— Можно, Ярослав Николаевич? — спросил Владлен Соколов, учтиво остановившись на пороге.
— Заходи, заходи, Владлен Федорович! — Секретарь горкома встал из-за стола, пошел ему навстречу. — Если гора не идет к Магомету…
— Тогда газетчики сами приходят за обещанной статьей.
— Провинился я, Владлен. Замотался по разным совещаниям, заседаниям.
— Тогда, если не возражаете, Ярослав Николаевич, я возьму у вас интервью о перспективах социального развития города. Личное задание редактора.
Нечаев улыбнулся:
— Разве я могу возражать редактору областной газеты? Ты, поди, и вопросы заранее обдумал, — Нечаев обратил внимание на его приготовленный блокнот, — а мне придется отвечать с ходу.
— Вы, Ярослав Николаевич, всегда начеку.
— С вашим братом приходится!
Они незаметно проговорили больше часа. Впрочем, говорил-то Нечаев, а Владлен лишь задавал вопросы и, не разгибаясь, сокращенно записывал ответы секретаря горкома. Тот посматривал на него сбоку, довольный тем, как точно попадает в цель своими вопросами этот еще вовсе молодой журналист. Вот бы в самом деле перетянуть его в горком. Но вряд ли удастся. Недавно в обкоме кто-то предложил рекомендовать Соколова в одну центральную газету в качестве собкора. Пусть идет облюбованной дорожкой. Хлеб тоже не из легких… Нечаев потерял логическую нить своего очередного ответа и неловко осекся. Владлен вопросительно глянул на него.
— Профессиональная привычка, — виновато объяснил Нечаев. — Беседуешь с человеком, а самому не дает покоя мысль: мало, мало ты знаешь, секретарь, окружающих людей. Вот пошел бы ты на партийную работу? — неожиданно спросил он.
— Но я же давно на партработе.
И Владлен нечаянно изменил золотому правилу: избегай всяких дискуссий, даже реплик, когда берешь интервью, иначе уйдешь с пустым блокнотом. Он вдруг запальчиво заговорил о том, что журналистика, быть может, самая трудоемкая партийная работа еще с той поры, когда «Искра» была строительными лесами партии. Так почему на газетчиков поглядывают иной раз как на вольноопределяющихся? Не потому ли, что они ведут критический огонь будто со стороны? Получается так: кто стреляет, тот сам оказывается под усиленным ответным огоньком.
— Ты убедил меня, Владлен Федорович! — рассмеялся Нечаев. — В самом деле твоя служба не менее огнеопасная.
Он собрался с мыслями и досказал, как в городе, выросшем за последние годы почти в два раза, важно сохранить давние добрые традиции и найти общий язык с приезжими людьми, для которых незнакомый город должен стать родным. Весьма тонкая психологическая задача. Если сумеют все четыре райкома и горком помочь новым людям, оказавшимся в м а г н и т н о м п о л е огромной стройки, полностью акклиматизироваться морально, то дела пойдут наверняка успешно. Ну, конечно, моральная акклиматизация еще зависит от самого климата, — насколько он благоприятен. Вот над тем, чтобы создать такой социальный климат в обновляющемся городе, и работают сейчас все тридцать тысяч коммунистов…
В кабинет вошла Римма Луговая. Увидев Соколова, она хотела было подождать в приемной, но тот уже встал, собираясь уходить. Он поблагодарил Нечаева за интересную беседу и, учтиво поклонившись Луговой, сказал:
— Нет-нет, вы не помешали, Римма Степановна.
И ушел, мягко прикрыв за собой звуконепроницаемую дверь, обитую дерматином.
— Очень хорошо, что заглянула, — сказал Нечаев, когда они остались вдвоем. — Вчера звонил тебе, да неудачно.
Она с недоумением посмотрела на него: в притемненно-синих глазах Риммы не сразу угадывалась боль переживаний, которую она тщательно скрывала от посторонних. Внешне Римма была той же: одета по-девичьи нарядно, подтянута, сосредоточенна. Но теперь все это должно было подчеркивать ее независимость от житейских бед.
— Я зашла посоветоваться, — сказала она, одолев женское самолюбие. — Ты как-то говорил, что за пределами нашего поколения тебе могут посочувствовать, но вряд ли поймут тебя. Женщины в таких случаях советуются с женщинами… Но в их советах больше сопереживания, чем трезвого рассудка, — добавила она.
— Ну-ну, не надо этих предисловий.
— Я решила уехать, — сказала Римма и поспешно отвернулась, чтобы не видеть никакой его реакции.
Он повременил, тоже глядя в сторону, в широкое венецианское окно, за которым шумел город.
— И куда?
— В какой-нибудь район.
— Зачем?
— Так будет лучше.
— Эх, Римма, Римма, обывателей, поди, на наш век хватит. Поговорят и утихнут. В конце концов, при чем здесь ты во всей этой истории с Двориковым?
— Легко сказать.
Ярослав нехотя поднял трубку. Звонила сестра, интересовалась, когда он придет ужинать, мама заждалась.
— Передай маме, что я скоро буду, и не один, а с гостьей, — ответил он. — Какая гостья? Ну, это пока секрет.
— Что ты придумал, ей-богу? — взмолилась Римма. — Не хватало мне сейчас по гостям ходить! Нет, нет, мне не до гостевания.
Нечаев подошел к ней, свободно опустил руку на плечо, как, бывало, в юности, когда они оставались вдвоем — только двое в целом мире! — и заговорил о том, что мама частенько вспоминает ту бойкую, смышленую девочку, которую звали Риммой. А сегодня она тем более обрадуется ее приходу — в день своего юбилея. В самом деле, нехорошо отказывать заслуженной учительнице в удовольствии встретиться с бывшей ученицей. Римма слегка повела плечами. Он виновато опустил руку.
На улице было ветрено. В воздухе кружили сухие листья.
— Осень, — неопределенно сказала Римма, сдержанно вздохнув.
— Это еще не осень в наших местах, — с готовностью отозвался ее спутник.
Она искоса глянула на Нечаева, занятая совсем другими мыслями. Он то и дело приподымал легкую демисезонную шляпу, отвечая на приветствия горожан, которые и внимания не обращали, с кем он идет после работы. Мало ли с кем может идти секретарь горкома, если его даже на улице не оставляют в покое иные горожане со своими просьбами. А Римме все чудилось, будто прохожие смотрят только на нее, и кое-кто, наверное, оглядывается, узнав в ней ту самую Луговую, у которой муж… Обывательское любопытство изнуряет человека хуже всякой болезни.
— Ну, вот мы и дошли, — сказал Нечаев, замедлив шаг у своего подъезда.
Она приостановилась: как отнесутся к ней и в этом доме? Ведь что ни случись в любой семье, в ответе всегда оказывается женщина…
— Идем, идем, — Нечаев легонько подтолкнул ее, пропуская вперед, к лестнице.
Тогда Римма, неохотно повинуясь его воле, с неспокойным сердцем, неуверенно вошла наконец в подъезд старинного нечаевского дома на уральской набережной.
Бабье лето на Южном Урале затягивается иной раз чуть ли не на весь октябрь. И пусть дожди редки, скоротечны, как весной, но жизнь в природе начинается по второму кругу: свежо зеленеет в горных распадках осеннее разнотравье, снова набухают почки вишенника, дикого миндаля-бобовника, чилиги, занимается робкими огоньками на солнцепеке запоздавший подгон полевых цветов, и вожаки перелетных птиц, сбитые с толку затянувшейся теплынью, продолжают учить молодые выводки слетанности, хотя они давно уже освоили это искусство.
В один из таких погожих дней Платон и собрался в совхоз «Предгорье», оставив за себя Юрия Воеводина.
— Главным инженером ты немного поработал, — сказал он. — Теперь управляйся за управляющего.
— Надолго вы? — встревожился Юрий.
— Денька на два. Стажируйся, у меня еще отпуск впереди.
Платон не узнал совхозную центральную усадьбу. Он не был здесь ровно год, после приезда вместе с Юрием. Стройка шла без остановки, несмотря на горячее для земледельцев время. Коттеджи, едва начатые прошлой осенью, по-хозяйски обжиты: в палисадниках и во дворах доцветают мальвы вперемежку с георгинами. Средняя школа в основном закончена, осталось довести до ума спортивный зал. Торговый центр тоже строится. Лишь Дворец культуры, выведенный под крышу, пока законсервировали — не хватило ни денег, ни отделочных материалов. Да и стадион, конечно, подождет. В первую голову надо форсировать животноводческий комплекс.
— У вас твердый, с нажимом почерк, Руслан Иванович, — сказал Платон, побывав на всех объектах.
— Что вы имеете в виду? — не понял Абросимов.
— Именно вашу целеустремленность. Не попало вам за увлечение строительными делами?
— Спору нет, могло влететь, но я родился в сорочке — опять урожай выручил. Совхозу присудили знамя, как победителю в соревновании. Кто же после этого подымет руку на директора?
— А вы боялись строгача с предупреждением.
Белобрысый Абросимов лукаво ухмыльнулся:
— Не забыли, Платон Ефремович. Но я в стратегию сельского строительства не вмешиваюсь, а за тактику небось полагается простой выговор.
