Турин поддался. Весело, небрежно он рассказал, как несколько дней назад к нему пришел Латохин и спросил о своем заявлении. А потом оглядел комнату и, заметив доски, которые клали на стулья для увеличения «посадочных» мест на совещаниях, спросил, нельзя ли ему взять их для топчана. Сначала Турин подумал, что парень не в себе или шутит, но тот деловито заявил: «Спать не на чем». Занятый Турин махнул рукой. Латохин, недолго раздумывая, выбрал подходящие и ушел.
— Направить на строительство клуба с поручением организовать фронтовую бригаду! — перешел к делу Игнат Гашкин.
Турин покосился на него: опять этот прыткий Гашкин опередил его.
Все согласились. Латохина расспросили, как устроился с жильем, где живет, чем райком может ему помочь…
Заявление Латохина разбирали последним, и бюро исчерпало повестку дня. Когда Сергей ушел, Ваня Турин опустил голову на ладони и так сидел несколько секунд, глубоко задумавшись и как будто немного печальный.
Все поднялись, но расходиться не спешили, ожидая от секретаря чрезвычайных сообщений. Вот именно так, когда текущая работа была закончена и суета будничных забот не могла наложить свой непременный отпечаток на его информацию, секретарь райкома и сообщал своим работникам и членам бюро важные новости. Допустим, о том, что взят такой-то город и завтра об этом будет передано по радио, или о том, что сказал секретарь обкома комсомола но поводу работы Дебрянского райкома, или о том, что сегодня на станцию прибыл эшелон со стройматериалами, в котором — гвозди, стекло, тес, доски, бревна…
