— Нет, нет! — прошептала она.
А на крайней улице то тут, то там замелькали маленькие желтые огоньки. Вот они, покачиваясь, потянулись один за другим к речке. Послышались шумные девичьи споры. Потом звонкий молодой голос завел:
По реке идет по Белой
Пароход большой и белый...
Видно, девушки поднялись на гору, их песня неслась уже сверху:
Склонился тал, склонился тал,
Зачем ему клониться?
Томится сердце, а зачем,
Зачем ему томиться?
Голоса постепенно удалялись и вскоре совсем затихли. Это девушки снова пошли работать.
Поднялся ветер, зашумел в вершинах сосен. Уже совсем близко раздались раскаты грома, озарилось молнией небо, и по земле дробно застучали крупные капли дождя.
Нэфисэ, как ребенок, прерывисто всхлипнула и, поднявшись на ноги, медленно пошла к деревне. Но тишина, окутавшая деревню, насторожила ее. Возвращаться туда не было смысла. Она уже хотела повернуть обратно, как вдруг услышала какой-то гул. То несомненно гудел мотор. Вон из-за кладбища показались два огненных глаза. Обшарив луг, осветив низенькие придорожные столбики, полосы света проползли по мосту и стали подниматься в гору.
Возле двух сосен в прорезанные тонкими струйками дождя световые лучи ворвалась Нэфисэ.
— Гюльсум! Гюльсум! Это ты? Остановись! — закричала Нэфисэ.
Все нарастающий гул мотора внезапно затих, смолкла и дребезжавшая позади трактора молотилка.
Удивленная Гюльсум спустилась с сиденья.
— Куда это ты и что у тебя в руках? — Гюльсум близко подошла к Нэфисэ. — Уж не уводом ли кто берет тебя замуж?
— Гюльсум, ради бога, не шути! — Нэфисэ отодвинулась от света. — Ты мне одно скажи: куда ты везешь молотилку?
— В Алмалы.
— А почему не к нам?
Гюльсум бросила на Нэфисэ недоуменный взгляд.
— Это дело дирекции. Маршруты у них назначаются. Если сегодня направили не к вам, значит, вы можете подождать.
— Ни минуты не можем ждать, Гюльсум, ни одной минуты! Понимаешь?
— Не понимаю и не хочу понимать! — Гюльсум начинала сердиться на бригадира, который отнимает у нее драгоценное время. — Вы думаете, если я из этой деревни, то должна только вам хлеб молотить? А другие колхозы? Нет уж, дружок, я работаю по государственному плану, по графику.
Нэфисэ устало махнула рукой и отвернулась. Ей чуть ли не с утра приходилось упрашивать, уговаривать. Что же это такое? Почему все мешают ей?
— Ты ничего не знаешь, Гюльсум. А можешь меня… нет, не только меня — весь колхоз спасти от позора.
Гюльсум схватила Нэфисэ за плечи и повернула к фарам.
— А ну-ка!.. Ты какая-то бледная. Даже с лица спала. Что с тобой? О каком позоре ты говоришь?
Нэфисэ быстро рассказала ей о своей пшенице. Гюльсум оставила возле трактора помощницу с молотилки и побежала в Байтирак к телефону.
Впереди засветились огоньки, и вскоре из темноты вынырнул казавшийся странно высоким, дотянувшимся до самых туч навес крытого тока. Послышалось шуршанье соломы, возбужденные голоса людей.
— Кто там сноп под самые ноги кинул? Уберите сейчас же! — крикнула, кажется, Юзлебикэ.
— Гей-гей-гей! Дайте дорогу! Сторонись!
— Не волочи сноп по земле! — шумел кто-то. — Подними на плечо!
Нэфисэ поспешила на левую сторону тока, где стояли копны с их участка. Здесь ли девушки из ее бригады? Успели ли перетаскать снопы до дождя? Копен на месте не оказалось.
— Зэйнэпбану! Карлыгач! — позвала она тревожно.
Шум на току стих. Кто-то шутливо сказал:
— Дети, вас мамка кличет! Бегите скорей!
Из глубины тока выбежало несколько девушек. Впереди мчалась Сумбюль.
— Мы так ждали тебя, так ждали! — крикнула она, намереваясь повиснуть на шее у Нэфисэ-апа, но, увидев, что руки ее заняты, остановилась.
— Успели убрать? Давно? — спросила Нэфисэ, и голос ее прозвучал непривычно сурово.
— Давно уже! Взялись, как только тучи начали сгущаться.
— Не замочило, значит? Хорошо, покажите...
Зэйнэпбану и Карлыгач провели ее к копнам, сложенным внутри тока. Нэфисэ провела рукой по крайним, пальцы ее стали влажными: со стороны поля снопы забило дождем.
— Надо будет разобрать их и просушить.
— Ладно, просушим... вот солнце взойдет... — не сразу ответила Зэйнэпбану.
Нэфисэ бросила свои вещи под копну и начала утирать мокрые щеки. Девушки стояли вокруг нее молча, не решаясь заговорить. Зачем она принесла сюда пальто? Что это за узелок?
Нэфисэ видела тревогу на лицах подруг. Ей хотелось быть ласковее с ними, но пересилить горечь было нелегко.
— Все ли здесь?
— Здесь, — раздалось со всех сторон. — Только нет Апипэ... Мэулихэ-апа задержалась.
Опять Апипэ!.. Но стоило ли кипятиться из-за этой женщины?!
Нэфисэ прислушалась к гулу приближающегося трактора.
— Вы ведь слышали, что наша пшеница вытянула только восемьдесят два пуда с гектара. Верите ли вы этому?
— Нет, не верим! — закричали все в один голос. — Это ложь!
— Тогда будем сами молотить.
— Чем? Неужели думаешь, что этот сухорукий даст нам машину?
— А мы и не будем ему кланяться. — Нэфисэ показала рукой на светящиеся в темноте фары. — Вон, молотилка сама к нам спешит! Давайте будем готовиться!
Все мгновенно принялись за работу: кто сгребал солому, кто собирал вилы, лопаты.
Гюльсум встретили с большой радостью.
— Все в порядке, девушки, молотим! — заявила она, слезая с трактора. — Директор разрешил задержаться у вас на полдня. А ну, пошевеливайтесь! Быстрее! Быстрее!
Вместе со своей помощницей, такой же, как и она, крепкой девушкой, Гюльсум приладила приводной ремень, и скоро ток засветился бледно-голубым светом.
Удивленный шумом и ярким освещением, откуда-то выполз Сайфи. В петле его старого пиджака висела шахтерская лампочка.
— Гюльсум-сестричка, — закружился он сразу вокруг трактора, — ты, видно, по ошибке остановилась здесь. Тебе ведь рожь надо молотить, а она — вон на том конце гумна...
Гюльсум даже не обернулась:
— Ничего, пока пшеницу обмолотим. Ведь ее все равно молотить.
Сайфи, видно, стал догадываться.
— Что это значит? — обрушился он на Нэфисэ. — Интересно, кто здесь хозяин? Я или ты?
Нэфисэ словно и не слышала его:
— Давайте скорее! Разбирайте копны! Мокрые снопы откладывайте в сторону. — Потом она повернулась к Сайфи, который зудел, как назойливая муха. — Не мешай нам, Сайфи-абы! Если уж на то пошло, то сейчас я здесь хозяйка. Я отвечаю за эту пшеницу со дня сева до засыпки в амбар. Сколько твердила тебе: молоти отдельно, взвешивай отдельно, береги до зернышка, не теряй! А ты что сделал?..
— Интересно! У нее пшеницы не хватает, а я виноват... Ишь, привязалась!.. Что же я с твоей пшеницей сделал?
— А вот сейчас узнаем, что ты сделал!
Сайфи сразу присмирел и, спотыкаясь, подошел к Нэфисэ.
— Вот, ей-богу, сестрица, зря болтаешь! Обещаю тебе: подоспеет моя бригада, отдельно будем молотить, сам за всем прослежу!
— Ладно, хватит, — оборвала его Нэфисэ. — Как отоспится твоя бригада, на той вон машине будете молотить. А мы — фронтовая бригада, нам некогда нежиться в постели до восхода солнца.
Из-за молотилки, засучив рукава, вышла Зэйнэпбану.
— Нэфисэ, — сказала она озабоченно, — у нас одного человека не хватает. Как быть?
Нэфисэ задумалась, потом повернулась и крикнула куда-то:
— Шамсутдин-абы!
— Я! — донесся голос из темноты.
Разгребая большими валенками солому и пряча руки в длинные рукава дубленой шубы, из-за копен вышел Шамсутдин. Он, видно, вздремнул в ожидании бригады Сайфи; к его усам и мохнатой ушанке пристала мякина, глаза щурились от яркого света.
— Шамсутдин-абы, поработаешь с нами?
Шамсутдин потоптался на месте, поглядывая то на Сайфи, то на Нэфисэ.
— Я что? Я готов! Раз Нэфисэ сказала — сделаю! Сниму шубу и примусь...
— Ну-ну! Погоди-ка! — вмешался Сайфи. — Ведь Шамсутдин — веяльщик в моей бригаде.
— Когда твоя бригада проснется, тогда видно будет!
Девушки расхохотались. Нэфисэ засучила рукава и подошла к молотилке.
— Ну, начали! Сумбюль, умница моя, ты вместе с Юлдуз становись справа от меня. Будете подавать снопы. Карлыгач! Ты с подружкой — за машину! Зэйнэпбану, тебе, наверно, придется стать со мной у барабана.
Зэйнэпбану только рукой махнула:
— Куда хочешь ставь, охать не буду! Лишь бы с пшеницей все было ладно.
Сайфи, ворча, скрылся в темноте. Шамсутдин встопорщил длинные усы и важно прошагал мимо девушек к машине. С другого конца тока на помощь Нэфисэ шло несколько женщин и мальчиков.
Нэфисэ только было собралась подняться на мостик молотилки, как со стороны деревни послышался конский топот. Кто бы это мог быть? Не с худой ли вестью? Стук копыт все приближался. Вот всадник остановился за копнами и спрыгнул с коня. Было слышно, как конь позвякивал уздечкой. Под навес вбежал Ильгизар.
