— Вон они, полюбуйтесь… Милая парочка, не правда ли? Такая юная Диана и сам Кораблинов. Кстати, он здесь уже не первый раз. И всегда с разными. Целый вечер целуются, как голубки… Так забавно наблюдать со стороны…
О том, что Кораблинов в ресторане «Чайка» не первый раз и что он всегда здесь бывает с разными женщинами, официантка солгала. В ресторане «Чайка» она работает всего полгода. А Кораблинов здесь не был почти два года. Официантка не могла простить почтенному артисту и режиссеру пренебрежительный и высокомерный тон, которым он передал через нее свою просьбу оркестрантам.
Владимир подошел к кабине, где сидели Светлана и Кораблинов. Он встал в тень. Им его не было видно, но сквозь просветы вьющегося буйного плюща он видел, что происходит в кабине. И не знал, что ему делать: сию же минуту дать знать о своем приходе или уйти? Растерялся… Он отчетливо, до малейшего вздоха, слышал разговор Светланы и Кораблинова. Видел, как Кораблинов целовал руки Светланы и возбужденно бросал:
— Светлана!.. В мою судьбу вы вошли царицей!.. Вот здесь, под этими березами, под этими громами, клянусь вам своей жизнью, своей судьбой артиста, вы будете играть княжну Мэри!.. Я сделаю вам феерическую карьеру!.. Я многое могу! В моих руках поднять вас до солнца! Светлана!.. Слушайте меня!.. — Кораблинов принялся еще исступленной целовать ее руки… — Вы будете всегда со мной!.. Со мной, до последнего нерва вашей души… Я люблю вас, Светлана!.. Не отталкивайте меня. Я так одинок. — Кораблинов еще сильнее прижал руки Светланы к своим губам. — Послушайте меня, Светлана! Рано или поздно мы будем вместе. Я сделаю из вас знаменитую киноактрису. Я напишу специально для вашего дебюта сценарий! Вы сыграете в фильме ведущую роль!..
Запрокинув голову на спинку сиденья, по-прежнему не шелохнувшись, Светлана сидела бледная. По щекам ее бежали слезы. При виде этих слез Кораблинов отшатнулся.
Светлана всхлипывала, как ребенок.
— Милая, вы плачете!.. — Утешая, он снова принялся целовать ее руки. — Вы плачете…
— Не надо этого, Сергей Стратонович… Оставьте меня… — Болезненно-горестная гримаса искривила вздрагивающие губы Светланы. — Зачем вы это делаете?..
Кораблинов целовал ее руки теперь уже выше локтей.
— Не трогайте меня, не трогайте, ради бога… — простонала Светлана, стараясь освободить руку из его сильных пальцев.
— Светлана!
— Уйдите!..
Светлана уронила на стол голову. Плечи ее содрогались в рыданиях. Она пыталась что-то сказать, но слова вырывались сдавленным стоном.
Когда же она ощутила на своей шее горячее дыхание, ее охватил ужас. Теперь она со всей ясностью поняла: происходит что-то нехорошее, грязное, позорное… В душе ее проснулась ярость женщины, которую может спасти только физическая защита. Вне себя от обиды и стыда, она почти вскрикнула:
— Уйдите!.. Уйдите!.. Вы нехороший!.. Вы гадкий и жестокий старик!..
Кораблинов попытался что-то сказать, но, словно оглушенный, сидел неподвижно, полураскрыв рот и опустив свои большие, сразу обессилевшие руки.
— Светлана!.. — выдохнул Кораблинов. — Опомнитесь… Что вы сказали!..
— Вы… нехороший человек!.. — сквозь всхлипы и рыдания проговорила Светлана и, порывисто сбросив с себя пиджак Кораблинова, выбежала из кабины.
Не замечая Владимира, она метнулась мимо него сквозь густые и мокрые кусты жасмина и, добежав до изгороди, обхватила ее руками, прильнув к ней головой. Она горько плакала.
Все это произошло за какую-то минуту, в течение которой Владимир еще не мог решить: что ему делать? В душе его поднималось чувство, доселе не испытанное им. Его трясло, как в лихорадке. Он вышел из тени и подошел к Светлане. Положил руку на ее плечо. Она даже не повернулась, продолжая горько всхлипывать.
— Светлана, — позвал Владимир.
Светлана испуганно оглянулась и в первую секунду от неожиданности отпрянула от изгороди. Рыдания ее стали еще горше.
Кораблинов с трудом поднялся с плетеного кресла и вышел из кабины. Выпитый коньяк и шампанское изрядно затуманили его мозг. Обуреваемый желанием быть рядом со Светланой, он теперь уже действовал механически, по инерции. Забыв о пиджаке, который остался лежать на земле в кабине, он продрался сквозь мокрые заросли жасмина и, увидев рядом со Светланой Владимира Путинцева, опешил. Даже несколько протрезвел, делая руками движения, будто смахивает со лба и с глаз налипшую от них паутину. Он никак не мог понять, как мог Владимир очутиться здесь и что, собственно, ему нужно было от Светланы. Он подошел к Владимиру.
— Путинцев!.. Как ты здесь очутился?!
— Я… Должен быть здесь… — В лице Владимира было отражено столько ненависти, что Кораблинов отступил от него.
— Уходите отсюда!..
— Я этого не могу сделать. — Владимир говорил, а зубы его выбивали нервную дробь.
— Оставьте нас вдвоем!
— Я не уйду!..
— Подите прочь!.. — взревел Кораблинов и сделал шаг вперед.
Светлана сбросила со своего плеча руку Владимира и опрометью кинулась бежать по узенькой глухой аллее в затемненный угол летнего ресторана, на ходу сбивая с листьев кустарника каскад дождевых капель.
Владимир метнулся следом за Светланой. Он звал ее, но она не откликалась. Он вернулся к Кораблинову.
— Зачем вы это делаете? — сдерживая ярость, натруженно дыша, спросил Владимир.
По лицу Кораблинова проплыла ядовитая улыбка.
— Печорин не имел привычки подглядывать и подслушивать. До этого не опускался даже Грушницкий.
Слова эти глубоко кольнули Владимира.
— Максим Максимыч тоже не туманил головы неопытным девушкам.
— Что вы хотите этим сказать?!
Вопрос Кораблинова прозвучал как вызов.
— Я хочу сказать артисту Кораблинову, что роль Максима Максимыча для него слишком чиста. Лучше всего ему подошло бы играть разухабистых купчиков из пьес Островского.
Чего-чего, а этого Кораблинов не ожидал. Услышать этакое от своего любимого ученика, которому он доверил главную роль! Роль, которая одним рывком могла бы вывести его на орбиту большого признания. Не было еще в его режиссерской практике такой черной неблагодарности. Не было… А каких трудов стоило Кораблинову убедить художественный совет, что на роль Печорина Путинцев самый достойный претендент. Он чувствовал, что чья-то сильная рука сверху настойчиво проталкивала на эту роль Разумовского, которого Кораблинов забраковал на первых же пробных съемках. И Кораблинов все-таки отстоял Путинцева. Он был уверен, что Владимир с блеском выдержит свой дебют.
И вот теперь… «Ишь ты, разухабистый купчик из пьес Островского…» Кораблинов весь даже как-то обмяк. Слова его прозвучали устало и совершенно трезво:
— От роли Печорина можешь считать себя свободным. — И, повернувшись к Владимиру боком, добавил, глядя в глубину темной аллеи, куда скрылась Светлана: — Интересует мотивировка в приказе?
— Да.
— Оказалось, талант-то мелковат… Ошибся старик Кораблинов. Слесаренок остался слесаренком. Не те плечи. Слабые… А роль тяжелая. Надорвешься. Плебею трудно играть аристократа. — Кораблинов круто повернулся к Владимиру, жадно вглядываясь в его лицо и стараясь прочесть на нем впечатление, которое произвели на Владимира его слова. — Вас устраивает мотивировка?
— Значит, плебей Путинцев?
— Плебей по душе и по рождению!
— Тогда знайте же, что душа у плебея Путинцева и руки у слесаренка Путинцева чище и сильнее, чем у аристократа Кораблинова!
Владимир стремительно и резко поднял правую руку и впился ненавистным взглядом в глаза Кораблинова, который как-то сразу растерялся, расслабился, втянул голову в плечи и стал даже ниже ростом.
— Володя!.. Ты что?! С ума сошел?!
Рука, занесенная для верной пощечины, расслабленно опустилась.
— А ведь я на вас молился!.. А вы — старый негодяй!.. К тому же — трус!..
За всей этой картиной наблюдала официантка. Прохода мимо Кораблинова, который в белой мокрой рубашке со сбившимся набок галстуком стоял и поводил по сторонам испуганными глазами, она с нескрываемым торжеством громко произнесла:
— Искусство требует жертв!..
В кабине напротив, из которой уже давно и не без любопытства наблюдали за Кораблиновым (его там узнали), раздался взрыв хохота… Кто-то захлопал в ладоши, проскандировал:
— Браво!.. Браво!..
— Так держать, слесаренок!.. — поддержал его хрипловатый бас.
— Молодец, парниша!.. — пропищал тоненький женский голосок.
Владимир, увидев Светлану бегущей к выходу из ресторана, кинулся следом за ней через густой барьер колючей акации. Кораблинов остался стоять под сочившейся каплями березой и не знал, что ему делать. Все случилось так быстро и так неожиданно, что сквозь алкогольный туман он пытался уяснить себе: что же ему делать дальше?
Его выручил подоспевший официант, который в одной руке держал пиджак Кораблинова, а в другой — счет.
