Бедная жена Абиша Карабирчек, с грудным младенцем на руках, ходит к районным начальникам, льет слезы. Субханвердизаде неумолим.
Кеса хорошо знает этого волка, этого тигра, этого барса!
Возможно, Абиш раньше самого Кесы узнал, что в сейфе Субханвердизаде хранятся доказательства коварных козней этого человека?… Возможно, Абиш, как и многие другие, пал невинной жертвой козней Гашема?…
Где теперь Абиш? Как сложилась его судьба? Выпустили его из тюрьмы? Жив ли он?
Вот перед взором Кесы встал Субханвердизаде!.
Кеса лежит и думает. Думает, думает… Сердце неспокойно бьется в груди. Кеса задает себе вопросы. Как же ему поступить?… Возвратиться ли назад в райцентр?
Гюльэтэр восхваляет его, гордится им, однако, кажется, ему, Кесе, совсем не хочется возвращаться назад, занимать свой пост У двери Гашема! Чувствует он, что над головой Гашема сгущаются черные тучи…
Как, как же ему поступить?…
Здесь, в деревне, тоже не останешься, не любят его дашкесанлинцы. На кого он здесь только не доносил! На многих дашкесанлинцев поступили в райцентр, в ГПУ, "материалы", состряпанные нечистой, шайтанской рукой Кесы.
Возможно, Годжа-киши прав, утверждая, что тяжелая болезнь Кесы — кара небес?… Мало ли пришлось Кесе в своей жизни часами лежать на сырой, холодной земле, выслеживая кого-нибудь, подглядывая, скажем, за тем же Годжой-киши, за его сыном председателем Годжой-оглу: "Интересно, что они там так долго возятся в огороде?… Не закапывают ли золото?… Не выкапывают ли оружие?"
Мысли Кесы лихорадочно работают… Стучит в груди мятежное сердце. Стучит, стучит! Не хочет успокаиваться.
Итак, в Дашкесанлы приехал сам Демиров!.. Зачем, зачем?! С какой целью?… Не рассказать ли ему все, что ему, Кесе, известно?… Не открыться ли?… Если откроется, сколько минут ему, безрогому Кесе, удастся продержаться в схватке с рогатым дьяволом Субханвердизаде?! Не скажет ли Гашем, грозно поводя налитыми кровью очами: "Стереть в порошок этого кулацкого прихвостня, эту мерзкую заразу, отравляющую нашу цветущую землю!.. В каталажку его, в свинарник — этого врага народа!.."
Так встретиться сейчас Кесе с Демировым или нет? Если он пойдет к нему, рассказать ли все, что он, Кеса, знает, — про козни Субханвердизаде против Рухсары Алиевой — Сачлы, про то, как попал в западню Абиш, и про многое другое?…
Да, но, с другой стороны, что Демирову могут рассказать про Кесу дашкесанлинцы? И уж конечно этот Годжа-киши, отец колхозного председателя, постарается опозорить его перед секретарем райкома!..
Так пойти ему к Демирову или не пойти? Может ли он сейчас кому-либо противостоять, он, несчастный больной, едва способный шевелить руками и ногами, страдающий от жестоких болей во всем теле, он — когда-то всесильный Кеса?!
Корявый, темный палец Годжи-киши направлен ему в лицо, сейчас он вонзится в его лоб, как стрела!.. "Таков конец всех доносчиков!" — кричит старик ему в лицо.
Кеса корчится под рваным одеялом и в который раз мысленно восклицает: "Что же делать?… Что делать, господи?… Научи!"
В правлении колхоза счетовод Рашид, юноша с гладкими, зачесанными назад рыжеватыми волосами, с комсомольским значком на груди, толково и уверенно рассказывал Демирову о том, как у них в колхозе налажен учет работы бригад, звеньев, отдельных колхозников; как начисляются трудодни, кто у них передовики; раскладывал перед секретарем райкома таблицы и ведомости, испещренные цифрами.
"Молодец парень! — думал восхищенный Демиров, время отвремени делая какие-то пометки в своей записной книжке. — Учет в Дашкесанлы организован отлично, образцовая работа! Очень важно, чтобы с опытом организации колхозного труда и распределения трудодней познакомились и другие колхозы района… Буду об этом особо говорить на предстоящем районном съезде колхозников-передовиков!"
— Товарищ Демиров, — говорил юный счетовод, — мы скрупулезно учитываем работу каждого колхозника, что немедленно находит свое отражение в его трудовой книжке, и это сразу же, наглядно, дает свои плоды. Колхозник знает: у нас нет уравниловки, мы ценим работяг. И он не боится работать, не боится переработать, трудится с энтузиазмом, как на самого себя. Но в то же время колхозник знает, что он работает на весь большой колхозный коллектив, и это обстоятельство делает его работу в его же глазах значительной, важной. Это способствует быстрому росту производительности труда в колхозе. Плохо организованный учет работы колхозников подрывает основы колхозного строя. Так нас учили в Баку на курсах при Наркомате земледелия, и так мы здесь стараемся работать. — Умолкнув, молодой человек достал из стола коричневую картонную папку, раскрыл ее и положил перед Демировым, который сидел напротив: — Вот результат ревизий! Трижды нас проверял район, один раз — Наркомат земледелия и один раз — специальная бригада Центрального Комитета партии. В каждой из этих ревизий принимал участие и наш секретарь партячейки товарищ Махмуд Махмудов. Здесь есть и его подписи.
Демиров начал просматривать акты ревизий. Сказал глубокомысленно:
— Верно говорят: в каждом деле организация и учет — залог успеха!
Сидевший у двери на стуле Галифе-Махмуд произнес:
— Учет у нас налажен неплохо, товарищ Демиров…
Махмуда удручала мысль о предстоящем открытом партийном собрании. Он даже начал волноваться, словно собрание уже началось и ему предоставлено слово для отчета.
Демиров, будто читая его мысли, спросил:
— Товарищ Махмудов, вы начали готовиться к сегодняшнему собранию? Людей надо оповестить загодя, чтобы все пришли. Позаботьтесь, пожалуйста!
Махмуд вскочил со стула, руки по швам, прямо-таки солдат перед командиром:
— Колхозники уже знают о вашем приезде, товарищ секретарь райкома! Все придут, ручаюсь, ни один не усидит дома. Старухи и те притащатся…
— Но вам-то ведь тоже надо подготовиться, товарищ секретарь партячейки, спокойно, чуть иронически сказал Демиров. — Или вы как пионер — всегда готовы?!
По правде говоря, Махмуд совсем не собирался готовиться к предстоящему собранию. Он считал, что всякие там записи, листочки, тезисы только сбивают человека. Он любил говорить без подготовки, "от души", "на чувстве".
И снова, казалось, Демиров отгадал его мысли. Заметил, уже без юмора, строго, хотя и сдержанно:
— Открытое партсобрание — вещь серьезная и ответственная! К нему надо готовиться. Экспромты здесь исключаются. Предстоит разговор о проделанной работе, о том, что пока еще не сделано, о том, что надо сделать. — Помолчав, сказал: — Идите, товарищ Махмудов, готовьтесь. Подумайте, соберитесь с мыслями, набросайте план выступления, побеседуйте с коммунистами, подготовьте другие выступления! — Видя, что Махмуд стоит перед ним как истукан, не двигается, добавил: — Таков мой настоятельный совет!
Махмудов безмолвно вышел. По дороге к своему дому он ломал голову, терзаясь: "Интересно, кто наговорил на меня?… Кто очернил меня в глазах Демирова?… Кто донес?… Кто оклеветал?… Явно, Демиров имеет на меня зуб!.. Как приехал в наш район, сразу же взъелся на меня!.. Житья нет от этих доносчиков-кляузников!.. Сволочи!.. Явно кто-то оклеветал меня, очернил перед секретарем райкома… С мальчишкой-счетоводом, у которого молоко на губах не обсохло, вон как ласково говорит, а со мной?!"
А между тем никто не донес на Махмудова, никто не накляузничал, никто не опорочил его в глазах Демирова. Секретарь райкома относился к нему не более пристрастно, чем ко всем остальным колхозным секретарям партячеек в районе. Просто, несмотря на первые успехи нового колхозного движения, предстояло сделать еще очень многое, достигнутые успехи были довольно относительные, производительность труда в колхозах оставляла желать много лучшего, и секретарь райкома Демиров был справедливо строг к руководителям низовых партийных организаций.
Вскоре в правление колхоза пришел Годжа-оглу. Весть о приезде в Дашкесанлы Демирова застала его в поле. Сделав необходимые распоряжения, он заторопился в деревню.
Ответив на интересующие Демирова вопросы, Годжа-оглу рассказал о делах, о жизни колхоза, о трудностях так, как они представлялись ему, главе колхоза и жителю Дашкесанлы.
— Не очень-то просто, товарищ Демиров, строить коммунизм. Строим, можно сказать, на голом месте, — говорил он доверительно. — Однако я верю в нашу святую мечту. Построим! Когда нас, бакинских рабочих, отправляли по деревням, помню, с напутственным словом на митинге выступил наш дорогой Сейфулла Заманов, сказал: "Мы, бакинские пролетарии, построим коммунизм в азербайджанских деревнях!.. И нет у нас в жизни иной мечты, иной цели!.. Каждый шаг в нашей жизни, каждое наше дыхание будут подчинены этому важному делу!.." Мы все, кто был на митинге, горячо аплодировали Сейфулле. И вот уже Сейфуллы нет среди нас… — Годжа-оглу умолк. Молчал и Демиров. Потупил голову. Он хорошо чувствовал, что происходит в душе этого огромного, богатырского телосложения человека, близкого друга Сейфуллы Заманова.
