Я спросил:
— А эта личность — кто? Где она служит?
— Киномеханик.
— О! — сказал я. — Киномеханик — это и в самом деле серьезно!..
— Нет, вы меня не поняли. Чему вы смеетесь? Здесь нет ничего смешного.
Я пожал плечами и ничего не ответил.
С полчаса мы еще ходили берегом озера, по которому густо плавали желтые листья, и Иван Петрович, будто в чем-то стараясь убедить меня, говорил, как много в каше благополучное время одиноких людей. И оттого, что он крепко держал меня за руку и говорил в самое ухо, словно сообщал великий секрет, было неприятно и хотелось поскорее отделаться от него.
Карты мне опротивели окончательно, и я заметил, что мои добрые товарищи восприняли это как мою гордыню и стали со мной особенно сдержанны. А шахтер Женя посматривал даже с какой-то робостью и смущением, точно я был его начальник. Спивак же, этот неутомимый на шутки хохол, только подковыривал меня своими аллегориями, а вчера, когда уже легли спать, он в темноте рассказал нравоучительную историю про гордого петуха, якобы случившуюся на хуторе во время его детства. Правда, рассказывал он смешно, Женя заливался смехом до слез, Иван Петрович добродушно хихикал, не понимая намеков Спивака по моему адресу. Я лежал и помалкивал, глядя в потолок. Сегодня меня неожиданно вызвали в медпункт к доктору. Мы как раз обедали, Спивак с Женей потихоньку допивали очередную бутылочку коньяка, разлив его по стаканам вместо компота. Я тоже поддался на уговоры и под осуждающим взглядом выпил немножко, и тут как раз подходит к нашему столу медсестра и спрашивает:
— Кто из вас будет товарищ Скворцов?
Я поднял руку и виновато заулыбался, словно провинившийся школьник. Впрочем, нам всем показалось, что мы попались, что нам сейчас будет выговор за коньяк, ведь ясно же сказано: «Дисциплина — первое условие здорового отдыха трудящихся».
— Вам нужно зайти к доктору.
— К доктору? Но…
— И вам тоже, — сказал она, поглядев на Ивана Петровича.
— Спасибо, Мариночка, спасибо, золотко, обязательно! — запел Иван Петрович, трогая девушку за руку. Конечно, он здесь всех знал, этот общительный Иван Петрович.
— Что-то здесь не так, Женя! — торжественно сказал Спивак, — Здесь, Женя, пахнет заговором!.. Трэба готовиться, Женя, к крупным переменам!
— Если перемены случатся, то о вас не забудут! — сказал я ему в тон, — Первую чарку горилки и лучший шашлык я вам гарантирую!
— О, шашлик! — воскликнул подошедший тут наш друг Мангасарьян, — Что я слишу — шашлик! У меня давно сидит эта идея: купить на хуторе барашка и устроить в лесу по случаю воскресенья маленький шурум-бурум, а?
— Прекрасная идея! — сказал я.
Один Иван Петрович остался равнодушен к нашему плану, который мы тут же и принялись разрабатывать. Откушавши, он сказал, уходя:
— Так не забудьте к доктору. — И покачал головой, так как я, выпивши еще коньяку, и вовсе разогрелся. Впрочем, на наше шумное застолье уже косились соседи и осуждающе качали головами; пришлось нам закругляться и перенести дебаты на лоно природы.
Праздный человек очень изобретателен в поисках житейских утех, так что не прошло и часу, как у нас все было рассчитано и решено, и мы просто горели жаждой скорейшего осуществления своего плана. Особенно суетился я, предлагая это мероприятие претворить в жизнь завтра же, в среду, в ту самую среду, на которую я вроде бы и в гости был приглашен, но в то же время и не приглашен, потому что Варвара Васильевна, которой я раза два уже попадался на глаза, не вспоминала ни о своем сыне, ни о приглашении. Впрочем, ходила она сияющая и счастливая, и ничего не было странного в том, что она забыла обо мне. Да и кто я такой? Один из сотни так называемых отдыхающих, вот и все. Правда, я здесь совершенно случайно — просто взбрело в голову моему начальству порадовать меня путевкой, а под рукой не оказалось никакой иной. Но я не в обиде, нет, я премного доволен, и завтра мы устроим шашлык на берегу этого роскошного пруда! А что нам еще остается? Каждый пользуется доступными ему радостями. И на шашлык мы как-нибудь взойдем сообща. И можем пригласить на этот маленький «шурум-бурум» некоторых прекрасных дам из девятого номера. Тем более что Мангасарьян уже знаком с одной из них.
— Хороший дэвушка! — уверяет он.
С таким решительным настроением я и отправляюсь в медпункт.
— Добрый день, — выпаливаю я, — По вашему приказанию отдыхающий Скворцов явился.
— Здравствуйте, — спокойно говорит она, пряча улыбку. — Радикулит не беспокоит?
— Радикулит?.. А, этот самый! Нет, все в порядке. Я даже могу высидеть подряд два сеанса в здешнем кинотеатре.
— Вот даже как! — удивляется она, но удивляется просто так, одним только голосом, ведь я же, как можно подумать, шучу, и в таких случаях врачам и вообще воспитанным людям положено снисходительное удивление.
Ну что ж, в таком случае я продолжаю:
— Нет, не в санаторном кинотеатре, здесь очень мягкие кресла, для испытания радикулитов они не годятся…
Она что-то пишет и пишет в своих бумагах: никогда не думал, что вся деятельность санаторных врачей сводится к писанине — при случае как-нибудь это вспомнить! Но сейчас у меня другая задача.
— Я говорю про сельский клуб, про тот, что в деревне…
— Что? — Она поднимает голову и уже со вниманием смотрит на меня, как будто старается проникнуть в тайный смысл моей болтовни. Но вид мой очень невинен, и я продолжаю:
— Вот где кресла, на которых надо испытывать радикулиты! Удивительно! Я вчера шел мимо и заглянул в этот клуб!..
Я вижу, как начинают дрожать ее прекрасные ресницы. Но продолжаю:
— Я даже хотел остаться и посмотреть старый фильм про войну… забыл, как называется… Но что-то случилось с киномехаником… Не то заболел, не то еще что, я не понял…
Но Ирина Анатольевна уже решительно продолжает писать, ей нет никакого дела до киномехаников из деревенского клуба.
— Вы из каких мест к нам приехали? — спрашивает она и не поднимает головы.
— Из Чувашии, — отвечаю.
— У вас путевка на один срок?
— Пока на один, но если мне здесь понравится, то стоит мне позвонить…
— Хорошо, — перебивает она. И тут же властно добавляет — Снимите рубашку! — И поднимает на меня свои прекрасные серые глаза — холодные и беспощадные, но ведь я сам разбудил в ней эту месть.
Без лишних слов я стаскиваю с себя рубаху.
— Дышите. Глубже.
Я дышу глубже. Я дышу так, что у меня трещат ребра. Я покорно и молча исполняю все ее команды. Все мое ребяческое вдохновение улетучилось. Мне даже не хочется острить по поводу медицины.
— Одевайтесь.
Я одеваюсь.
— Можно идти?
— Идите.
— И не будет никаких указаний?
— Меньше пейте. Это будет только на пользу.
— Но я, извините…
— В самом деле, как это вам не надоедает эта гадость? — говорит вдруг она почти с гневом. — Кругом одна водка, одна пьянка! А ведь культурные люди, как посмотришь. И ради чего, по какому поводу вы пьете?
— Это трудный вопрос, — сказал я. — Надо подумать.
— Подумайте, — сказал она. — Это никому никогда не мешает.
И опять что-то пишет с видом сердитым, неприступным и, я бы сказал, пренебрежительным. Видно, немало досадило ей в жизни это вино. Может быть, Иван Петрович намекал на ее разочарования в деле спасения «одной погибающей личности» именно в этом смысле? Впрочем, мне-то какое дело? В герои я и в детстве не лез, и никакие романтические идеи меня сильно не беспокоили, трезвые соображения всегда брали верх, так что мне не в чем было и раскаиваться. Я давно заметил, что самые жестокие мизантропы и эгоисты получаются как раз из романтических натур. Такие пироги, уважаемая Ирина Анатольевна! Как-нибудь я вам это все выложу! На прощание, да, на прощание!..
— До свидания, — говорю я и выхожу.
Но я опять забыл о галстуке, о своем прекрасном галстуке! Ах ты, беда какая!..
Хлопоты о шашлыке внесли в жизнь нашей разношерстной компании заметное оживление и дух самого настоящего братства. Даже на строгий санаторный распорядок мы уже смотрели с пренебрежением и самым натуральным образом капризничали за ужином, потому что рыба нам показалась вдруг тухлой, а Мангасарьян заявил, что вообще он не заказывал гречневую кашу с молоком! Официантка разволновалась, сбегала даже за листочком, где все у нее было записано, все наши заказы, и там все было так: каша с молоком!
— Не знаю, не знаю! — отпирался сконфуженный, однако, Мангасарьян. — Не помню!.. Да и разве такой настоящий гречневый каша?! Кто у вас старший повар? Как зовут?
Официантка сказала. И, когда она ушла, Мангасарьян подмигнул нам:
— Вот это нам и надо! Хорошей баранины мы достанем у товарища старшего повара!..
