Сергей покинул Комсомольскую горку, когда солнце уже стояло в зените. Он спустился вниз и в каком-то переулке заметил вывеску «Чайная». Он направился к одноэтажному домику в надежде найти там стакан горячего чая, булочку с маслом, искренне веря, что перед ним находилась в самом деле чайная, ибо в добавление к вывеске на двери был изображен чайник величиной с добрую бочку. Но, подойдя ближе, Сергей ощутил приятный запах шашлыка. «Забавно, — подумал он. — Я, кажется, ошибся дверями… Да оно и лучше, ибо я давно не ел настоящего кавказского шашлыка… Но почему же на дверях изображен чайник?» Сергей не успел подыскать ответ, как в дверях показалась рослая фигура в белом фартуке и с усами чернее смолы. Усач взял Сергея под руку и увел в чайную, говоря:
— Дорогой мой! Пожалуйста, заходи!
Прошло не более получаса, и Сергей вышел из чайной несколько навеселе и до конца дня гулял по бульварам, заходил в городской парк. И, странное дело, где бы он ни ходил, о чем бы ни думал, а степь так и стояла перед глазами. Только когда стемнело и с ложбин потянуло прохладой и запахом скошенного хлеба, степь утонула во мраке, и Сергей забыл о ней.
В десятом часу он вернулся в гостиницу. В открытое окно была видна необыкновенной величины луна на чистом небе, а под луной — опять степь, только уже не в яркой, а в бледной ночной окраске… Сергей закрыл глаза, хотел подумать о завтрашнем разговоре с Николаем Николаевичем, а в воображении стояли то степь, то город с широкими террасами улиц, сады, бульвары… Когда же уснул, то и во сне видел город, плывущий над степью наподобие большой белой птицы.
Проснулся Сергей рано и, подойдя к раскрытому окну, снова увидел все ту же необозримую степь, свежую, в серебре росы. А когда взошло солнце, Сергей гулял по базару, и в руках у него были завернутые в газету булочки. Надобно сказать, что он с детства любил сметану, а поэтому, подойдя к базару, мог бы с закрытыми глазами разыскать молочный ряд. Известно, что на Кавказе нет такого базара, где бы не было своего молочного ряда. Пусть это будет самый крохотный базарчик, живущий, как правило, только на восходе солнца, а молоко там все равно есть, и стоит оно особняком, на самом видном месте. А на ставропольском базаре, шумном и людном, молочные продукты занимают не один ряд, а несколько. Сметана стояла в глиняных махотках и горшках, прикрытых вышитыми рушниками, на которых, того и гляди, во всю мочь загорланят петухи. И какая же все-таки вкусная сметана в Ставрополе! Сергей только взял на язык и уже ощутил какую-то особенную сладость и какой-то необыкновенный аромат. Да, черт возьми, это была именно та сметана, которая, прежде чем попасть на базар, побывала в глубоком погребке, отстоялась в кувшинах, накрытых дощечками, — именно та сметана, которую собирают непременно деревянной ложкой и не более как по четыре-пять ложек из каждого кувшина, Съесть такой сметаны один стакан — значит только раздразнить себя. Он ласково посмотрел на молодую, белолицую молочницу, тут же, как бы невзначай, подморгнул ей и сказал:
— А ну, белолицая, повтори!
И белолицая охотно исполнила просьбу. После третьего повтора Сергей снова ласково посмотрел на смутившуюся молочницу, поблагодарил, расплатился и пошел на прием к Николаю Николаевичу.
Сергей поднялся на третий этаж и вошел в небольшую и чистенькую комнату. За столом в окружении телефонов сидела девушка. Из кабинета вышел Николай Николаевич. Поздоровавшись, он обнял Сергея и повел по ковровой дорожке в свой просторный кабинет.
— Итак, мы можем приступить к делу, — сказал он. — Где твои наметки? Давай их сюда, посмотрим.
Он взял из рук Сергея тетрадку и стал читать. Лицо его, свежее, гладко выбритое, было задумчиво. Читая, он говорил:
— Так, так. Что ж, это идея! Все правильно. Превосходный план, — сказал он, кончив читать. — Все это мы размножим на пишущей машинке и дадим для ознакомления специалистам.
— А это не затянется? — спросил Сергей.
— Почему же затянется? А ты и не спеши. Такие вещи быстро не делают.
Николай Николаевич нажал беленькую, как клавиш баяна, кнопку, и в дверях появилась девушка-секретарь. Он попросил ее снести тетрадь в машинное бюро и снять восемь копий.
— Такое количество, я полагаю, вполне будет достаточно, — сказал он, обращаясь к Сергею.
Сергей утвердительно кивнул головой. Девушка вышла, а Николай Николаевич нажал вторую кнопку, уже не белую, а коричневую, и в кабинет через некоторое время вошел юноша в военном костюме, но без погон, с двумя полосками орденских ленточек. Это был инструктор. Николай Николаевич познакомил с ним Сергея и поручил сейчас же связаться по телефону со специалистами, направить им копии пятилетнего плана станицы Усть-Невинской. Пока Николай Николаевич пояснял инструктору, что и как надо сделать, Сергей думал о том, что тетрадка его, размноженная на машинке, пойдет гулять по всему городу, и когда к нему вернется — неизвестно. А Сергею не терпелось, хотелось кончить все дело если не сегодня, то уж непременно завтра. Кончив разговаривать с инструктором, Николай Николаевич успокоил Сергея.
— Завтра же, — сказал он, — мы получим ответы, и тогда никакой другой консультации не потребуется.
На следующий день Сергей снова поднялся на третий этаж. Николая Николаевича еще не было. Девушка-секретарь предложила Сергею сесть. Поджидая Николая Николаевича, они разговорились, и Сергей успел сказать что-то приятное о глазах своей собеседницы… Девушка сделала вид, что такой откровенный комплимент ее не обрадовал. После этого им приятно было сидеть и разговаривать. Сергей рассказывал о том, о сем, потом спросил о достопримечательностях города, но ответа не услышал, так как в это время вошел Николай Николаевич.
Он пригласил Сергея в кабинет. Некоторое время они сидели молча. Лицо у Николая Николаевича было строгое, и он сказал, что придется подождать денька два. Оказалось, что специалисты еще не сообщили своего мнения.
Прошло два дня, и утром, когда Сергей снова вошел в кабинет Николая Николаевича, тот сообщил:
— Ну, Сергей Тимофеевич, все идет хорошо! Специалисты одобрили пятилетний план Усть-Невинской. К тому же есть и еще одна важная новость.
— Какая? — вырвалось у Сергея.
— А вот какая… — Николай Николаевич не смог сдержать улыбку. — Твой план я также послал нашему депутату Верховного Совета Бойченко Андрею Петровичу. Вчера вечером я у него был. Он ознакомился и очень одобряет. Просил тебя зайти для беседы.
Прием у депутата был назначен на утро следующего дня.
Весь день Сергея беспокоили мысли о предстоящей встрече с Андреем Петровичем Бойченко. Он подготовил пространную речь, точно ему предстояло выступать с докладом о пятилетнем плане перед огромной аудиторией. Ему казалось, что Бойченко, выслушав такое подробное сообщение, скажет:
«Не много ли просите, товарищи Тутаринов?» — «Да как же много? Очень даже немного. Посмотрите план. Это же только то, что крайне необходимо…» — «План ваш я видел и читал… Но кто же это проставил такие непомерно большие цифры? Шестнадцать вагонов строительного леса? И это только для одной станицы? Многовато… А нельзя ли весь ваш план сократить и заново пересоставить? Может быть, пока обойдетесь без электростанции и кинотеатра?» — «Никак нельзя, — возразит Сергей. — Как же без электростанции? Да и кинотеатр крайне нужен…» — «Но нельзя же строить все сразу. Впереди пятилеток еще много».
Мысленно Сергей стал доказывать, что сократить количество строительных объектов никак нельзя, что Усть-Невинская больше других станиц пострадала от фашистской оккупации, что у усть-невинских колхозов есть средства, есть рабочая сила.
«А разве в других станицах нет ни средств, ни рабочей силы?» — скажет депутат. «Вы говорите, что все это есть и в других станицах. Да, правильно, есть! Но вы не забывайте, что у нас, кроме материальных возможностей и рабочей силы, есть еще и горячее желание строить. Вот я и приехал к вам, и вы должны нас поддержать».
После таких доводов Сергей был уверен, что депутат не сможет ему возражать. Однако разговор начался совсем не так, как предполагал Сергей. Бойченко поднялся из-за стола, протянул Сергею руку и пригласил сесть. Он был высок, строен, и темно-серый костюм на нем сидел как-то особенно красиво. Взгляд его темных глаз показался Сергею и строгим, и несколько даже суровым. Гладко выбритое лицо было еще молодым, но голова уже изрядно была тронута сединой.
— Ну, рассказывай, как ты там с Хохлаковым поссорился? — спросил Бойченко, и его глаза повеселели.
— Уже приезжал жаловаться?
— Нет. Был у меня Кондратьев.
— Я это не считаю ссорой. Меня Федор Лукич, если хотите знать, и удивляет и злит. Нельзя же так смотреть на жизнь… Вот как было дело.
